И это так трудно быть с Ним, когда хочется бежать по свои делам, когда ты дёргаешься от каждого телефонного звонка и создаёшь помехи, вовлекаясь в хронический стресс суеты. Ведь Он напоминает о тщетности всего этого, обесценивает каждое корыстное поползновение души. Настолько, что не остаётся никакой прелести в том, чтобы быть обывателем тем, у кого быт определяет сознание. Рядом с Богом всё меркнет. Всё погружается в непроглядную темень, покуда в ней не нащупаешь ниточку в глубине души, которой ты к Нему пришит навсегда, а по ней, шаг за шагом, не выйдешь к Свету. Шаг за шагом в тишине, покуда не встретишься с Ним
Духовная ситуация времени и созерцательные практики Запада
Расхожим является мнение, что западная культура не склонна к созерцанию. Наоборот, ей от природы свойственная стеничность, деятельность, экспансивность. А погружённость в себя, приоритет внутреннего мира описывают как черту восточного менталитета. И, как писал, Киплинг, Запад есть Запад. Восток есть Восток
Философ Освальд Шпенглер называл культуру Европы «фаустовской». Неутолимая жажда жизни, знания, преобразования реальности всё это черты Фауста у Гёте, как и ещё одна он умён, но, похоже, не мудр. И, если мы пристально всмотримся в личность главного героя, то поймём, что его деятельная натура является такой от неудовлетворённости. Сама суть его сделки с Мефистофелем это готовность отдать душу, когда он произнесёт: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». Выходит, вся деятельность Фауста не имеет адресата, твёрдой цели, она похожа на попытку убежать от того, что его волнует где-то в глубине души. Словно хочется забыть или игнорировать что-то важное. Так, например, Фауст, вспоминая, как с отцом они проводили эксперименты над людьми, скрывает свою вину за оправданиями о торжестве знания.
Мне вспоминается ещё один классический сюжет. Роман И. А. Гончарова «Обломов». Встречаясь со Штольцем, Илья Ильич интересуется у друга, когда он остановится, прекратит работать и уйдёт на покой. Штольц отвечает, что никогда. Обломов не унимается, расспрашивает друга дальше, предлагает варианты, пытается понять цель такого напряжённого труда. Но Штольц отвечает, что смысл его деятельности в самой деятельности, в том числе и стяжании материальных благ. Получается замкнутый круг, та же самая неудовлетворённость, что и у Фауста, которая гонит вперёд. Но куда?
Не правда ли, оба этих случая симптоматичны для настоящего времени? Человек ориентирован в жизни лишь тактически, но не стратегически. Он, вроде бы, понимает что делать, но забыл, зачем это нужно. Между тем, любая деятельность без цели это суета. Не хватает точки опоры, вокруг которой могли бы вращаться все сферы жизни. Как итог эмоциональное выгорание, отказ от того, чтобы душевно вовлекаться в то, что ты делаешь. И постепенно, как это происходило с Фаустом, люди начинают рассматриваться как средства достижения тактических целей. Отсутствие неподвижного центра, вокруг которого можно выстроить жизнь приводит к обессмысливанию самой жизни, её обесцениванию и обесчеловечиванию.
Жак Маритен писал, что деятельность рождается от избытка созерцания. И действительно, деятельность предполагает целенаправленность, участие воли, задающей вектор бытия. Но воле необходимо за что-то зацепиться. Идеи нуждаются в созревании. Важно иногда остановиться и посмотреть на самого себя со стороны, выбраться из течения жизни и окинуть её взором «с точки зрения вечности». Созерцание и деятельность органично дополняют друг друга, перетекают из одного состояния в другое.
Но пока я коснулся только одной стороны созерцания рефлексии. Она интеллектуальна. Однако пока мы не касались чувственной стороны жизни. И вот именно здесь современное общество даёт течь, стремясь к рационализму и объективному пониманию реальности. Мир обедняется ровно наполовину, ведь каждому из нас доступна не только внешняя действительность, но и реальность собственной души. А игнорируя внутренний мир, особенно его чувственную сторону, мы вытесняем его в глубины подсознания. Будучи подавленными, эмоции начинают жизнь собственной жизнью в отрыве от разума и подспудно управлять им. Ум легко охватывается страстями как положительными, так и отрицательными эмоциями, но они не находят выхода для здорового самораскрытия. Люди пугаются чувств, их ведь так трудно объяснить, другие готовы уйти в них с головой. Но позволить им быть естественными, что как раз и возможно с позиции созерцателя, решаются немногие. Потому что здесь можно очень ярко проявить индивидуальность, от которой, как мы знаем, так легко отказываются, чтобы следовать за другими и иметь их одобрение.
Карл Густав Юнг описывал причины возникновения «массового человека». Того, кто готов жить на автомате, встраиваясь в социальные институты на правах компонента винтика в едином механизме. Это даёт преимущества можно следовать простым, чётким и предписанным путём, не утруждаясь встретиться с самим собой. Но отчего так легко отказаться от свободы воли, от права остановиться и познакомится с собой, от права на тишину и неподвижность?
