Какой же сейчас день? Или ночь? Совсем со счёта сбили. Но это и не важно не столь важно. Надо держаться.
И он старался держаться: соблюдать какой-то режим, ходить по камере, делать себе по возможности массаж, чтобы не застыли суставы, карцер ему не в новинку, даже хлеб не заглатывал сразу, а разминал, размачивал в кружке с тёплой водой, чтобы получилась жидкая каша или густой суп, и уже тогда аккуратно пил через край, тщательно выбирая пальцами крошки, а заодно и руки согревались. Особого холода нет, заморозить его им не надо, но в темноте и на голодный желудок всегда кажется холоднее. И вспоминал. Старался не думать об отце и Братце, а о ком тогда? Да хотя бы о Сержанте, который, по сути, и вырастил его, готовя в училище и потом занимаясь им на каникулах и в увольнительных. Он всегда называл его по званию: Сержант, и был уже на предпоследнем курсе, когда узнал и сообразил, и понял, но
Между окончанием курса и летними лагерями декада отпуска. Ему некуда идти, кроме отцовского дома, он даже не представлял, что может отправиться куда-то в другое место. Жук, смущаясь и поправляя очки, пригласил его в гости, он ответил, что постарается, если отпустит отец. Кто его отец, Жук, разумеется, знал и предложил:
Может, мой отец позвонит твоему и договорится.
И тогда он не выдержал.
А твой отец разрешит? Я же полукровка.
Они дружили уже два с лишним года, но об этом ни разу не разговаривали. Жук сверкнул очками, гордо вздёрнув голову.
Мой отец современный человек. Он говорит, что всё должно быть разумно, а тупое следование замшелым традициям
Ты б в строю так голову держал, перебил он Жука.
Они стояли в закутке за сваленными в кучу чучелами для штыкового боя, подслушать их здесь никто не мог, но рисковать не стоило. Жук понял, вздохнул и опустил голову.
Ладно, сказал он, я попробую. Ты где будешь?
Дома, конечно, обрадовался Жук. Приходи. Ведь целая декада!
И по дороге домой он прикидывал, как уломать Сержанта тот последнее время заметно подобрел, давно не рукоприкладствовал, да и не за что было чтобы Сержант так доложил отцу, чтобы тот цепочка получалась длинной, сложной, но впрямую обратиться к отцу с просьбой он боялся, а отец Жука, как он догадывался для его отца совсем не авторитет, а может, и похуже. Но все планы полетели прахом, как только он вошёл в ворота Орртена родового гнезда Юрденалов. Наружная охрана его знала и впустила без опроса и обыска. И сразу как мешком по голове. Таким тяжёленьким набитым песком мешком для отработки рукопашного боя.
Приказано по прибытии явиться в кабинет.
Он ошарашено, но по форме повторил приказание и как был, с вещевым сундучком, положенным курсанту в отпуске, пошёл в кабинет к отцу, ожидая чего угодно
Да, чего угодно. Что отец полный хозяин жизни, имущества и свободы бастарда, он всегда знал. Что его отец способен вполне хладнокровно сделать что угодно и с кем угодно тоже, но но наивный дурак, полагал, что если не нарываться, нарушать по маленькой и, главное, не попадаться, то отец оценит и Тогда ему и объяснили, какова может быть эта награда. Не понял тогда, дурак. И остался дураком
Отцовский адъютант впустил его сразу. Он оставил свой сундучок в приёмной и, войдя, от двери, как положено, строевым шагом подошёл ровно на положенное расстояние и доложил по форме. Отец кивнул и слегка прихлопнул ладонью по зеленому сукну стола. Он понял и, шагнув вперед, достал, положил перед отцом свой табель, и вернулся на положенную дистанцию. Отец, не касаясь, но внимательно прочитал его отметки и годовую характеристику, снова кивнул.
Комната та же. Режим общий. Выход свободный с восьми до двадцати двух. Доклад по вызову.
Он затаил дыхание, боясь поверить такому счастью. А тут ещё
Возьми, отец небрежным жестом кладёт поверх табеля несколько купюр. На декаду. Отчёт по требованию.
Он забрал табель и гемы.
Свободен
Огонь Великий, какой же насмешкой, издевательством, что он только сейчас даже не понял, а прочувствовал, звучит эта уставная команда
Разумеется, никаких вопросов или высказываний не полагалось. Он чётко развернулся и вышел из кабинета. Каким-то образом, но все в доме всегда знали о всех приказах отца, и никто ни о чём его не спросил, когда он шёл в маленькую комнатушку под одной из лестниц, в которой жил Сержант, ну и он. Комната убрана, на кровати свежее бельё, окно, выходящее на один из хозяйственных дворов, протёрто, но почему кровать одна? Ему что, на полу спать? И где Сержант? Почему на комоде нет его фотографии в полной парадной форме и шкатулки-сундучка, где Сержант хранил какие-то свои сокровища? И совсем нет запаха табака, а Сержант любил курить крепкий «морской» табак.
