Нет! твердо сказал я и решительно направился к следующей двери.
Это была не дверь, а произведение искусства! Яркие витражи, тяжелые занавески по бокам. Даже ручки были выполнены в виде изящных статуэток обнаженных граций.
«А где табличка?» отодвинув занавеску рукой, я попытался понять, что ждет меня за этой красотой.
Слава! Там твоя слава, проводник придержал второе полотнище занавески.
Словно в трансе, я нажал на ручку и очутился прямо посредине галдящей толпы.
Нет, толпа не напирала, её сдерживали две красные ленточки, да судя по роскошным нарядам окружающих меня людей, это была вежливая публика. Вежливая и богатая.
Генрих! Генрих! скандировала толпа мое имя.
Герр Рейнгарт, мы из газеты «Le Mond», только одно интервью! Десять минут!
Репортера газеты оттерли операторы какого-то телевидения.
Справа меня цепко держала за руку какая-то длинноногая модель, а слева, бережно, но крепко вела актриса. Мы шли по красной дорожке, поднимаясь к колоннам высокого здания. Я любезно раскланивался с визжащими от восторга женщинами, а в душе была пустота и тихая ненависть к этим дамам готовым прыгнуть ко мне в постель ради пусть даже маленькой роли в фильме. Шагнул на первую, вторую, третью ступеньку и вдруг тупая боль парализовала правое плечо, ноги стали ватными и кроваво-красная дорожка больно дарила меня по коленям.
Врача, врача! кто-то суетился вокруг меня. Сверкали вспышки фотоаппаратов ещё бы, такие кадры! Сам великий маэстро голубого экрана великолепный Генрих Рейнгарт рухнул в обморок накануне вручения престижной премии!
Я же говорила тебе, что четыре таблетки Виагры, это много! причитала актриса, тормошила меня и все просила не умирать.
«Воздуху, дайте мне глоток воздуху!» умолял я, но никто не слышал, что хотели сказать мой деревенеющие губы.
Ты нашла его завещание?! вторая попутчица схватила актрису за руку, этот старый жмот, должен был отвалить нам не малую сумму.
Пока нет, но вот он, ключ от его сейфа!
«Не е ет!» казалось, от крика лопнут мои легкие.
Рудольф, слега, наклонив голову, смотрел как я, потирая грудь, шагаю к третьей двери.
Ты не желаешь знать, сколько смертей тебя ждало за той дверью, из которой ты только что выскочил?
Мне и одной там хватило! я остановился перед третьей дверью. Смутная тревога, смешанная с легкой радостью, словно волна накрыла меня.
Эту простую, добротно сделанную из досок ясеня дверь, я бы узнал из тысячи! Вон там, чуть пониже ручки, до сих пор виднелись две зарубки это я в детстве вырезал их перочинным ножичком. Влетело мне тогда от бабушки!
Я оглянулся на Руди, и толкнул двери моего детства. Она подалась с трудом.
За дверью не было пола.
За дверью, внизу, была больничная палата. На кровати, опутанный какими-то трубками и проводами, лежал я. Точнее моё неподвижное тело. Рядом, на стуле, уронив голову на ладони, сидела женщина. И столько в её согнутой фигуре было отчаяния и усталости, что у меня перехватило дыхание!
Эмма! Ты пришла! Ты снова со мной! волна моего крика полетела во все стороны и этот звук, словно волшебный ковер самолет стал плавно опускать меня вниз.
Женщина, встрепенулась, поправила подушку и чуть слышно прошептала:
Я теперь всегда буду с тобой! Только не умирай! Только скажи мне хоть одно слово!
«Да!» мои губы с трудом выдохнули это.
Забудь все и не вспоминай! мой проводник летел рядом со мной.
А я в нем больше и не нуждался! Я точно знал свой выбор. И я сделал его моя рука слабо сжала руку Эммы, и губы ещё раз тихо повторили:
Да!
Через неделю, Эмма принесла мне свежую газету. Крупный заголовок венчал знакомую фотографию. На ней, «папаша Блю», с чувством жал кому-то руку. Текст был лаконичен:
«Знаменитый кинопродюсер Блюмгарт, не только оплатил дорогостоящую операцию малоизвестному писателю Генриху Рейнгарту, но запустил в производство новый фильм по его произведению «Забыть все, чтобы вспомнить!». Знатоки многосерийных кинолент, не сомневаются, что нас ждет настоящий шедевр. Вот уж истинное название. Мы все забыли о Рейнгарте который провел в тяжелейшей коме почти шесть месяцев, но нашел в себе силы вернутся к нам. А Блюмгарт с его необыкновенным чутьем, заставит нас долго помнить о талантливом сценаристе Генрихе Рейнгарте!»
Магнит для денег
Станция. За окном замелькали постройки, потянулся асфальт перрона.
Магнит для денег
Станция. За окном замелькали постройки, потянулся асфальт перрона.
