Можно ли было этого избежать? Можно. Как избежали в девяносто первом и девяносто четвертом. Я не поддерживаю Эдуарда Лимонова, который говорит, что это наша война еще с 1991 года и надо воевать свои войны, а не уклоняться от них. Можно было избежать этой войны. Но для этого надо было меняться украинскому политическому истеблишменту: всему, начиная от президента и депутатов, и заканчивая украинской интеллигенцией и националистами. История постсоветской Украины это что угодно, но только не строительство страны. Это метания, перетягивание каната, месть кому-то за что-то, и самое главное попытки доказать. Доказать собственную самостоятельность, значимость, незалежность всем, и в первую очередь русским. Но доказывающий не прав, правый не доказывает, он просто знает, что он прав. Те, кто двадцать лет «будували краину» этого так и не поняли.
* * *
Для самостоятельного изучения
http://biblionet.com.ua/index.php/kraevedenie/donbass-rus-i-ukraina/donbass-v-period-perestrojki
Интердвижение и уроки Донбасса http://c-eho.info/politika/item/1826-interdvizhenie-i-uroki-donbassa
События 20132016 года. Люди Майдана
Страшные события на Украине были бы невозможны без сформировавшейся в стране особой прослойки людей, особого класса людей, которые при любой власти представляют собой взрывчатое вещество, и к строительству современной, демократической страны, нормального цивилизованного общества в принципе не способны. Зато эти люди способны породить и поддерживать нацизм как государственный строй и образ жизни общества что мы и видим. Опасность от этих людей, представляющих собой продукты распада одновременно украинской сельской и советской индустриальной культуры велика настолько, что без нейтрализации этого класса не только никакого движения вперед быть не может, но и Украина обречена к скатыванию на уровень самых нищих и примитивных африканских и азиатских стран только с атомными реакторами. И с соответствующими последствиями для всех соседей Украины.
Я приведу две цитаты из разных источников, чтобы было понятно, о чем я.
http://expert.ru/expert/2015/13/o-valentine-rasputine/
А что было после того, как затопили Матёру? Распутин через неполных десять лет досказал вполне определённо: потом был «Пожар». Эта жуткая повесть вышла уже не в разгар застоя, а на сломе эпох: как раз объявили гласность, но «Пожар» страшнее «Матёры» не тем, что в нём есть что-то, о чём давеча было нельзя говорить (нашего героя, кажется, цензура никогда особо не терзала). Просто он о следующей стадии разложения. Загорелся склад в большом леспромхозовском посёлке. Точно в такой, а может, именно в этот посёлок свезли жителей Матёры и прочих сгинувших деревень и тут они «застряли в ожидании, когда же последует команда двигаться дальше, и потому не пуская глубоко корни, не охорашиваясь и не обустраиваясь с прицелом на детей и внуков, а лишь бы лето перелетовать, а потом и зиму перезимовать». Горит склад хорошо, а тушат его плохо: неспоро, недружно; спасённое из огня растаскивают, вмешавшегося сторожа убивают. И до пожара, и на нём бесчинствуют «архаровцы», приезжие по оргнабору, сущие бандиты. Как же это вышло: «Сотни народу в поселке, а десяток захватил власть», спрашивает себя герой повести, Иван Петрович. И отвечает: «Люди разбрелись всяк по себе ещё раньше, и архаровцы лишь подобрали то, что валялось без употребления». Тут и не захочешь, увидишь и итог советской эпохи и неотвратимый прогноз на эпоху наступавшую.
В общем, по той же самой схеме события начали развиваться и на Украине. Украинские архаровцы не составляли, наверное, и пяти процентов ее населения, но в условиях, когда старое советское гражданское общество разрушено, а новое не создано, когда для немалого числа жителей Украины страна чужая, из которой «надо валить» готовые на все отморозки почти без сопротивления берут власть.
Отрывок второй из книги Аглаи Топоровой. Ярослав Мазурок выходец с Галичины, проживавший на птичьих правах в Киеве и совершивший убийство четверых человек.
Семья Ярослава Мазурка была типичной для бывших рабочих районов Киева, за годы независимости превратившихся в районы для таких вот семей: мало, но регулярно зарабатывающая жена, муж, который, то работает, хотя получает тоже совсем небольшие по столичным меркам деньги, то лежит перед телевизором или компьютером, подрастающий ребенок и никаких, в общем-то, надежд на улучшение жизни, ни в ближней, ни в дальней перспективах. И если женщины приспособились к такой жизни и научились сводить концы с концами, думая только о том, чтобы не стало хуже, то мужчины так и не смогли избавиться от мечты девяностых о быстром и легком обогащении.
