И вопросительно произнесла Дивуша, не смея сказать княгининому родичу «чего тебе надо?».
Эймунд помедлил. От смущения тянуло развернуться и уйти, но тогда перед самим собой будет стыдно чего же приходил? И перед отроками
Ты-то не спишь еще?
Боярыню жду. Я если одна остаюсь с младшими, то не ложусь, пока Ута не вернется.
Давай вместе ждать? неловко предложил Эймунд.
Т-туда нельзя, с запинкой Дивуша кивнула на дверь позади себя. Наши спят.
Она прошла по крыльцу и села на скамью под навесом, где челядинки в теплую пору года шили при дневном свете. Вид ее выражал смущение: она не привыкла принимать знатных гостей сама, без хозяев. Пусть даже эти знатные гости всего на пару лет старше ее самой. Но что за важность годы. Перед ней стоял братанич Олега Вещего, сестрич Воислава плесковского, родной брат киевской княгини Эльги. Воевода северной кривской земли. Все эти звания почти заслоняли от глаз его самого; сколько лет ее вечернему гостю, Дивуша задумалась бы в последнюю очередь.
Зачем он пришел? Когда Эймунд навещал сестру Уту, Дивуша тайком поглядывала на него, и каждый раз внутри проходила теплая дрожь, тревожная и радостная. Сама все пыталась понять: чего в нем такого особенного? Высокий рост, светлые волосы, прямой нос, острый подбородок, выступающие скулы, из-за чего щеки на продолговатом лице кажутся слегка впалыми. Таких парней много, но Дивуше мерещилось, будто на лице Эймунда всегда лежит солнечный луч. Глаза его напоминали глаза княгини: ярко-голубые, без зеленоватого отлива, они так же искрились при ярком свете, будто два самоцвета. Никогда еще Дивуша не видела у мужчины таких красивых глаз! И все эти два месяца, что Эймунд провел в Киеве, ее не покидало ощущение, будто в жизни появилось нечто хорошее, сулящее радость.
Нынче вечером Дивуша вспоминала Эймунда, вздыхая про себя: остался один день до отбытия дружины, и едва ли он успеет заглянуть сюда еще раз. А на пристань, посмотреть на уход войска, Ута, скорее всего, юных питомиц не пустит Но теперь, когда княгинин брат вдруг взял и сам пришел, будто притянутый ее мыслями, Дивуша растерялась. О чем с ним говорить? И чего он ждет?
На этот вопрос Эймунд и сам не смог бы ответить. Ему случалось видеть Дивушу в доме Уты, но девушка или хлопотала по хозяйству, неслышно скользя у стола, или возилась с младшими девочками, или сидела в углу на ларе, занятая вязанием белого чулочка. Иногда посматривала на него, но с приличной скромностью отводила глаза от его взгляда. Его тянуло поговорить с ней наедине, когда не надо отвлекаться ни на кого другого. Но только в почти последний вечер, зная, что сейчас всем не до него, он и решился на это. А теперь не находил слов.
Эймунд поколебался: садиться на бабскую скамью ему было не к лицу, но не стоять же возле девушки «бдыном», как говорит сестра Эльга. Оглянувшись, он убедился, что на широком дворе почти никого нет, и осторожно присел рядом с Дивушей. Только трое его отроков отдыхали возле коновязи, и Бьярки Кривой обосновался на колоде у ворот.
Он нынче всю ночь спать не будет, шепнула Дивуша, заметив, куда Эймунд смотрит. Полнолуние, она показала в светло-синее, холодное небо, где уже восходила круглая и яркая, как новенький сарацинский шеляг, луна. К нему такими ночами побратимы его мертвые приходят. Он и беседует с ними до первых петухов.
Какие еще побратимы?
Плишка Щербина и Шкуродер. Я их не знала, они сгинули в ту зиму, когда мы только в Киев приехали, но мы еще совсем детьми были. Только слышала, как Бьярки про них братьям рассказывал. А что ты не на пиру?
Да упились уже все, Эймунд слегка нахмурился, глядя на Бьярки у ворот. Скучно там. Все песни перепели, все пляски переплясали и под стол упали.
Дивуша фыркнула от смеха, и это подбодрило Эймунда.
Скорее бы уж выступать
Ждешь? Дивуша с пониманием взглянула на него.
Пять лет она росла среди людей, для которых заморский поход был почти таким же ежегодным явлением, как для оратая пахота и сев. И жены русов ожидали к осени «урожая», ради которого им не приходилось бы гнуть спины на жатве: красивых паволок, серебряных шелягов, медной посуды.
Эймунд кивнул.
Мои три брата тоже пойдут, добавила она. Колояр и Соломка с гридями, и Зорян с Ловати дружину привел.
Те двое не молоды ли воевать? Они ведь младше тебя?
Им по четырнадцать.
Двояки[4], что ли? усмехнулся Эймунд. А вроде не похожи друг на друга.
Эймунд кивнул.
Мои три брата тоже пойдут, добавила она. Колояр и Соломка с гридями, и Зорян с Ловати дружину привел.
Те двое не молоды ли воевать? Они ведь младше тебя?
Им по четырнадцать.