И чего стоишь? прозвучало насмешливо за спиной.
Он обернулся. Вирри! Служанка-полукровка, с ней можно по-простому.
Сержанта жду.
Она насмешливо фыркнула.
Не дождёшься!
Умер? удивился он.
В прошлый его приезд, ну да, шесть декад назад, он был в суточном увольнении, и Сержант ещё учил его армейскому «две дюжины без трёх», что суровее тюремного, и был здоров, только что курил больше обычного.
Умер? повторил он.
Вирри снова фыркнула.
Как же, в лазарет его сдали. Ветеранский.
Он всё молчал, глядя на неё, и Вирри, страшно довольная тем, что опередила всех, стала рассказывать:
Ну, не нужен он теперь на хрен никому. Ты-то вырос, вон какой вымахал, а больше его ни к чему не пристроишь. И эта, ну, она сейчас в генеральшах, дыма не любит, и всё один к одному, уже три декады как его отправили.
Он кивнул.
Сама и отправила?
Вот ещё! Да кто её слушать будет! Сам генерал.
Ладно, понял.
Говорить ничего служанке он не стал, хотя решение принял сразу. Та ещё немного постояла, глазея, как он разбирает свой сундучок и раскладывает вещи, и болтая о всяких новостях, кто из слуг с кем переспал, кого наказали, кого и не договорив, ойкнула и убежала. А в дверях возник Таур дворецкий, начальник над слугами.
Прибыл, значит.
С Тауром ссориться нельзя: чистокровный, и даже не бастард, так что Он выпрямился и повернулся к нему лицом.
Да.
Надолго?
На декаду.
Таур кивнул.
Будешь есть в его смене.
Он понял, что Таур говорит о Сержанте, и решил уточнить слова Вирри.
Где он? В инвалидке?
И сдержанно чёткий ответ.
Отставной сержант Яшен Юрд помещён в Северный госпиталь-интернат.
Таур знает всё, обо всём и обо всех. Если бы информация была закрытой, ему бы ничего не сказали. Ответ Таура означал, что ему разрешают навестить Сержанта. И он искренне поблагодарил дворецкого. Новый кивок, и Таур ушёл. Он закрыл за ним дверь и огляделся. Неужели у него теперь будет своя комната? И он наконец-то будет один. Здорово! Почти как у Жука, а Жук не просто чистокровный, а сын-наследник младшей ветви своего рода. Интересно, зачем Жука отправили в военное училище, ведь военный из него никудышный. В теории Жук ещё туда-сюда, а на практике а в строевой ва-аще! И ничем Жука не проймёшь. Даже на личную муштровку под него, рядового, да ещё бастарда-полукровку ставили, другой бы со стыда сгорел, в струнку бы вытянулся, лишь бы среди своих остаться, а Жуку хоть бы хны. А здорово, что выход свободный, можно будет сходить к Жуку, не спрашиваясь и не докладываясь. Думая об этом и даже не обратив внимания на впервые названное ему полное имя Сержанта, на то, что у них одна фамилия, он осмотрел комнату ещё раз, убедился, что из вещей Сержанта ничего не осталось. В комоде бельё и рубашки только его размера, а в шкафу спортивный костюм, комбинезон для работы в саду и в гараже, штатские брюки, что тоже явно для него, ну да, форма для выхода в город, а так её незачем трепать. Мимо Таура ни одна мелочь не пройдёт, всё всегда на уровне. Он решительно разделся и убрал форму в шкаф. Душ у Сержанта раньше был свой, если кабинку не убрали, значит, ему можно ею пользоваться и не ходить в общий с другими слугами. Он попробовал дверь в углу за комодом. Так, унитаз, раковина, душ всё на месте. Висит полотенце и лежит простое мыло для тела. Во здорово!..
А после выпуска он нашёл в шкафу штатский дешёвый «приличный» костюм, в карманах которого заботливо приготовлены зажигалка, «городской» складной ножик со штопором, пивной открывалкой и лезвием-вилкой для закуски и рекламный проспект городских борделей. Будто он сам не знал, где что искать и как найти. И гемов тогда отец ему дал больше, а на комоде лежал конверт с его содержанием на время уже не каникул, а отпуска. Последняя выплата положенная норма финансового довольствия рядового в отпуске от отца. Потому что через положенные три декады отпуска он поступил на службу, и из его финансового довольствия пошли положенные выплаты отцу по многовековой традиции пять из двенадцати, а по официальной ведомости сорок пять процентов. И больше отец ему ни разу, ни гема, ни сотки. Всё по закону до совершеннолетия отец содержит бастарда, оплачивая его обучение и так далее, а потом бастард всю жизнь платит отцу. Всё по закону. Нажитое бастардом принадлежит отцу. Отец никогда не требовал с него больше тех сорока пяти официальных процентов, а когда он после дембеля зажил отдельно, изредка вызывал для разовых поручений, пока