Станция Березовое, стоянка двадцать минут, предупредил проводник.
А не выйти ли нам, да купить всем по мороженному? предложил Виктор, прервав очередной анекдот.
Подсел он к нам в купе плацкартного вагона, утром, часов в шесть. Сразу стало шумно, суетно и весело. Разбудил двух девчонок, наверное, студенток первокурсниц. Уговорил меня попить вместе с ним чайку, презентовал газету с кроссвордами, крепкому мужчине с волевыми чертами лица, соседу у окна в коридоре и успел рассказать о том, что едет из деревни своих родителей, где помогал в уборке урожая местному фермеру.
Скорее всего, он был из породы тех редких людей, что зовут в народе: «душа компании», держался всегда весело и непринужденно, но не назойливо.
Идем, идем затормошил он меня, вон из других вагонов народ подтягиваться к лотку мороженщика начал!
И правда, утренняя прохлада потихоньку сменилась духотой летнего полдня и у киоска с мороженным толпились покупатели.
Мы заняли очередь. Товар продавал чрезвычайно бойкий, молодой продавец. Подавал стаканчики с пломбиром, быстро набрасывал брикеты в полиэтиленовый пакет, принимал деньги, играючи отсчитывал сдачу.
Во ловкач! Во дает! восхитился Витек, так для краткости про себя называл я попутчика.
Да, шустрый малый, согласился я, А иначе и нельзя, стоянка поезда минуты, тут поворачивайся, иначе весь покупатель уедет!
Да не в том дело, со сдачей химичит. Сейчас мой магнит сработает!
Что за магнит? не понял я.
Сейчас, сейчас увидишь! отмахнулся Витек от моего вопроса.
Переспросить было некогда, так как подошла наша очередь.
Мне вон то, пластмассовое ведерочко и четыре брикета «Лакомки», зарядил Витек продавца.
Килограммовое ведерочко, сто восемьдесят пять, четыре брикета, по двести грамм, по шестьдесят семь итого прикинул он сумму в уме, с вас шестьсот пятьдесят три!
Одной рукой Виктор взял полиэтиленовый пакет, а другой протянул продавцу тысячную купюру.
Ваша тысяча, уточнил продавец, сдача двести сорок семь! Что-то не так? -
Виктор не торопился брать сдачу.
Слушай торопыга, да если округлить цену на ведерко до двухсот, а каждый брикет пусть будет по семьдесят то на четыре умножить. Даже триста пусть будет, это выходит пятьсот! А ты мне сдачу суешь в двести рублей! Где у тебя совесть? Считать не умеешь!?
Ой, смутился продавец, ваша, правда, извините, ошибся! Вот Ваша сдача!
Он добавил ещё пятьсот рублей сдачи, и мы отошли от прилавка. Что на меня нашло, но, я как зачарованный был уверен в правильном счете.
Поезд плавно тронулся и мы всем купе дружно зашуршали обертками мороженного.
Виктор, сама галантность, успел выпросить у проводника, две чайные ложечки и преподнес цветное ведерочко с мороженым девчонкам.
Тут до меня дошло, даже по округленным расчетам, Витька, продавец передал нам двести рублей
Не двести, а двести сорок семь, да ты не расстраивайся, только на тех пассажирах, что стояли впереди нас, он на восемьсот двадцать наварился, а после нас сколько?
Как ты смог узнать, насколько он обсчитал тех, что были впереди нас? удивился я.
А у меня чутьё на деньги, я их влёт считаю, да и всегда они ко мне липнут, вроде как к магниту. Только магнит железо притягивает, а я деньги!
Как можно притягивать к себе бумажки, пусть и такие как деньги удивился я.
Народ в купе и его окрестностях начал прислушиваться к нашему разговору.
Нет, деньги не летят и не липнут ко мне, ни к рукам, ни к карманам! Витек неспешно смаковал свое мороженное, Просто я знаю, сколько, у кого денег и если среди них есть приобретенные нечестным путем, то эти деньги как бы чувствую особо. И если есть хоть какая-то лазейка, то они эти денежки сами притянутся ко мне
Так, что, получается вор у вора дубинка украл? не выдержал я.
Наш разговор с интересом и нескрываемым любопытством слушало все купе. Девчонки, доев мороженное, не торопились собрать и выбросить обертки, верткий сухощавый мужчина в сером пиджаке и такой же кепи, не пошел за чаем и сидел, разглядывая дно пустого стакана, сосед крепкий мужчина с волевыми чертами лица, отложил газету с кроссвордом, слушал нас, скрестив руки на груди.
Почему сразу вор? немого обиделся Витёк, вот работал я у фермера. Утром как солнце немного росу сгонит с валков, на комбайн и вперёд молотить, и так до вечера. Двадцать дней, по пятнадцать часов! Настало время расчета, а он и говорит четырнадцать тысяч я у него заработал, по штуке в день не выходит! Вот крохобор!