С рукой у тебя беда. Нишшо, наш травник Ферапонт, тебя поправит! Он и не таких болезненных на ноги ставил.
Мои спасители остановились у двух толстых замшелых сосен и рухнули на землю без сил.
Ферапонт, эй Ферапонт! заблажил на весь лес бородач.
Хто тут горло дерёт? откуда-то из-под земли на белый свет вылез леший!
Травник Ферапонт был ещё более замшелым и древним чем тот лес, в котором он жил.
Чево тут у вас? он подошел ко мне отвернул ворот рубашки и ощупал мое плечо. Руки у него были на удивление сильными и цепкими. Когда я застонал от боли, он только хмыкнул:
Плещщо у нево сломато, вы вот чево, оставьте ево у миня, кость править надоть и смотреть шоб сросло правильно. Токмо девку тож оставьте, кашеварить мне не сподручно будет.
Не знаю, как я оказался в большой деревянной бочке, до верху наполненной горячей водой поверху которой плавали какие-то листья, коренья и травы.
А скажи-ка мне, мил человек, как тебя кличут? травник неторопливо размешивал в деревянной бадейке глину, подсыпал туда серый порошок, растирал эту смесь между пальцев и, намазав на тыльную сторону ладони, нюхал его, шумно втягивая воздух ноздрями.
Тимохой люди кличут отозвался я.
Вот што Тимофей, кость у тя сломата в двух местах, тута не править надобно, тута соединять надоть! Ты потерпи, боль я утихомирю и складать изначну твою кость.
Пусть будет твоя воля! смиренно ответил я этому лешему.
На всё воля господа нашего! Давай вот выпей-ка это! он протянул мне деревянную плошку, в которой плескалась жидкость.
Очнулся я от странного ощущения скованности. Плечо болело, но уже не так сильно. Вот рука была примотана к какому-то кривому сучку.
Что, мил человек, раб божий Тимохфей, оклемалси? Дайкося гляну на твою рану «лешак» двумя пальцами, словно гусак, общипал мох с моего плеча. Под ним была резаная рана. Я точно знал, что там кроме лилово багряного синяка ничего не было!
Откуда это?! изумился я.
Дык я и разрезал. А ты што, думаешь, я мог через кожу твои косточки исправно сложить? он бережно смазал мою рану желтой жидкостью, залепил серо-зелёной глиной и снова обложил мхом, который горкой лежал на грубо вытесанном деревянном блюде.
Вишь, Тимоха, живица што делает! Как рану стянула. Таперича всё пойдет как надоть! Ты мил человек потерпи, сучок ентоть тебе носить от Луны до Луны. Цельных двацать дён! Потерпи. А по надобности какой, ты или меня или вона Заряну покличь! Ежель какие стыдобные дела, меня кличь, а по снедать, да водицы испить, тут Заряну кликай.
Я даже сейчас не могу сообразить, сколько прошло времени, от одной картинки до другой. Каким-то неуловимым образом я переместился в просторную светёлку. Было жарко и душно от набившегося в неё народу. Горели свечи, лампады проливали тусклый свет на суровые лики старых икон. Густой, чуть хриплый голос нашего проповедника бился молитвой об стены, отзываясь безысходной тоской в моей душе.
Тимошенька, мне страшно, я не хочу умирать горячий шепот Заряны вернул меня в реальность.
Ползи к стене, вон там, где духовичок я, подталкивая свою молодую жену, раздвигал людей стоящих на коленях. Не знаю, что заставило меня сделать это? Может, когда совершал молитвы, то заметил довольно широкую щель между стеной и полом, а может потому, что там было меньше наметов соломы и хвороста? Не знаю
Проповедник, закончил читать отходную молитву и люди сразу заголосили, заплакали, завыли на многие голоса.
Братия и сестры! Антихрист у наших дверей! Так примем же очишшение огнём! Не дадим осквернить наши души!
Заряна мертвой хваткой вцепилась мне в плечо:
Тимошенька, родненький мой! Спаси нас, спаси миленький! У нас будет ребёночек!
Не знаю, что придало мне силы, я словно раненный зверь, расшвырял хворост и солому, вцепился пальцами в щель и с треском отодрал доску. Вторая доска не поддавалась моим усилиям. Подсунул первую раз и вторая доска отлетела в строну, задев какую-то бабку с безумными глазами. Не обращая внимания на её завывания, ткнув кого-то кулаком, я нырнул в подпол. Срывая ногти, раздирая пальцы в кровь, выгребал землю, засыпанную между камнями фундамента молельного дома. Наверное, бог был на моей стороне, один из камней оказался небольшим. Раскачал его из стороны в строну. Закатил под пол и потянул за руку Заряну. Вопли людей переросли в звериный рёв. Пламя сначала робкими язычками лизнуло веточки хвороста, и словно убедившись, что люди приготовили ему достойную пищу, рванулось вверх, загудело и жадно набросилось на всё вокруг.
