Привет, Ви! Как ты там?.. Еще под одеялкой. Что ж залежался-то так?.. Ну, конечно, опять до четырёх писал. Зря ты так Да что сон сбиваешь с ритма и не даешь серотонину вырабатываться, а серотонин гормон радости, который только с одиннадцати и до часа ночи выраб Ну как обойдёшься без серотонина? Радость это Ну, коне-ечно, до четырех ночи писать о немецком генерале фон Боке для тебя и есть радость Нет, Ви, пусть твоя жена и дети ищут в Интернете про фон Бока, а я Да не обижайся, у меня глаза и от своих фонбоков устают, а тут еще и Ну да, да. Кстати, Наташка ж тебе уже много наискала, может хватит?.. а еще и о нём роман писать затеешь. Кстати, а котлеты у тебя еще есть?.. Может, только куриные сделать?.. Хорошо, Платон завтра и отвезёт Да не волнуйся, время у него есть, силы тоже, так что отвезёт. Встречай Ага, пока-пока.
1982-й
Платон ходил на собрание местных писателей.
И выглядело это жалко, выдохнул, когда рассказывал.
А что именно? не поняла.
Да предложил Виктор собранию послать в Москву коллективное письмо с просьбой о создании при Доме творчества отделения, куда писателям можно было бы сдавать свои не опубликованные труды на хранение.
Ну да, конечно, поддержала то ли брата, то ли мужа?
А еще, при обсуждении рассказов «начинающего» Шелгунова о рабочем классе тот пишет. Так вот, брат твой вроде бы хотел защитить его от нападок, но получилось, что разнес в пух и прах. Помолчал, взглянул на меня: говорить ли дальше? Но сказал: Я теперь понял Виктора: он абсолютно не принимает действительности и верит лишь в то, что придумает, что только ему самому кажется или нафантазирует.
И Платон прав. Жить «тварным миром» Виктор не может и не умеет, скучно ему! подавай драмы, а, лучше трагедии. И чтоб мистики поболе! Он и в роман столько её вписал!..
Вот уже несколько лет хлопочет о молодежной подпольной организации Карачева, в которой и сам в тринадцать лет участвовал, обрядившись в длинный отцовский пиджак, крался тёмными вечерами по улицам и ставил штампы на немецких объявлениях: «Смерть немецким оккупантам!». Так вот, недавно ходил брат в райком, а какой-то чиновник сразу и начал: Вы, мол, всё это выдумываете, никакой организации не существовало. Тогда пошел он к секретарю по идеологии, и та вроде бы сочувственно отнеслась к его просьбе, но ничего не пообещала. А ведь совсем недавно прислала ему письмо связная партизанского отряда Катя, живущая в Суземке, и пишет, что карачевская подпольная группа сделала очень много и что она готова подтвердить это.
Хотя б кто-нибудь взялся за это дело! сказал и посмотрел на меня грустно: Я-то неблагонадежным считаюсь, моих корреспонденций даже в газету «Рабочий» не принимают. И снова скорбный взгляд: Надо б увековечить наших подпольщиков, документы какие-либо достать.
И предложил мне обратиться к партийному секретарю нашего Комитета Полозкову, тот как раз пишет о войне и имеет право пользоваться архивами области.
Снова ехали с ним поездом в Брянск. Вначале, прислонившись к опущенной полке, вроде бы задремал, но потом встрепенулся, отыскал в своём потёртом портфеле блокнот и начал что-то писать. Но, видать, не сложилось. Бросил блокнот на столик, подошёл к приоткрытому окну и стоял, смотрел на мелькающие сосны, а ветер метал его седые волосы.
Ходила к Полозкову:
Вам дозволено рыться в архивах, так, может, узнаете что-либо о подпольной организации Карачева?
А он ответил:
Разыскивать документы, а тем более писать об этих подпольщиках труд напрасный, в КГБ не признают факт ее существования.
Так что пока приходится брату увековечивать «факт существования» подпольной организации в своём романе «Троицын день», а у меня о ней есть рассказ мамы:
«После Сталинградской битвы4 люди стали головы подымать: оказывается, не так страшен черт, как его малюють, можно и немца победить. А вскорости пришла к нашей соседке Шуре Собакиной связная от партизан, и стали мы через нее кой-какие сведения им передавать: сколько немцев, как себя вядуть, сколько машин, какие Партизанам же все интересно было, да и соли, бывало, соберем, табачку переправим. Господи, а как же при этом режиме и помогать-то? Вот и объявила Шура себя портнихой, чтоб с людьми связываться. Как пошли к ней!.. Прямо дорогу протолкли. А разве ж можно так ходить-то?.. под самым носом у немцев? Рядом же комендатура была. Вот я и говорю Виктору:
«После Сталинградской битвы4 люди стали головы подымать: оказывается, не так страшен черт, как его малюють, можно и немца победить. А вскорости пришла к нашей соседке Шуре Собакиной связная от партизан, и стали мы через нее кой-какие сведения им передавать: сколько немцев, как себя вядуть, сколько машин, какие Партизанам же все интересно было, да и соли, бывало, соберем, табачку переправим. Господи, а как же при этом режиме и помогать-то? Вот и объявила Шура себя портнихой, чтоб с людьми связываться. Как пошли к ней!.. Прямо дорогу протолкли. А разве ж можно так ходить-то?.. под самым носом у немцев? Рядом же комендатура была. Вот я и говорю Виктору:
Не ходи туда, не обойдется без провокатора, обязательно какой-нибудь вотрётся.
