Тарушанский. Из очень среднего ученика он вырос в доблестного офицера. Не за партой, а в бою преуспел. Немецкое командование «Канониром Демоном» его прозвало. В сражении под Вильно могучую кавалерийскую атаку он развернул.
Алтуфин. Взгляни в подзорную трубу ты, кайзер! Твои всадники наутек! Тарушанский. Испугались огня безошибочного перегруппировались и по нам вдарили.
Алтуфин. Разнесли? Говорите, а то у меня сердце упало. Поднимайте его, говорите!
Тарушанский. В твоем лице наша армия приобрела бы горячего воина. С другой стороны, сидящие в кафе людишки кричали, грозились водочку допьем и врага разобьем эти палочки мой сын в руках не держал. Добрый мальчик мне на улице подарил. Попросил меня подождать, куда-то за ними сбегал, я уже уверился, что чекистов он приведет. Угроза ареста сохраняется.
Алтуфин. Угроза невымышленная
Тарушанский. Я ему за палочки несколько спичек. Палочки тонкие, а спички еще тоньше. Мальчик сам как спичка, не выживет он, наверное в палочках дерева больше. Как дрова они полезнее, но стулья еще не все сожгли, а спички поди достань. Старые палочки моего сына затерялись руками я по барабану постукивал. Будто шаман стучал. Раньше православием прикроешься и живи, а теперь все верования под запретом. Я в церковь ходил, но в бога не верил. У меня сложный характер, замысловатый кишечник из Эскильстуны до Стогсторпа близко вы-то в какие края собрались?
Судрогин. В Курган с Павлом Максимовичем поедем.
Тарушанский. Дела в Кургане вершатся восхитительные, ЧК на вокзале встречает и с ветерком в баню везет
Алтуфин. Расстрельный пункт у них в бане?
Тарушанский. Собственной кровью омоешься, в иной мир чистеньким пойдешь они, как и везде, расстреливали на кладбище, но предубеждение у них появилось. Из могил кое-кто начал вставать. На комиссаров злобно рычать.
Алтуфин. Мистика мною не воспринимается
Тарушанский. Вы, как коммунист.
Алтуфин. Напротив, коммунисты ею прониклись, не возят больше на кладбище приговоры в исполнение приводить. Темному дурачку показалось, что на него надвигаются призраки, он доложил комиссару, и тот маршрут изменил относительно кладбища страх в каждом из нас засел. Образованием и насмешками его не вышибить в голову пролезет и мозги завернет. В бане бояться некого.
Тарушанский. Пошедший за красными сброд весьма склонен к выпивке. Товарищи они, пьянствующие беспробудно.
Алтуфин. Столько грехов на душу взяли
Судрогин. Повеселиться мастера!
Тарушанский. Когда опьянение затягивается на месяцы, призраков видишь, слышишь мне послышался крик совы!
Алтуфин. Вы трезвы, но вы с барабаном
Доносится женский крик: «Господи, не оставь, да что же ты нас оставил!».
Алтуфин. Об этом крике вы говорили?
Тарушанский. Такая же для меня неожиданность
Судрогин. Отец героя. А про сову не устыдился, набрехал.
Тарушанский. А почему я сову не могу услышать?
Судрогин. Съели всех сов. И филинов съели.
Тарушанский. Живая сова превратилась в сову-призрак, и ее голос проник в меня наподобие топора, в трухлявое полено входящего
Судрогин. Баба плетется.
Алтуфин. Не дама.
Идет ширококостная, пропылившаяся Чиркулева. Куда глаза глядят идет.
Чиркулева. Что же у нас пошло, ну не жизнь же это, закончилась она что ли вы кто будете?
Алтуфин. Мы русские люди.
Судрогин. Русские люди на перепутье. Ты, тетенька, гляжу, деревенская. Картошечкой нас не угостишь?
Чиркулева. Из-под юбки мешок сейчас вытащу и тебе отсыплю. Недуг у тебя в черепке? У меня, деревенской жительницы, еду просишь?
Судрогин. Вы с земли питаетесь, у вас скорее что-то заваляться могло. Сто пудов красноперые вывезли, а парочку вы от их глаз сберегли.
Чиркулева. Убережешь от них, жди от бога удачи мужиков они у нас в деревне арестовали
Алтуфин. Много?
Чиркулева. Всех! За полчаса, окаянные, управились. Из домов повытаскивали, построили, мы думали, на телеги посадят, а они пешим ходом, гуськом увели. Полчаса и мужиков в деревне не осталось!
Судрогин. А до города им шагать
Чиркурева. Шестнадцать верст. Расстояние не особенное, но опустение тоже самое, как если бы в страну Аравию наших мужчин угнали! Почему у тебя барабан? В детство впал или для дела барабанишь?
Тарушанский. Для меня он память о сыне на внутренней стороне есть буква, моим сыном поставленная. Буковка «К», практически уже стершаяся.