Заряна, извиваясь словно вспугнутый уж, протискивалась в дыру под брёвнами. Я, скользнул следом за ней. О боже! Дыра оказалась маленькой! Мои плечи не проходили в неё. Жар начал заливать мою спину, да ещё сверху свалилась груда извивающихся от нестерпимой боли тел. Кто-то судорожно, цепкими руками тянул меня наверх. Резко лягаясь от этих горящих людей, я рыл и рыл землю. От нестерпимого жара трескалась и горела кожа на спине и ногах. Я выл от боли, протискиваясь в дыру. Заряна схватив меня за руку тянула к себе задыхаясь и кашляя от дыма.
Уходи! Спасай себя и ребёнка! в мои легкие, словно расплавленный металл влился раскаленный воздух. Я захлебнулся и последним отблеском угасающего сознания почувствовал как на меня сверху, ломая ребра, рухнули брёвна потолка.
Живительная струя свежего, прохладного воздуха вливалась в мои судорожно дергающиеся легкие.
С возвращением, Георгий Михайлович! доктор передал влажную губку своему помощнику. Моё лицо было влажным, может от слёз, может от воды.
Как путешествие? Если желаете, можем часть воспоминаний стереть.
Нет, не желаю! Знаете, господин Агорян, что самое главное в жизни? не обращая внимания на изумлённый взгляд доктора, я встал со своего ложа, пошатнулся, придержавшись за стену, продолжил:
Дышать! Просто свободно дышать! Всё остальное не важно!
Солнечное эхо
глава первая
Не думаю, что начало этого дня чем-то отличалось от сотни других! Серая муть не оставила и просвета на небе Как неохота вставать, тащиться сквозь бесконечный дождь на работу!
Работа, работа и снова эта чертова работа! чертыхалась я, плетясь в ванную. Тут ещё пульт от телевизора куда-то завалился и один тапок мой толстый котяра утащил под диван. Кофе не бодрил приятной горчинкой, а был такой же, как и погода за окном, тускло-серого вкуса.
Все, все! потрепала я кота за ухом. Привычным ритуалом поправила косметику на лице парой штрихов, припудрила носик и в путь. Почему дорога к месту, где я свое ремесло меняю на небольшую толику денег, так мало вызывает у меня приятных ощущений? Просто иду, тупо смотрю под ноги на серую ленту тротуара, привычно пробегаю глазами скучные объявления на стенке трамвайной остановки.
Запрыгнула на подножку трамвая я так, словно хотела убежать от этой бесконечной сырости и слякоти. Пальцы рук, мокрые от дождя, никак не могли выудить нужные монеты из кошелька.
Что же это вы, милочка, мокрая такая? Вы что? Только что прибыли из деревни Бражниково? осведомилась у меня кондукторша немалых габаритов,
По телику показали как там все затопило, жуть просто! Да ещё дождем ихнюю плотину прорвало.
Голос её показался каким-то липким и скучно тусклым. "О боже! вздохнула я в уме, почему сегодня даже этой тетке есть до меня дело? "
Слышала как-то поговорку: «Беда не приходит одна», а неприятности, они что, тоже в обнимку парами ходят? Вышла на своей остановке, подвернула ногу. Вскрикнула от боли: растяжения вроде нет, а вот каблук лежал рядом. Туфли новые, только неделю назад купила! Времени в обрез, да ладно ещё, будка обувщика оказалась поблизости.
Молодой смуглый парень сразу проникся моей бедой, утешил и сиюминутно стал прилаживать каблук на место. Нервов за эту минутку извела я порядочно. Опоздание на работу не входило в мои планы по двум причинам: первое скорее хотелось в теплое помещение, второе не хотелось нарываться на пристальный взгляд своего начальства. Странная вещь время! Вечно его не хватает, да и в течение дня тянется оно неодинаково. Как бы между прочим, сказал один мой знакомый физик: «Время имеет неодинаковую консистенцию и объёмную плотность», фиг с ней, с этой плотностью, пусть даже и объёмной. Только утром время летит быстро, а вечером тянется, тянется. Вот и сейчас, когда делать нечего, остается ждать, стоять, как цапля на болоте, с поджатой ногой, да разглядывать близлежащие дома.
Мой равнодушно-скучающий взгляд скользил по фасаду светло-зеленой «хрущёвки», цепляя окна и балконы.
И тут я заметила её. Что сначала привлекло мое внимание: неестественное выражение лица этой, несомненно, пожилой женщины или её неряшливые волосы, какие-то липкие и словно щупальца спрута беспорядочно разбросанные по плечам. Мне показалось, что она мертва, нельзя же так долго и неподвижно сидеть, опираясь одной рукой на перила балкона? Но нет, вот она медленно подняла руку и отбросила мокрую прядь волос со лба.