Их читатели жестоки, взводят критики курок.
И люди молодые обманом тем живут.
Не хорошо судить, в них пониманье есть
Где плохо, а где хорошо, но ныне лишь жуют
Коровай, что им на блюде подают, теряя честь.
Вериги с возрастом себе куют.
Но раньше, где было ваше разуменье?
Мой мир, ты вне пространств времен.
Для созерцанья душа моя ищет возвышенье.
В себе я от мира освобожден.
И в творенье я обрел высвобожденье.
О чем ангелы, вы поете?
Какова станется любовь, взаимной, безответной?
Какую весть вы гонцами мне несете?
Реальностью обрадуете или сказкой несусветной.
На чьих крылах меня вы унесете
Для высот или падений.
Этот дар словесный хуже словоблудства
Для судеб разрешений.
Начертанное имя, эти постоянные безумства,
Орудья пыток для ушедших поколений.
Я пишу
Книгу, но для чего эта великая словесность?
Ибо этим игом буквенным я жизнь свою крушу.
Горе поэта его свобода, честность.
Я от правды умираю, я от нее умру.
Слабеет вера, нет желания творить,
Когда талант использован не в меру.
Безумьем любви душу я стал травить.
Пусть так, не познать чужую веру.
И чашу чужого безумства не испить.
Слова всего лишь, письма, что терзают
Мои чернила или то дурман осенний.
Но иногда и строчки благость излучают.
Сколь и души, сколько слов, столько мнений.
Однако чувства всегда возвышены, свергают
Гнев, ибо любовь всесильна.
Ласка нежности сильна, лед отчаянья могуч.
Стихии не стихают, бедствие всемирно.
Но сердце, куда направишь ты скопленья туч?
Творец наблюдал за выбором нашим неотрывно.
Судьбу слагая из мыслей наших, дел,
В сокрушенье наших тел и душ.
Но я гордец, мирозданье менять посмел.
Орудиями преобразованья мне стали перо, тушь.
Я с неба твоего свержен был, вниз летел
Всё растратил из-за сомнений и гордыни.
Поверженный лежу в прахе своих творений.
Картины гниль, а бумага подобна тине.
Словно в могиле грешных дерзновений.
Арина, я для тебя одной творил, а ныне?
Лишь пепел, укрывающий меня от света.
Реквием я слышу, вот о чем поете вы.
Собрались на похоронах поэта?
Или то будет сооружение новой мечты.
Тогда вернись душа в пустоты моего скелета.
Выплыви китом из моря слез.
Оживи цветком осенью увядшей,
Посреди вечно юных белых роз.
Стань деревом, а я листок упавший
В моих прожилках буйства крови гроз.
Легко писать, ничего в мире легче нет,
Чем слова слагать душой сердечной.
Любовь я помню, не вспомнить тот сонет
Трогательный, с глубиной невольной.
Писать я начал в пятнадцать лет.
Я смерть призывал, отказ терпеть
Ее всегдашний, многие боролись с нею,
Те подвиги до меня успев воспеть
Печалью, и будто бумага я бледнею.
Дописать бы, мне бы успеть.
Предо мною грозные часы
Возвещают о кончине срока.
Жнец поодаль сверкает лезвием косы.
На что я вам, во мне жизни кроха.
Я ничтожен, худ, взгляните на весы.
Осень хмурится предвещая холода.
Любовь эфир души и плоти кровь.
Днем одним живем, невзирая на года.
Эта безответная любовь
Пасет чувств моих стада.
Сновидение нагрянуло внезапно.
В том сне я Арину несу на руках,
Словно невесту нежно, плавно.
Вверх по лестнице, но в трех шагах
Черный силуэт предстал наглядно.
И на краю, тень слегка меня толкнула,
Отчего отступился я, извергся вниз.
О нет! Любимая со мною потонула
Во тьме, пропал убийственный карниз.
Виденье мою надежду покачнуло.
У нее есть видно кто-то, она
Кто не позволит мне объять всецело
Любимую мою, закрыты для меня врата.
Но я желал ее покорить поэзией, смело.
До изнеможенья, но обрывается строка.
Мне бы робость преодолеть и подойти,
Заговорить еще, я ревновал не напрасно.
Когда она, пожелав в здание учебное войти,
С другим беседовать начала всевластно.