Дело в том, что в тишине и неподвижности ума в сознании всплывают ключевые вопросы нашего бытия как человеческого существа. Мы сталкиваемся с собственной природой, которой свойственна жажда глубины и смысла. Психотерапевт Ирвин Ялом сформулировал эти четыре болевые точки, назвав их экзистенциальными данностями неотчуждаемыми характеристиками человека. Это смысл жизни, смерть, одиночество и свобода. Так постепенно нам открывается понимание, что социальные и психологические проблемы очень часто имеют духовный корень. На них нет готовых ответов, они приглашение к духовному путешествию к центру собственной души. Здесь мы и встаём на путь созерцания. Мы не одиноки на нём, все значительные духовные традиции запада иудаизм, христианство и ислам имеют созерцательное измерение. Однако его порой трудно разглядеть за институциональной религией, в которую проникает феномен «массового человека».
Духовное становление напоминает поиски недостающего звена в самой архитектуре жизни. Поиски краеугольного камня, который можно назвать первопричиной бытия. И, раз любое бытие требует участия творчества, мы ищем эту творческую силу, как вдохновение, способное действовать и во внутреннем, и во внешнем мире. Ищем отношений с Первопричиной мира, как с Личностью. Так в душе человека появляется необходимость строить отношения с духовной реальностью, с Богом.
Духовное путешествие предполагает личностный рост. Датский философ Сьёрен Кьеркегор описывал развитие человека, условно подразделяя его на четыре стадии. Рождаясь в мир, мы не имеем представления о том, как он устроен. Это неведение Кьеркегор называл первородным грехом, описывая с его помощью то, что в повседневном субъективном бытии мы разделены с Богом, с Источником жизни. Поэтому мы и начинаем свою жизнь, ориентируясь на то, как живут её другие. Дети много подражают взрослым и своим сверстникам, делают это очень внимательно, замечая любую фальшь. Постепенно, взрослея, мы укореняемся в жизни обывателя того, кто живёт, подражая другим. Стадия обывателя первая в понимании Кьеркегора. Для человека, существующего на ней, все дороги проложены выбирай и живи как все. Но датский философ справедливо полагал, что рано или поздно этот путь приводит к тупику. Возникает вопрос, непосредственно вытекающий из личностной природы человека: «А почему у меня должно быть так, как у всех? У меня должно быть лучше!». Здесь просыпается эго, основным принципом жизни становится наслаждение, алчность до жизни и тех благ, которые она может предоставить. Для остальных обывателей такой образ жизни похож на падение, но в нём, всё-таки больше творчества и осознанности. Человек переходит на эстетическую стадию существованию, ему хочется красивой жизни, радующей чувства.
Этическая стадия тоже приходит к тупику и отчаянию. Насыщаясь и получая удовольствие, я нередко врежу себе и другим. Я сталкиваюсь с людьми в конкуренции за блага существования. Ни в душе, ни в отношениях нет мира, т.к. нет здоровых границ. Эго начинает понимать, что кроме него есть и другие. И оно поворачивается к общности людей, понимая, что место наслаждения должен занять долг. Теперь человек вступает на путь служения другим в любой форме. Он становится общественно полезным, ему важно поддерживать добрые отношения с окружающими. Он оказывается на этической стадии бытия.
Этический человек постоянно не в мире с собой, он вынужден преодолевать лицемерие, чтобы не скатиться на предыдущую стадию алчности и стяжательства. Одновременно он задумывается о ценности личности своей и других. Да, мы можем сделать существование человека более или менее комфортным, но всё это «удобное кресло к финалу спектакля», как писал православный поэт Александр Солодовников. В чём смысл того, что я, такой, какой я есть, пришёл в этот мир? В чём тайна, загадка человека, его назначение и смысл, если он так хрупок и недолговечен. Возникает жажда причаститься вечности, продлить себя в делах и детях, но всё это лишь способы защититься от конечности бытия. В отчаянии человек уходит в себя. Душевный кризис заставляет его вслушаться в мир, как в тайну. И в нём он находит постоянное присутствие Бога. Теперь метафора жизни как путешествия оказывается завершённой. Душа человека может упокоиться в Духе Божьем, как центре и цели существования. Более того, нам никуда не нужно идти всё и так уже есть внутри нас, там Царство Божье. От этого понимания мы ещё не стали свободными от греха. Мы всё ещё во плоти, но жизнь обрела духовный центр тяжести, стала причастной вечности. Нет разницы, какого мы социального положения, насколько мы здоровы, сильны и молоды. У нас уже есть всё для духовного путешествия. Нужно всего лишь привнести в свою жизнь тишину, неподвижность и простоту созерцания. Эту стадию Кьеркегор называл религиозной.