Тарушанский. Для меня он память о сыне на внутренней стороне есть буква, моим сыном поставленная. Буковка «К», практически уже стершаяся.
Чиркулева. Константин?
Алтуфин. Карамба! Извините, в училище мы так в определенных случаях кричали, не вовремя я сказал вашего сына Костей звали?
Тарушанский. Карлом его я нарек.
Алтуфин. В честь Карла Маркса?
Тарушанский. Великого шведского короля. Я же в Швеции вырос, их исторические фигуры впитал ваших мужиков мне очень жаль. В создании контрреволюционного ополчения обвинение им предъявили?
Чиркулева. Их не на расстрел повели
Алтуфин. Неужели?
Чиркулева. Сказали, что в Красную Армию забирают.
Судрогин. А кто кричал про арест?
Чиркулева. Под арестом забирают! Хватит, сказали, с девками под луной прогуливаться и с женами в избах брехать, за трудовой народ биться пойдете. Арест, конвой, а как же? Самим идти? По собственной воле от дома отрываться? До посевной, сказали, отпустят. А только не будет этого! Пропали наши мужики, не свижусь я с моим Афанасием из деревни ничего не соображая побрела! Косу под навес не поставила, зальет ее дождик
Алтуфин. Вам бы ваши косы в животы комиссарам загнать. Непокорность крестьянской массы поработителям показать.
Чиркулева. Они нам сначала освободителями казались
Судрогин. Они продолжатели.
Алтуфин. Поработители они!
Судрогин. Ты не поработишь того, кто уже в рабстве находится. При царе вам, тетенька, вольготно жилось?
Чиркулева. При нем испокон веков жили. Я познакомилась с Афанасием, поп Гаврила нас повенчал
Судрогин. При чем тут твои любовные похождения? Богато при царе жили, свободно?
Чиркулева. Свободно? Ну ты и хватил. Сейчас в деревне, говоря одним словом, голод. Побогаче, конечно, нам при Николае жилось, крыс, слава богу, не ели. Съел бы кто-нибудь, поп Гаврила от церкви бы его отлучил. Сейчас жареной крысе радуешься, а раньше, когда у тебя и каша, и хлеб, зачем тебе крысу себе в рот отправлять? Демон в тебя, ясное дело, проник. А поп Гаврила бесов не изгоняет, не марается об нечисть, по его изречению собственному. К себе в храм бесноватых не пускает, а за пределами храма делайте, что хотите.
Алтуфин. Равнодушный у вас Гаврила. На спасение захваченных дьяволом душ совершенно начхать.
Чиркулева. Он обжегся и отступил. У лесопилки дурной Андрюшка у нас ошивался. Крикун, хохотун, замолчит и свалится, затрясется на отца Гаврилу, у которого длинная борода по молодости еще не выросла, принуждением мы не действовали. Насильно его к Андрюшке не тащили. Верующим людям нашего подобие к священнику не прикоснуться, кроме анафемы, полицейское преследование полагалось не захоти отец Гаврила в хибару к Андрюшке сходить и обряд над ним совершить, возле Андрюшки он бы не оказался. Ни за что бы мы его, вырывающегося, не притащили. Мне лет пятнадцать было, но я и то понимала не тронь святого отца, в Сибирь тебя полиция зашвырнет Андрюшка валялся на расшатанной кровати, а над ним проводился обряд. От приступов кровать ходуном, разболталась от изгибаний его лихорадочных кровать скрипела. Отец Гаврила грозные заклинания бормотал. Заходящийся в метаниях Андрюшка вопил, что он свою маму убил.
Судрогин. Убил?
Чиркулева. Нет. Кажется, нет. Обряд вроде бы помог, взгляд у Андрюшки стал здоровее следующим утром он на лесопилку пришел.
Алтуфин. Хохотал поменьше?
Чиркулева. Совсем не смеялся. Там такой механизм
Судрогин. Распиливающий.
Чиркулева. Он на него бросился и погиб.
Судрогин. Господи Боже
Чиркулева. Часть досок заказчикам с кровью пошла. Доски отличные, лишь об брызг вкрапления красные. Не браковать же партию.
Алтуфин. Отец Гаврила вне сомнения напортачил
Судрогин. От неудач ты меняешься изнутри. Злишься, себя оправдываешь, девушка плюнула тебе в морду, и ты думаешь, черт бы с ней, недостойна она влюбленности
Тарушанский. Кто заслуживает плевка, получает плевок. В твоем случае все по справедливости. Но сколько заслуживающих с сухими лицами ходят грязное предложение девице ты сделал?
Алтуфин. За подобное пощечина полагается. В лицо плюют врагам, когда руки у тебя связаны. Что же ты, Василий, с девушкой вытворял, не пристрелить ли тебя за это?
Судрогин. Вверх дном матушка наша Россия. Я сторона оскорбленная, потерпевшая, а в меня стрелять собираются! Я же не просто приставал, во влюбленности пребывал, мной упомянутой тебе, баба, известно, что есть влюбленность?