Двояки[4], что ли? усмехнулся Эймунд. А вроде не похожи друг на друга.
Колояр наш двоюродный брат, сын Держаны, сестры нашей матери. Она с нами сюда приехала, а два года назад умерла, как раз в эти же дни, Дивуша кивнула на березку в углу двора, вновь одетую нежной листвой. Видели бы наши матери нынче сыновей! вздохнула она. Могли ли подумать или хоть во сне увидеть, что их чада с русами в поход за море пойдут. Привезли их сюда чадами осиротевшими, и вот братья мои уже гриди! Обещают мне цветного платья привезти и всякого узорочья греческого.
Если князь Зорян в поход шел с явной неохотой, только в силу обязанности, то Колояр и Соломир, воспитанные на Свенельдовом дворе среди оружников, впитали все взгляды и устремления русских дружин. Год назад, когда им было по тринадцать, Ингвар вручил им по мечу и принял их клятвы верной службы. Высокий род давал им право на такую честь в столь юном возрасте, а клятва вождю, данная однажды, сохранит силу на всю жизнь. Сейчас они собирались в поход в рядах ближней Ингваровой дружины и жаждали отличиться. Хотя, как прямо сказал им Мистина: «Вы будете молодцы, если на первый раз просто останетесь в живых».
И платья привезем, и узорочья, уверенно кивнул Эймунд. За тем и едем.
Купалие пропустите, вздохнула Дивуша.
Да, это жаль А что здесь на Купалие бывает?
Дивуша стала рассказывать: как полянские девушки приносят на луг березу, украшают венками, как водят круг и поют песню «На нашем поле да четыре сокола», потом топят березку и купаются с ней сами. Как вечером парни раскладывают костры и зовут девушек через них прыгать, и как на рассвете все идут по домам и поют: «Не стой, верба, над водою, не пускай травы по Дунаю»
Почему по Дунаю? не понял Эймунд. Тут же Днепр.
Не знаю. Я тоже раньше спрашивала, а мне сказали, всегда так пели.
Если бы не поход, с Дивушей Эймунд и гулял бы у купальских костров над Днепром. Он уже видел себя, рука об руку с нею: пышные венки на головах, цветущие стебли трав торчат во все стороны, будто лучи от лика Даждьбожьего. Потом нахмурился: ведь его здесь в это время не будет. И какой-нибудь другой парень наденет на нее венок и возьмет за руку Целоваться еще в кругу полезет, коз-зел безрогий Какой-нибудь трус и рохля Кому еще здесь остаться на лето все бойкие отроки на Греческое море уйдут!
Ты пойдешь на Купалие? Он не решился спросить: «С кем ты пойдешь?».
Не знаю Как Ута скажет. Может, и не пустит. Она и прошлым летом нас с Предславой от себя не отпускала. Говорила, вы уже взрослые, мало ли что У Предславы уже есть жених, ей красоваться незачем. Подрастет еще немного ее в Деревлянь свезут, за Володислава, Добронегова сына. И будет она у нас княгиня древлянская.
А ты? Эймунд обеспокоенно повернулся к Дивуше.
Что, если у нее тоже есть жених? Она хоть и пленница, и заложница, а все же княжьего рода и по отцу, и по матери. Таким невестам, бывает, женихов подбирают раньше, чем впервые косичку заплетут.
Что я? Дивуша смотрела на свои руки с мозолями на пальцах от шитья и прядения.
Ну Эймунд набрал воздуху и вспомнил, что ему-то не полагается робеть и мямлить. Даже с девушкой. У тебя есть жених?
У меня Дивуша тоже глубоко вдохнула, потом робко-доверительно взглянула на него и созналась: Я не знаю.
Как так? Тебя не обручали ни с кем?
Нет Чтобы я знала нет. Но Ута однажды сказала
Что сказала?
Что княгиня о нас позаботится. Подберет нам женихов мне, Живлянке, Делянке
И как же она думает О вас позаботиться?
Сестра Эльга должна как следует постараться, чтобы Дивуше достался не какой-нибудь рохля или низкородный! Эймунда тревожила эта мысль, но он не вполне понимал почему.
Не знаю
Вдруг загорелись щеки, и Дивуша прижала к ним холодные ладони. Она уже озябла на дворе в одном платье, надо было свиту взять. Сходить? Но не всю же ночь она собирается с ним тут сидеть!
Хочешь, я скажу ей, чтобы начал Эймунд.
Что? Дивуша бросила на него неуверенный взгляд.
Ну
Эймунд сам толком не знал. Сначала он хотел сказать, что попросит сестру позаботиться о дочерях Дивислава получше, чтобы женихи были добрые, знатные и богатые. И только потом в голове мелькнуло: может, я и сам сгожусь? Мысль была нова и непривычна: как и все, он с детства знал, что невесту ему подберут старшие родичи. Стрыиня Кресава Доброзоровна, провожая его из Варягина, намекала, что, может, Эльга в Киеве его и женит. Это Эймунду понравилось: раз уж он возглавлял войско, оставалось только жениться, чтобы из отрока стать мужчиной. И чем больше он прославится в походе, тем лучше невесту ему потом найдут.