Я был один из тех, кто знал эти места сам жил в том районе, и потому сбежал через завод.
Задержали в тот день только несколько человек из приезжих, но тут же отпустили потому что, конечно, они сказали: «Ё-моё, мы сами в шоке от этих дебилов, спасибо, что вы хоть быстро приехали. А то мы думали, всё, кранты нам! Спасибо, ребят, честное слово, спасибо!» Тогда еще наши менты не были знакомы с околофутболом, им можно было заливать все что хочешь они верили самым глупым, наигранным интонациям и выражениям лица. Даже если бы кто-то плакал и в это же время рисовал маркером на рубахе мента член, то даже за это вряд ли бы задержали.
Были времена!
Да, были времена, следовало продолжать разговор с Задоевым. Я подсел к нему поближе, чтоб не перекрикивать клубные басы и визжащих на танцполе баб. Ну, вы же не в обиде?
Да что ты! отмахнулся Задоев. Теперь есть хоть, о чем вспомнить. А то одни ушлепки да бытовуха.
Тогда за встречу! и мы опрокинули по стопке.
А я тогда долго думал, что же с вами делать, стал закусывать воспоминаниями Задоев. Да если честно, тогда не знал, за что и хвататься. И людей не было. Время, сам помнишь, какое. Нарколыги, разбой, разборки. Нет, конечно, если бы вы просто кого побили из наших, мы бы сорвали весь город, но за машину позориться не хотелось. Сами разберемся.
Пенсионер начал разгоняться оказалось, что он чересчур болтлив. И не так интеллигентен, как рисовался до этого.
Впрочем, эта болтовня будила ностальгию. Я курил и слушал. И мне было хорошо.
Водила с расхераченной шалавы сказал, что через неделю снова матч. И что типа там будет драка. Не на самом матче, а до или после. Тут-то я только и узнал, от него же, что есть, оказывается, в городе своя группировка футбольных хулиганов, и что они даже регулярно забиваются с теми, с кем у них
Война.
Ну да, с кем контры. А я-то до этого, лопух, отвечаю, думал, такое только по телику. А тут у меня на районе, перед носом. И, прикинь, оказалось, пол-отделения знали об этом, но всем было пофиг. «А что, они никого не трогают. То, что огни жгут это проблемы стадиона, но от руководства клуба заявлений не поступало!» Понял? Вы-то думали, поди, что мусора-ублюдки просто фишку не секут, поэтому не напрягают. А всем на вас было просто пофигу! Вот и просрали тачку!
Задоев говорил все это так, как будто рассказывал байку весело. Ни обиды, ни злобы. Даже не хотелось ему сказать, что «Вы сами мудаки, мы уже к тому моменту года два существовали, весь район на ушах держали в дни матча, а вы, только когда вас отмудохали, заметили! Ну не идиоты ли?» В другой раз, при других обстоятельствах и интонациях, я бы все это сказал, но здесь хотелось обнять этого наивного старика!
Но с наивного тона он вдруг перешел на философский.
А я ведь тогда так подумал не надо пытаться понять, кто они, надо понять, почему они делают это. Я запросил в местных СМИ фото и видео с вашего сектора. Нет, конечно, мы могли, повторюсь, кого-нибудь вычислить, расколоть, посадить пару-тройку, но я тогда решил понять по-че-му. А посадить мы всегда успели бы!
Очень интересный поворот! резюмировал я.
Так вот, Максим
Так, стоп Мы же не знакомились! Выпили, но не познакомились. Хотя, может, он помнит мои репортажи на местном ТВ, я там работал когда-то.
А вас как зовут по батюшке?
Рустам Григорьевич! Так вот, Максим, я рассмотрел ваши фото тогда и понял, что имею дело с необычной бандой!
Да мы и не банда, это же
Знаю-знаю. Движение, группировка, никому плохого не делали, кроме ментов и хачиков, знаю. Но для меня-то вы банда. И не такая, как все. Я видел, что вы хорошо одеты, что глаза у всех умные. Были, конечно, среди вас и отморозки, но больше было умных парней. Я в людях разбираюсь. И вот тогда я снова стал думать почему, зачем им все это? Все эти кричалки, файера, мордобои?
Фабрика игрушек
«Дымные» рассказы
Максим Васюнов
© Максим Васюнов, 2021
Фабрика игрушек
сразу удар в голову, еще один в живот; трое повисают на мне, как шимпанзе на огромном клоуне. Реприза «Свали лоха». Костяшки прокуренных кулаков царапают переносицу и щеки, рвут спецовку, кеды вязнут в грязи.
Надо отбиваться, работать руками, ногами. И дышать. Дышать. Но в нос бьет кислый воздух рядом дымит коксохим.
Все против меня.
