БОРИС (делая глоток). Не скрою, я мало знаком с его творчеством. Ну читал когда-то два-три романа. Он же был популярен в двадцатых-тридцатых годах прошлого века. Сейчас его почти никто не читает. Он, по-моему, хороший игрок второй категории писателей.
НИКОЛАЙ (ходит по комнате). И зря. Его произведения по-прежнему интересно читать. На меня большое впечатление произвела его книга «Подводя итоги». Это автобиографические заметки с рассуждениями о литературе, искусстве, жизни. Можно сказать, эстетический и философский манифест писателя. Возможно, самое лучшее и знаменитое его произведение. Почитай на досуге.
БОРИС(улыбаясь). Хорошо, постараюсь. Налей еще своего замечательного коньяка.
Николай наполняет бокал.
Но он же, кажется, был «голубым».
НИКОЛАЙ. Да, был гомосексуалистом, хотя и тщательно скрывал это. Кроме того, был заикой, не высок ростом, не силен физически, был застенчив и слаб здоровьем. Хотя и прожил девяносто один год. У него была долгая и в целом благополучная жизнь, отмеченная путешествиями, встречами, вниманием к людям и миру. Но знаешь, что больше всего в нем поражает?
БОРИС. Что же?
НИКОЛАЙ. Он был очень последовательным человеком и верил в возможность выстраивать жизнь согласно намеченному плану. Еще в начале двадцатых годов он определил, какое количество произведений и в какой последовательности он напишет, прежде чем отойдет от дел. И в основном он выполнил свой план. Мне это очень близко, как бизнесмену. Он был мудр, в великие не рвался, но и не страдал от ложной скромности.
БОРИС. А я, кажется, видел его портрет. (На несколько мгновений погружается в раздумья.) Точно, в галерее Тейт в Лондоне.
НИКОЛАЙ. Да, правильно. Кстати, этот же художник написал и портрет Черчилля, который ему совсем не нравился. И, насколько я знаю, жена Черчилля после смерти супруга его сожгла. Ты знаешь, Моэм всего достиг сам. Его отличало упорство, целеустремленность, самодисциплина и профессиональное отношение к делу, которые преобладали над талантом. Ежедневная работа по четыре часа без выходных и праздников.
БОРИС. Уж очень он у тебя идеальный получается.
НИКОЛАЙ. Нет, конечно. Моэм был соткан из парадоксов и противоречий. С одной стороны, обаятелен, остроумен, заводил полезные знакомства. Джентльмен до мозга костей. Умел дружить, отличался щепетильностью и пунктуальностью. Свободно говорил на трех языках и почти свободно еще на двух. Объездил весь мир, и часто ездил не туристом, а жил в стране по нескольку месяцев и изучал язык.
БОРИС. А с другой?
НИКОЛАЙ. Скуп, жесток с издателями, торговался за каждый доллар, обижался на критику, молчалив, замкнут, погружен в себя, держал людей на расстоянии, циничен, зануда, ворчлив, груб, резок, и у него было много комплексов. Удивительно, сколько всего вместила его жизнь. Кем он только не был. Одиноким мальчишкой, в десять лет ставшим сиротой, студентом-медиком, который работал в больнице и принимал роды у бедняков, романистом и драматургом, богемным парижанином и лондонским светским львом, шофером кареты скорой помощи во время Первой мировой войны, британским шпионом в России, гомосексуалистом, хозяином роскошной виллы, где побывали все знаменитости своего времени, самым читаемым английским писателем и стариком, который в конце жизни хотел лишить наследства свою единственную дочь.
БОРИС. Пожалуй, всё искупилось его творчеством. А кому досталась вилла после смерти Моэма?
НИКОЛАЙ. Его дочери Лизе, которая через год продала её одному американцу. Он и перестроил виллу под отель, где номера бронируют туристы со всего света. Многие даже не знают, кому раньше принадлежал этот дом.
БОРИС. Интересный у нас разговор получился. О доме и писателе, который здесь жил. А не о бизнесе, как обычно, или женщинах.
НИКОЛАЙ. Это точно. И это хорошо. Наверное, мы с тобой перешли на более высокий уровень общения. Стареем. Ты знаешь, какая здесь на вилле бурлила жизнь в период её расцвета, в тридцатые годы! Кого только не принимал в гостях Уильям.
БОРИС. Да, как было бы интересно перенестись туда на денек, в год так
тридцать пятый
Гаснет свет.
Сцена 2
Июль 1935 года. Вилла «Мавританка». Та же большая комната с гостиной и столовой и потолками под пять метров. Но без атрибутов современной жизни. Над зеленой лестницей, ведущей в кабинет, видна балконная дверь, расписанная Гогеном. На стенах картины французских экспрессионистов. Над камином позолоченный деревянный орел. Сбоку от дивана и кресел круглый стол, заваленный книгами. Из окон виден сад с апельсиновыми деревьями. Над диваном мавританский знак символ дома. На стене часы, показывающие 8 утра. Играет музыка. Поет Лотта Леман, любимая певица Уильяма Сомерсета Моэма. Входит Уильям. Он одет в шелковую японскую пижаму и кимоно. Садится в кресло и читает журнал «Ланцет». Входит дворецкий Эрнест. Он одет в ливрею. Несет поднос с завтраком. Ставит тарелку, приборы и кружку на стол.