Когда со мною говорила минуты три, кради
Ее вниманье, ты, недостойный столь великих благ.
Однажды она мне подарит час виденья красоты.
Он дерзок, когда в руках моих белый флаг.
Я вручаю тебе Арина свою душу, свои персты.
Мною твори, повелевай, но знай, что я нищ и наг
Мною твори, повелевай, но знай, что я нищ и наг
В любви нетленной и по естеству.
Я тот, кто зажигает свечи,
Но вы их тушите, что подобно воровству.
Пусть мы останемся одни, минуя сечи
Завистливой толпы, тому существу
Мы не вредим, мы одни в мире этом.
Нет больше печали.
Я стану ветром
Ласкающим тебя, мы зачали
Любовь, следом
За надеждой в эти дни
Верни вниманье, взор свой нежный,
Неустанный, за кротость не кори.
Ты одна, мой причал прибрежный.
Стань гаванью моей, живи.
Сидели в зале вместе мы, не говоря ни слова.
Диски с музыкой я подарил тебе, минуя робость.
Я звонил, письма писал, история не нова.
Я возвращаюсь в комнату свою, забывая гордость.
Пишу, уже не помню что, каковы покрова
Сочиненья те, мудрость или глупость.
Я рифмую неумело, не читая,
Сколько писем я сочинил, как встарь.
Времена изменчивы, но не отлагая
Зачинаем чувственный безудержный мистраль.
Мечта же скорбный червь,
Стать бабочкой желая, точит древо молодое.
Радость сменит грустный мой порыв.
Рай бы обрести, и ничто иное.
Но пустует моей любви смирительная верфь.
Сонмы душ слиты воедино
В Творце, все Его творенья.
И будто бы только меня пронзило
Мечтанье зыбкое, меркнут свадебные украшенья,
Когда вижу образ любимой, той невесты зримо.
Что этот мир по сравнению с ней одной!
Я столь юн, многого не видел, но уже готов
Отвергнуть всё, за шанс стать ее душой.
Мне пятнадцать минуло годов.
Но жизнь немыслима без нее родной.
Жизнь жертвуешь, смерть призываешь,
Принимаешь доброе, вкушаешь зло.
Будущее мечтательно сочиняешь.
Для чего?
Не живешь, но проживаешь.
Страдаешь, но усмири поэт свой пыл.
Раскаленное перо пускай чуточку остынет.
Я мало время наше чтил.
Но когда плоть мою душа покинет,
Арина, ты будешь знать, что я любил,
Ты запомнишь мой вдох, мое движенье, взор.
Покинет душа моя затвор.
Но вот страницы отворены, развеян ваш укор.
Вкусите горечь пчелиных сот.
И помните, сердце истинно, всё остальное вздор.
Бронзовый отлив чернеет медью,
Осень сбросила все платья кружевные.
Питаясь влагой дождя и снега снедью.
Стонут деревья растрепанные, нагие.
Смертный одр станет последнюю постелью.
Осень вечная прими меня в объятья.
Успокой поэта вечным сном.
Вышивай узорами листвы платья
Музе моей, укрепи обетом
И смой дождем любовные ненастья
Злосчастных предубеждений.
Алый цвет покрыл прелесть ее волос.
Осенний мягкий тон свершений.
Глаза морские, а губы цвет плодов.
В танец соблазнений
Поэта не влекут, не вдохновляют.
Юность пора безумств.
Шрамы имя милой обозначают.
Дабы помнить, и иных беспутств
Хватало, критики их обозревают.
Сердце ныло напрасно.
Тоску навевал прозорливый дождь.
Со мною плакал он злосчастно.
Осени он наместник и вождь.
Я вопрошал у него: Ужели всё напрасно?
Солнце скрылось за облаками, но лик
Арины светел для меня, как и прежде.
Ее хранитель лучезарный архистратиг
Преграждает мне путь в Эдем, невежде.
Но в Арине я разглядел того рая блик.
Любовь лишь миг, когда сражен мгновенно.
Я жизнь познал в ее очах, Бога в ее душе.
Сонмы духов ликующих победно
Невиновного судят в любовной ворожбе.
Но их пенье не враждебно.
Жизнь новая для поэта началась.
Я обрел любовь и творческие муки.
История, которая трагедией звалась