Семья Ярослава Мазурка была типичной для бывших рабочих районов Киева, за годы независимости превратившихся в районы для таких вот семей: мало, но регулярно зарабатывающая жена, муж, который, то работает, хотя получает тоже совсем небольшие по столичным меркам деньги, то лежит перед телевизором или компьютером, подрастающий ребенок и никаких, в общем-то, надежд на улучшение жизни, ни в ближней, ни в дальней перспективах. И если женщины приспособились к такой жизни и научились сводить концы с концами, думая только о том, чтобы не стало хуже, то мужчины так и не смогли избавиться от мечты девяностых о быстром и легком обогащении.
Я много лет прожила в Киеве в точно таком же районе и почти каждый теплый вечер слышала, как на скамейке под моими окнами соседи сверстники Ярослава Мазурка, одетые так же, как он, и живущие похожей жизнью под пиво и анашу («драп» на киевском сленге) обсуждают свои очередные увольнения, кидки работодателей на деньги, безденежье, усталость от жен, тещ и матерей, неправильную политику правительства и т. д., а по мере выпитого и выкуренного начинают строить планы обогащения: вот бы взять где-то денег и раскрутить какое-то дело
Эти разговоры продолжаются годами, растут дети и квартплата, стареют жены и матери, дорожают продукты, да и из возраста, когда берут на низкоквалифицированную работу, эти ребята постепенно выходят, а дело не то, что не раскручивается вообще никакого просвета в жизни нет. Зимой 20132014 годов почти все они окажутся на Майдане, а потом и в армии или в добровольческих батальонах. Они действительно поверят в то, что евроинтеграция и/или свержение Януковича изменят их жизнь к лучшему. Раз и навсегда.
(Аглая Топорова. Украина трех революций: Очерки»: Лимбус Пресс; СПб; 2016 ISBN 978-5-8370-0720)
* * *
Оба этих отрывка повествуют о процессе и продуктах распада, который постиг нас в 1991 году, когда развалилась не только страна под названием СССР, развалилось еще и советское общество, советский народ, целая россыпь культур советская городская, сельская, индустриальная. Этот развал мы видим не только, когда проходим мимо некогда огромного, а теперь заброшенного и разграбленного завода, этот развал в наших душах, в наших головах. Молотилка перестройки, страшный взрыв девяносто первого и пожар «лихих девяностых» оставил пепелище в душах многих из нас. И теперь все это сказывается самым страшным образом.
Точно в такой, а может, именно в этот посёлок свезли жителей Матёры и прочих сгинувших деревень и тут они «застряли в ожидании, когда же последует команда двигаться дальше, и потому не пуская глубоко корни, не охорашиваясь и не обустраиваясь с прицелом на детей и внуков, а лишь бы лето перелетовать, а потом и зиму перезимовать
Это ведь мы. После девяносто первого года многие из нас так и застряли в ожидании, ни туда, ни сюда. Не пускают корни, не обустраиваются. Для многих (и не только на Донбассе, но и в целом на Украине) те страны, которые созданы после 1991 года они как чужие, с ними ничего не связывает, за них не проливали кровь деды, они не побеждали в войнах, их не жалко. Можно и поджечь как Украину. Причем на опыте Украины мы видим, что Украину не жаль ни одной из сторон, участвующих в конфликте ни украинцам, ни жителям Донбасса, ни нам, русским хотя мы, русские, как раз таки не замечены в стремлении к гуманитарным бомбежкам. Да, не жаль. Было бы жалко так попытались бы хоть немного для начала поговорить. А сейчас Украина напоминает одну большую Кущевку это там где Цапки вырезали семью, если кто еще помнит. Знаете, как один журналист блистательно определил, чем отличается Кущевка от остальной страны? Во всей стране сначала выходят поговорить, а потом начинают бить в морду а в Кущевке сначала бьют в морду и только потом возникает желание поговорить. Теперь так на всей территории Украины сразу бьют в морду, и только потом, если получают сдачи начинается разговор.
После девяностых, те, кто физически выжил представляют собой страшное зрелище, к которому лучше всего подходит определение Чингиза Айтматова «манкурты». Представители села из-за голодухи вынужденные перебраться в город, где работы тоже для них не было, в городе часть из них пошла в криминал, часть начала перебиваться поденщиной, не имея никаких жизненных перспектив и четко осознавая это. Это люди, выброшенные из крестьянской общины, но не ставшие горожанами, люди, которые утратили довольно целомудренную общинную, сельскую культуру, но не приобрели свойственных горожанам уважения друг к другу, к закону, к личному пространству. Это люди, на глазах у которых разворовывался и их родной колхоз, и в целом страна и потому про закон им говорить бессмысленно. Поденная работа большинства из них дает возможность перебиваться с хлеба на воду, но не включает ни в какой коллектив, а длительные периоды безработицы предоставляют возможность делать все что угодно, не опасаясь ничего терять то все равно нечего.