Сцена 2
Июль 1935 года. Вилла «Мавританка». Та же большая комната с гостиной и столовой и потолками под пять метров. Но без атрибутов современной жизни. Над зеленой лестницей, ведущей в кабинет, видна балконная дверь, расписанная Гогеном. На стенах картины французских экспрессионистов. Над камином позолоченный деревянный орел. Сбоку от дивана и кресел круглый стол, заваленный книгами. Из окон виден сад с апельсиновыми деревьями. Над диваном мавританский знак символ дома. На стене часы, показывающие 8 утра. Играет музыка. Поет Лотта Леман, любимая певица Уильяма Сомерсета Моэма. Входит Уильям. Он одет в шелковую японскую пижаму и кимоно. Садится в кресло и читает журнал «Ланцет». Входит дворецкий Эрнест. Он одет в ливрею. Несет поднос с завтраком. Ставит тарелку, приборы и кружку на стол.
ЭРНЕСТ (смотрит в сторону Моэма). Ваш завтрак, сэр. Как всегда, овсянка и чай со сливками.
УИЛЬЯМ. Спасибо, Эрнест. (Встает с кресла, идет к граммофону и выключает пластинку. Потом идет к обеденному столу.) Запишите, пожалуйста, меню на сегодняшний ужин и передайте его Аннет. (Садится за стол и надевает очки.)
ЭРНЕСТ (достает блокнот и готов записывать). Слушаю, сэр.
УИЛЬЯМ (диктует вслух). Суп с фрикадельками, утиное конфи, фуа-гра, гратен «Дофинуа», на десерт «Тарт Татен», мороженое с авокадо, пюре из крыжовника со взбитыми сливками. Шампанское «Пол Роже». Да, и пусть испечет печенье «Мадлен». Все гости его любят.
ЭРНЕСТ (убирает блокнот). Хорошо, сэр, я всё передам поварихе.
УИЛЬЯМ. И не забудьте, что у меня сегодня холодный обед с Гербертом Уэллсом. Только хамон и фрукты.
ЭРНЕСТ. Я помню, сэр.
УИЛЬЯМ. И принесите, пожалуйста, еще один прибор к завтраку. Возможно, Фредерик присоединится ко мне.
ЭРНЕСТ. Слушаюсь, сэр.
УИЛЬЯМ. Что остальные гости? Еще спят?
ЭРНЕСТ. Да, сэр, завтрак им будет подан в комнаты.
Эрнест уходит. Быстрым шагом входит Фредерик. Он одет в строгий костюм. Садится за стол к Уильяму.
УИЛЬЯМ (приветливо). Доброе утро, Фредерик.
ФРЕДЕРИК(сдержанно). Доброе утро, Уильям.
Эрнест приносит ему приборы и поднос с завтраком. Ставит всё на стол. Уильям и Фредерик завтракают.
УИЛЬЯМ. Как спалось?
ФРЕДЕРИК. Отвратительно.
УИЛЬЯМ. Наверное, все политики плохо спят.
ФРЕДЕРИК. Это почему же?
УИЛЬЯМ. Грехов много, а в храм не ходят.
ФРЕДЕРИК. И совсем не смешно.
УИЛЬЯМ. А я не хотел тебя рассмешить. Это констатация факта.
ФРЕДЕРИК. Скажи, пожалуйста, почему у тебя слуга в ливрее?
УИЛЬЯМ. Так красивее и торжественнее.
ФРЕДЕРИК. У тебя не сочетается овсянка и слуга в ливрее. Противоречие формы и содержания.
УИЛЬЯМ. Наоборот. Полезная пища подается в красивой упаковке. Простая пища вообще в моем вкусе. Ты думаешь, что ты ешь жидкую овсянку, а ведь это овсянка с кремом «Забаглионе». Приготовить этот заварной крем непросто и совсем не дёшево.
ФРЕДЕРИК. У тебя вообще слишком много слуг. Сколько у тебя садовников?
УИЛЬЯМ. Семь. Что делать, большое хозяйство требует много людей, которые за ним следят. Иногда мне бывает неловко, что одного старика обслуживают тринадцать человек.
ФРЕДЕРИК. Я не понимаю, как ты зарабатываешь столько денег на своих романах.
УИЛЬЯМ (раздраженно). Я считаю, что интеллектуальный труд это высшая разновидность труда. Почему он не может хорошо оплачиваться? Во всяком случае, он должен приносить больший доход, чем, например, торговля. У нас в Англии почему-то существует мнение, что человек становится писателем, когда он ни на что не пригоден. Что писать книги не настоящая работа, и общество в какой-то степени даже считает это дело зазорным. В Англии я как писатель не бог весть какая персона. А вот во Франции и Германии литература почетная профессия и ею занимаются с благословения родителей. Я даже сам слышал, как одна немецкая мать с гордостью сказала, что ее сын поэт. А во Франции родители богатой невесты хорошо отнесутся к ее браку с молодым писателем. Это уважаемый человек. Ты вот не ценишь мои литературные заслуги, а между тем в прошлом году в лондонском издательстве Хайнеманна вышло мое первое собрание сочинений. Ты мизантроп и скептик. Ты относишься к моему творчеству снисходительно и свысока.