Отбиваюсь и начинаю ржать побочный эффект быстрого выброса адреналина, ржу от того, что несколько крепких гопарей не могут меня завалить.
Реприза не удаётся. Невидимые зрители мучаются от стыда.
И смешно, и страшно если свалят, запинают до реанимации, но главное вытащат телефон, а мне никак нельзя его терять денег на новый заработаю нескоро. За телефон и стою.
Кабан, сука, рычит кто-то из кодлы, я даже не вижу его лица, бью наотмашь. По хрусту, который по неопытности можно спутать с треском сухой ветки под ногами, понимаю зарядил в переносицу. Гопарь утыкается клювом куда-то в кусты, орет благим матом.
Трое других не теряют надежду закопать меня прямо здесь.
И зачем я согласился пойти за пивом среди ночи? Лучше бы лёг спать. Но бригадир бывший афганец предупредил ещё в первую мою смену: «Запомнить надо только два пункта. Пункт первый: если увижу, что спишь, даже когда нет работы выпну.
Про «бухать» он не говорил ни слова.
Мы делали плёнку, наш завод занимал первые два этажа бывшей фабрики игрушек панельного здания размером с современный торговый центр. Сама фабрика была трёхэтажной. Но что было над нами, мы не знали второй пункт бригадира звучал так: «Никогда не вздумай подниматься на третий этаж. Увижу ушатаю».
Однажды я все-таки не выдержал и поднялся. Это случилось часа за два до того, как мы с напарником пошли за пивом.
Напарник мой имя уже забыл на тот момент только недавно откинулся. Сидел за разбой. Мы с ним почти подружились. Вместе мотали и резали плёнку. Когда нас окрикнули по пути из магазина в цех друган мой скромно и уверенно отошел в сторону. Его будто не заметили.
До сих пор удивляюсь как так долго мне удавалось устоять под таким катком. Я часто восстанавливал в памяти тот махач, пытался увидеть всё со стороны. Узкая улица, идущая в горку. Параллельно слева тянется бетонный забор, он заканчивается у продолговатого здания нашей фабрики. Часть её освещена единственным горящим в округе фонарём. Правая сторона улицы заставлена двухэтажными бараками. Они и днём-то безликие, ободранные и засеревшие, а ночью даже не понять, кто кому дарит тень, бараки ночи, или ночь баракам. Лишь в одном окне, обклеенном газетой, помню, горел яркий свет. За мелкими буквами и черно-белыми фото располагался известный здесь дешёвый бордель.
Ещё помню акации. Они отделяли шлакоблочную старую дорогу от тротуара, на котором дыр было больше, чем на поеденной молью бабушкиной шали.
В те акации и закатился один из чертей, когда я залепил ему в переносицу.
В этой мизансцене я почему-то вижу себя ободранным медведем или раненым йети. Он мечется в небольшом квадрате, отмахивается от мелких людишек, а они прилипли и с настырностью назойливых детей пытаются поставить медведя на колени.
Но реприза по-прежнему в провале.
Сил всё меньше, воздух уже не глотаю, а всасываю; подламываются ноги и грудь вот-вот проломится. Стою. Пытаюсь вырваться. Пока не получается. Пацаны бросаются мне под ноги, прыгают на меня и уже почти рыдают от бессилия.
Почти рыдаю и я. Но показывать слабину перед кодлой не по понятиям.
Понятиям я научился на фабрике игрушек. Здесь было много пересидков, которых никуда больше не брали. Выдувать пленку тоннами, сматывать в гигантские, под два-три метра толщиной, крепкие, плотные рулоны, а потом резать их под нужную ширину практически вручную от такой работы отказывались даже самые нуждающиеся. Поэтому брали всех.
Я попал на фабрику игрушек из-за возраста в свои семнадцать мне нелегко было найти другую работу.
Ночами, когда нам не подвозили гранулы (из них выдувается плёнка), мы пили чай на посту так называлась небольшая будка, приподнятая над уровнем пола метра на три. Из её окна хорошо просматривался весь наш цех, закиданный рулонами, заставленный станками. Посередине стояла «выдувка» внушительный аппарат с конусами, из которых по специальным рельсам ползла пленка: сначала метров на восемь вверх, потом метров десять параллельно потолку и, наконец, плавно опускалась вниз. Здесь её подхватывали рабочие и набрасывали на вертящуюся балку. На этой балке наматывалась очередная «бомба». Катушка стояла на неровном полу, поэтому её то и дело носило из стороны в сторону, из-за чего плёнка ложилась в рулон неровно. Самой тяжелой работой было удержать катушку. Это обычно делали два-три человека. Из новичков. Металлические ножки катушки отпрыгивали на бедолаг, отдавливали ноги, били под колени.