Паха злёй, очень злёй.
Стёпка сам злёй, отень злёй.
А в итоге путь для Паши-кораблика всё равно был единственный: он неумело вёл потом пьяного и несоображавшего отца-дредноута домой, когда за ними плелась не в большей степени что-либо понимавшая мать. Да и слышал мальчуган их крики так, будто положил больное ухо на горячий кирпич, а потом в ухе что-то лопнуло, и из него вытек гной. Он искренне не понимал, зачем им вообще надо было заходить в магазин к этому иностранцу, где есть только водка и шоколадные конфеты.
Чтоб догнаться, вылетают откуда-то из-под прилавка слова.
Неужели я был счастлив только тогда, когда около часа хохотал во сне бог весть из-за чего?
Детсадовцем он не понимал, почему его ножницы-зайчики для поделок такие тупые, правильно ли достали рыбную кость из горла одного мальчика, зачем всех заставляли пить ненавистный компот, на дне которого болталась синеватая обрезь яблок. В итоге его вырвало прямо в стакан. Получилось даже больше того, что он из этого гранёного выпил. Получайте, повар, подарочек! И тебе на-ка, мисс локальная система образования, последствия насильственного закармливания!
Кстати, о насилии. Жизнь даже колорадского жука подговорила сделать Пашке больно. Сидел он на пальце, куснул и взлетел. Комар насильно забирал мальчуковскую свежую кровь, а наседка сильно клюнула в руку ясным и беспощадно спокойным утром прямо в сарае.
Не насмотреться на свой дом сорванцу. Казалось бы, недавно в строении жила такая большая семья, а теперь оно, скорее всего, только и принадлежит ему, а не родителям, периодически матерящимся. Начиналась его жизненная территория с деревянной калитки, которую пару раз выдёргивали и пускали вплавь по озеру в честь известного праздника всех нечисто-несвятых. А вот широкие ворота рядом извечно стояли тут хозяевами, охраняли, начиная с чёрно-белых, по мнению Паши, времён, но никогда не открывались. Лужок за воротами, сирень, клубника, сараи, сад, живность всё это составляло в совокупности его детскую жизнь. Здесь он в первый раз познакомился и с опилками.
Дровник был чуточку грубо сколочен и не представлял собой никакого для мальчика интереса. Оранжеватые опилки, кусочки коры, железные скобы будто кричали: И мы, и мы часть твоей спокойной детской жизни, Пашка! А частые дрова-гости лишь угрюмо лежали и помалкивали: им недосуг говорить с этим отпрыском, их скоро сожгут. Вот опилкам радость. Знали бы эти мини-кусочки, что и с ними в своё время должен будет сделать холодной зимой главный их посетитель! Тогда бы они совершенно не завидовали другим мини-кусочкам.
бесконечный снег.img
На невзрачной и серой улочке шёл очень медленный снег. Хлопья кружились, падали, словно стремились накрыть своим нежным одеялом всю эту замершую на недолгое время землю. Такие снегопады в здешней местности почему-то были достаточно редкими, поэтому многие детишки сразу выскочили на улицу. Они радостно повизгивали и покрикивали, бегали наперегонки, скатывали снежки и совсем по-доброму бросались ими. А белое покрывало всё больше дарило им прекрасную возможность хоть немного побыть вместе с собой, таким природным чудом. Каждый после игр будет возвращаться домой с промокшими рукавицами и обувью, зато счастливый и весёлый.
Не вышел лишь один паренёк из-за болезни. Мать, сделав всё возможное для выздоровления сына, занялась домашними делами. Нет, он не остался один. Рядом с этим маленьким человеком находилась целая стопка книг. Они служили ему чему-то наподобие портала в другие, не каждому известные миры. Просмотрев корешки, мальчик наткнулся на сборник рассказов Рэя Брэдбери. Почти интуитивно найдя свою любимую историю о Нескончаемом дожде, болеющий стал перечитывать одни из самых интересных строк, как вдруг понял: его пальцы что-то слегка покалывало. Конечно, снега быть не могло в тёплой и уютной комнате, но он шёл, отрываясь случайными частицами от белейшего потолка. На миг показалось, что этому снежинкам суждено нестись вниз так же бесконечно, как ливню из произведения, однако вошла мама.
Потом мальчик думал, что всё же важно владеть хорошей фантазией, стремиться каждый раз путешествовать рядом с героями самых мудрых и интересных книг, буквально жить рядом с ними, учиться у них чему-то и чувствовать небольшую смерть их, когда всё закончится. Наверно, не нужно давать умирать этой способности и стремлению к маленьким чудесам, страшно заваливать свой разум лишь материальными богатствами и ложными ценностями. Однако каждый всё же, конечно, поймёт, что это только его выбор. Ничего не может измениться просто так.
Пройдут дни, дети вырастут, жизненные приоритеты поменяют свою направленность. Останется важным лишь вопрос о том, сможет ли кто-то и дальше всё так же наивно радоваться снегу и вызывать его мыслями и душевными стремлениями. Может, это всё только несбыточные мечты?
