Был 1951 год. Я неожиданно удачно поступил в институт и только много позже, лет через десять, я узнал, что мне тогда удалось это сделать только благодаря естественной отеческой доброте совершенно незнакомых мне людей».
Разные истории случались в этом институте. Филолог А. Жовтис рассказывал: «Осенью 1953 года мой приятель Л. Н. Ланда, в будущем известный ученый, сделал попытку поступить в аспирантуру при Московском педагогическом институте им. В. И. Ленина. В числе других экзаменов он должен был сдать историю партии. А надо сказать. что в течение нескольких лет Лева преподавал в вузе, читал публичные лекции и знал материал в объеме, намного превышавшем требования. Сталин уже умер, но обстановка все же оставалась неясной, и вся та погань, которая делала карьеру в последние годы жизни вождя, еще чувствовала себя вполне уверенно.
Накануне экзамена мы встретились в Ленинской библиотеке и Лева сказал мне:
От профессора М, и его кафедры ждать элементарной справедливости не приходится. Но оценить меня на двойку они никак не могут, для поступления же мне достаточно любой положительной оценки
Через день Лева рассказывал мне, как все это было:
Их не интересовали мои знания, и когда они поняли, что я отвечаю не как вчерашний студент, а как специалист, меня перестали слушать, не прерывали и не задавали вопросов. Просто дали возможность поговорить Обсуждение длилось несколько минут, необходимых для того, чтобы заполнить экзаменационный лист. Потом меня пригласили войти и М. сказал: «Неудовлетворительно». Никаких эмоций он не выразил. Я спросил: «Почему?» «Потому» ответил он без всякого выражения. «Понятно, сказал я, и то понятно, что вы не коммунист. а сволочь!» «Возможно», невозмутимо сказал проф. М. и удалился вместе с коллегами. Попытки дать ему в морду я не сделал».
На этом, впрочем, дело не закончилось: «Отчаянный оптимист и нахальный парень, Лева счел нужным отправиться с жалобой в Министерство просвещения РСФСР. Его принял замминистра А. М. Арсеньев, и мой приятель выдал ему краткий и честный рассказ о случившемся.
Значит, вы сказали М., что он не коммунист. а сволочь? уточнил Арсеньев.
Да, честно подтвердил Лева.
И он с этим согласился?
Вроде бы согласился!
Зайдите ко мне завтра к одиннадцати утра. сказал Арсеньев.
Следующая беседа Ланды с заместителем министра была совсем короткой.
Товарищ Ланда, вы жаждете справедливости или хотите поступить в аспирантуру?
Я хочу поступить в аспирантуру, откровенно сказал будущий автор известной книги о программированном обучении, в дальнейшем переведенной на английский, французский, испанский и японский языки.
А учиться вам надо непременно в Москве или можно где-нибудь в другом месте?
Не обязательно в Москве
Ярославль, кафедра профессора Розенталя подойдет?
Конечно!
Тогда езжайте в Ярославль, вас там возьмут, резюмировал замминистра
Бывали и такие замминистра в нашем отечестве!»
* * *
Здесь же, в здании Педагогического института после революции располагался Государственный дарвиновский музей. Справочник «Осмотр Москвы» писал о нем: «Посещение музея только по предварительной записи Музей дает наглядное представление об учении знаменитого английского ученого Чарльза Дарвина.
В зале 1 показано, как происходит в природе беспрерывное изменение живых существ. Большинство экспонатов посвящено вопросу о происхождении человека. Здесь выставлены картины, чучела и скульптуры ближайших родичей человека: обезьян низших и высших (человекообразных). На препаратах, скелетах и картинах показывается, чем обезьяны отличаются от человек и в чем заключается их сходство с человеком. Здесь же показаны предки человека, жившие сотни тысяч лет назад. Скульптуры и картины изображают внешний вид и образ жизни первобытных людей и людей «каменного века».
Зал 2 посвящен теме «Причины изменчивости живых существ». Здесь показано: учение о прямом влиянии среды, т. е. окружающих условий (влияние пищи, света, температуры) на окраску бабочек, зверей и птиц; действие климата и почвы; учение о «скачках» в природе, о резких внезапных изменениях у животных; учение о законах наследственности у животных и человека (почему и как наследуются у детей особенности их родителей) и, наконец, учение Дарвина об искусственном и естественном отборе (учение о борьбе за существование в живой природе).