Но куда там! Витя-то мой: надо с немцами сражаться, надо одолеть их! А раз приходить ко мне эта Шура и говорить:
На-ка, возьми себе
И подаёть штамп «Смерть немецким оккупантам!» да список какой-то: распишись, мол, что получила.
Да иди ты к свиньям! аж затряслася я! Что мы, для этих бумажек работаем? Мы для себя работаем. Каждый по крошечке сделаить, а немцам во вред.
И расписываться не стала, а печать взяла. И что ж мой Витечка? Как вечер, нарядится в батькин пиджак, в валенки его большие и по-ошёл. Повесють немцы листовку, какие они хорошие да милосердные, какое счастье нам нясуть, а Витька хлоп сверху: «Смерть немецким оккупантам!» Вот руки у него всегда и в чернилах. Что если поймають? Доказательства ж сразу видны! И вот, бывало, как пойдёть с этой печатью, а я стану возле окна и задеревенею вся и гляжу в конец улицы, и не могу с места сдвинуться: никогда больше не увижу моего Витю!.. А уж как покажется, да еще ровным шагом идёть, и начнёть мое сердце отходить, отходить. Уж очень волновалася за него, он же такой безоглядный был! Когда наши бомбить-то начали так что удумали с Володькой Дальским! Как самолеты начнуть заходить на бомбежку, а они залезуть на крышу дома, где немцы живуть, да и опустють в трубу лампу, вот самолеты потом и лупють по этим хатам.
Когда к Шуре начала связная от партизан ходить, то некоторые стали проситься, чтоб она провела их к ним, а немцы, видать, и распознали про эту связь, и подослали к Шуре провокатора. Приходить раз одна к ней, назвала себя Александрой, будто сама из Москвы, попала в окружение, немцы над ней издевалися Наговорила много! А я как глянула на нее, так сразу и определила: провокатор это! Глаза то её верту-учие так и нижуть, так и нижуть насквозь!
Шур, говорю, знай, недобрая эта женщина, напрасно ты ее привечаешь.
А она и слушать не хочить, ведь Александра эта так к ней уже подладилася! Ну, под Новый год устроили они вечеринку, пригласили ребят. И ребят самых вожаков. Тосты!.. Эта Александра с Авдеевым милуется, на шею ему вешается: нам, мол, больше, больше народу надо! А он и давай ей хвалиться, кто и что уже сделал. Вот потом-то всех их и поарестовали вскорости после Нового года. А началось с того, что собралася Шура одну семью к партизанам переправить, а провокатор эта и увязалася с ними. Собралися они, пошли. Только от Карачева отошли, а их возле Мылинского моста и схватили, и покидали в машину. Ну, после этого и началися аресты. Забрали Шуру Собакину, дочку Марии Васильевны Инну семнадцать лет ей только и было-то. Потом Мария Васильевна ходила проведать их, так Шура аж синяя вся была так ее избили, а Инна даже встать не смогла, к матери выйти. Быстро их расстреляли. А с ними и еще человек пятнадцать, листовки и списки разные у них нашли Это моей золовки Рипы тогда отец работал на железнодорожной будке, а мимо нее дорога к складам проходила, где их расстреливали. Видел он, как их туда везли из машины кто-то выглянул, крикнул: передайте, мол, нашим»
2013-й
Привет, братец! Ну как, всё в целости-сохранности Платон доставил и угодила ль тебе?.. Ага, на этот раз котлетки только из курятины, поэтому и мягкие. А пресервы из скумбрии пробовал? Объяснил тебе Платон, что они не для кошек, а для Ну, что ж ты, попробуй, а потом позвонишь, скажешь, присылать ли в следующий раз Да ты что? Люда уже в типографию роман отдала?.. Ага, помню её, она ученицей твоей была, когда ты во Дворце пионеров литкружок вёл. Здорово, если б Ну, конечно, почитаем, если издаст конечно, и дети, и внуки Вот и надейся, что еще подержишь в руках свой роман книгой Нет, Ви, Платон уже ничего не пишет Да не будет он писать даже и рассказы Ви, ну, как его заставлять, он же не маленький А что во сне Белинский5 о твоём романе сказал?.. Вот и верь Виссариону, что заиграет всеми гранями. Конечно, раз ты всю жизнь на него да и теперь, хоть и по стеночке к нему добираешься Вот-вот, сиди у горящей печки, лакомись тем, что есть и мечтай Ну, конечно, о Нобелевской6! Пока, пока.