самое тёмное и посветлей.vob
Посещать иные миры с помощью книг Паша ещё не мог в силу своего пятилетнего возраста и отсутствия как таковых бумажных носителей в доме, кроме обложек с голо-полуголыми детективными тётями, поэтому ему оставалось по вечерам смотреть в выпуклый экран старого телевизора со щёлкалкой. После семи отбой. Так говорил папка, и приходилось слушаться. А именно: всматриваться из-за занавески втихую в какие-то модные в то время стрелялки и рукопашки. Таковы были телевизионные чёрно-белые с примесью зеленоватого будни, немного смутные, давившие ночным покрывалом и экранным светом неясного будущего. То ли дело магнитофонные кассеты скучными днями, наверняка оставлявшие ностальгические нотки в развивавшемся мозгике искусствомана. Там мужчина нахваливал какой-то союз и хиты, а потом фоновая песенка нахально угасала в первобытности темноты и косых дождей.
Как же хорошо после дождевой тучи. И как холодно. В это время я предпочитаю не слышать птиц, а ведь они всё равно поют.
Будущее представлялось неважнецким: рукопашки без стрелялок посещали дом в иные будни, когда приходила пора родителям учинить разборки. Тогда с плохо скрываемой звериной радостью часто упоминаемого тамбовского волка и будто бы необходимым пониманием дела отец залезал на мать и угощал её кулаками. Подъём! Поворот! И вот уже орущее навзрыд дерево-тополик Пашка пытается встать между батькой и маткой, чтобы они только его измельчили бытовыми недонкихотовскими мельницами. В своё время даже бабушка Маша, престарелая и средней толщины берёзка, пробовала мешать такой неспортивной борьбе, однако вихрь сметал и её, бойцовские повадки никого не щадили. Ещё и деньги у пенсионерки бывали нещадно отняты. Радиатор стал верным другом матери: такие близкие встречи её покорёженного лица с железными рёбрами делали физиономию кричавшей бойчихи цвета железа. Рёбра же батареи корёжиться не думали. Всё равно не успокаивало и это: родительница продолжала растравлять отцовский гнев ором Бей! Бей!, Пашин рёв не был слышен разве что только дальним соседям.
Я ж тебя убью и отсижу лучше, сука ты такая!
После, как правило, у дравшихся наступал какой-то постсадисткий секс. С самим словом садист мальчику довелось встретиться гораздо раньше, чем ему положено, однако его значение, к своему счастью, он узнал вовремя. Сам же интимный процесс осознавался Пашей только полуинтуитивно, другого вида крики ни к чему не обязывали его мысли. Только горочка песочка-отношения к этому накапливалась и получала статус чего-то запретного, бередившего душу при каждом намёке на стоны-вздохи-ахи-эхи в любой момент уже потом, будь то даже, например, в момент соития уже взрослого Стёпки с его первой женой в посленовогоднее утро прямо при Пашке.
Да уж, бурно у родителей, ничего не скажешь. Насилие процветает раффлезиями, Пашка с замызганными соплями рукавами живёт и не радуется (жизнь такова, маленький человек!), а в остальном всё сносно, всё как у людей, наверно. Так же грюкают дверьми, чтобы лучше показать свою силу после руганей, и такая же куча не мала грязи по углам.
Только бреют ли там своей жене при детях в других семьях этого парнишка не знал. А знал ли, кто разлил на простыню как будто бы белки от яиц, что это за ватные комки с pussy jam, которые страшно-старшая Виолетта не смущалась хоть как-то демонстрировать? Да и не хотел пока узнавать, а то придётся рассказывать всем о девочке, которая ему что-то похожее показала ниже животика и просила никому не говорить. А Пашка не предатель и не трепач! Да?
Не знаю.
серебро и золото.aac
Хотя трепаться и материться, как подмастерье сапожника, Пашка иногда любил. Молчание тоже помогало. Вот, сидя возле печи на коленях папки, мальчишка мог без зазрения совести разрушать все постулаты человеческой анатомии. Может, и правда он вылез у матери из попы, если отец его смеётся серебристо-звонко и всё подтверждает? Угольки рассыпчато мозолят Паше тёмные глазки своим сиянием, в семье мир и почти покой, если бы не заливистость гортанности главного кормильца. Надо же как-то познавать что-то вокруг, Пашка-то ведь точно не знает, откуда он вылезал. Желательно ему было бы остаться абортированным материалом, слизью, пудингом из крови, а не заливисто хохотать. Слёз-то и побоев из-за него гораздо больше бывало. Здравствуй, покатая идиллия. Проходи к столу, Павел сейчас тебе чаю нальёт, а чаинки выловит ситечком, чёрным, как его время. Он знает, что ты тут ненадолго: сегодня же родители могут до полусмерти друг друга поизбивать, а потом за солнцезащитностями очков прятаться даже в хмурую зиму. Посиди, погуляй, видишь, как выраженьице Пашкиного лица тебя умоляет? Мальчик хочет слышать на кухне что-то другое, а не только