Картины и скульптуры изображают отдельные моменты из жизни ученых, отстаивавших революционную теорию.
В зале 3 собраны материалы, иллюстрирующие учение Дарвина о борьбе за существование и теории, дополняющие это учение (например учение о защитной и украшающей окрске в природе и др.)».
Детский же путеводитель под названием «Даешь Москву» описывал ту экспозицию более живо: «Фигуры человека, негра-карлика и австралийца, чучела и скелеты человекоподобных обезьян, собакоголовых и широконосых, подчеркивают черты сходства и различия человека и животных. Художественно выполненные группы знакомят нас с вымершими человеческими расами и с общим предком человека и человекоподобных обезьян нитеантропосом».
Удивительно, что автор этого путеводителя, несмотря на некоторые познания в дарвинизме, ни негра, ни карлика, ни, тем более, австралийца за человека не считал.
* * *
Тут же действовал анатомический театр, оставшийся еще от женских курсов. Историк, бытописатель и мемуарист Георгий Андреевский рассказывал: «Уважение к покойным непременное условие человечности. Так, по крайней мере, заведено в обществе, не исповедующим людоедство. Впрочем, есть и у нас, нелюдоедов, занятие, претендующее на владение телом усопшего. Занятие это изготовление скелетов. Занимался им в двадцатые годы в Москве некий Иван Ипатич. Так, по крайней мере, звали его те, кто знал.
Представьте: в белом кафельном анатомическом зале, где у трупов, как белые черви, копошатся студенты, в уголке находится маленький столик вроде сапожного верстака. «Это, рассказывал в 1926 году Иван Ипатич, моя мастерская, где я подготавливаю скелеты к сборке. А начинается все с мацерации, то есть с вымачивания частей тела. Она происходит в подвале». Там, в подвале, запах еще удушливее, чем в анатомичке. Мертвецы лежат на каменных скамьях. В отдельной кладовой стоят большие чаны и высокие глиняные горшки. В них, под крышками, полтора года мокнут части человеческого тела. «Когда мясо отделится от костей, рассказывал далее Иван Ипатич, кости белят хлором. Для того чтобы окончательно уничтожить запах, их сушат на солнце, потом собирается скелет». «Скелетист» разъяснял, что не всякий человек годен на скелет. После того как студенты «обработают» покойников, он отбирал на скелеты молодых, а старых отправлял на кладбище. Это делалось потому, что у молодых кость крепкая. За свою трудовую деятельность, а проработал он тридцать пять лет, Иван Ипатич сделал шесть тысяч скелетов (по двести в год). Его «выпускники» разошлись по школам, институтам. Беспомощные перед юными оболтусами, они равнодушно зажимали челюстями вставленные папиросы и приветствовали живых поднятыми костями кистей».
Такая вот душевная профессия.
Кстати, часть этого помещения использовалась под обычные московские квартиры. И. Збарский писал: «В ноябре 1939 года я наконец женился на Ирине Карузиной В связи с этим я переехал в квартиру уже покойного Петра Ивановича, находившегося в здании Анатомического корпуса Мы с Ириной поместились в бывшем кабинете профессора Карузина. У нас была отдельная комната и, что особенно важно, не приходилось ждать очереди в уборную, к умывальнику и к телефону и следить, когда ванная комната на короткий срок освободится от навешанного там белья и, наконец, можно будет использовать ее по назначению. Но в квартире все же было тесновато».
То есть, соседство с трупами не раздражало. Позитивных фактов было больше.
Клинический городок
Комплекс Первого московского государственного медицинского университета имени Сеченова. (Большая Пироговская улица, 2) сооружался на протяжении XIX XX веков.
Первая лечебница открылась тут в 1887 году. Это была психиатрическая больница Московского университета. Здесь было несколько садиков отдельно для спокойных и беспокойных мужчин и женщин. Имелись также огород и парники в них пациенты занимались разведением цветов и овощей.
Затем тут появлялись и другие клиники неврологическая, акушерская и гинекологическая, находящиеся в одном здании, клиника кожных и венерических болезней, кафедра детских болезней. Со временем комплекс разросся и стал многопрофильным, практически универсальным.
* * *
Особняком стояла клиника Алексея Остроумова. Один из современников писал: «Остроумовская клиника на Девичьем поле заняла выдающееся положение в особенности, по небывалой постановке научного изучения клинических больных сообразно с новыми, оригинальными взглядами Алексея Александровича».