Ну и? проревел он, вызывающе уставившись мне в глаза, И что же вам будет угодно?
Я прекрасно понимал, что если сразу признаюсь в своих намерениях, о заветном интервью можно будет забыть навсегда.
Профессор! Вы были бесконечно добры, согласившись принять меня! смиренным тоном начал я, протянув ему конверт.
Он треснул ящиком стола и вынул из него бумагу. Это было моё письмо.
Ваше?
Да!
О, итак, предо мной тот самый дерзкий молодой человек, которому не внятны элементарные азбучные истины! Однако, если не обращать внимания на прискорбные мелочи, можно констатировать, что мои взгляды в общем и целом удостоились вашей похвалы Не так ли?
Сэр! Без всяких сомнений, так!
Говоря это, я постарался вложить в свои слова как можно больше трогательного пафоса.
Вот как обстоят дела, оказывается! Нате вам! После вашей похвальбы мои позиции в науке стали просто непоколебимы! Я вижу! Что ж! Ваша молодость и внешность являются надёжной опорой моим делам и посему вдвойне ценны! Мне приходится иной раз делать выбор! Мне в моём положении поневоле приходится выбирать вашу доморощенную поддержку хрюканью стада свиней, которые толпой набросились на меня в Вене, хотя их мерзкое хрюканье детский лепет даже в сравнении с английским боровом!
Его глаза сверкнули такой яростью, что он сам стал поневоле похож на разъярённого хрюкающего борова.
То, что мне известно, лишь доказывает возмутительную низость этих людей! успел подмахнуть я.
Слёзы из глаз! Как мило! Я вполне обойдусь без вашего сочувствия! Вы, кажется ещё не понимаете, что я сам вполне в состоянии справится со сворой записных шавок и толпой их прихлебателей. Старого кота нельзя загонять в угол! Только осмельтесь припереть Джорджа Эдварда Челленджера спиной к стене, дражайший сэр, и вы увидите, что он только и ждал этого! О большей радости мне и мечтать не приходится! Вот что, сэр, давайте потрудимся над тем, чтобы как можно больше сократить протяжённость вашего визита. Вас он осчастливит едва ли, меня ещё меньше! Как я понял, вы пришли высказать мне свои частные соображения по поводу моего доклада в Вене, не так ли?
Он был так прямолинейно бесцеремонен, что хитрить с ним было практически невозможно. И я решил насколько возможно затягивать игру, в расчёте на то, что настанет удачный момент и для моего хода. В моих планах всё было так просто! О моя хвалёная Ирландская находчивость! Явись ко мне на помощь, не оставь меня в беде неминучей, только твоей поруки мне не хватает сейчас! Иначе аминь!
О, как трудно мне было сохранять спокойствие под пристальным напором этих стальных глаз!
Вы, кажется, решили заставить себя ждать! гремел в моих ушах его ломовой голос.
Мой голос издал петушка и я чуть не запнулся.
ЯЯ, само собой, едва лишь вхожу в величественную прихожую науки, пролепетал я, расплываясь в идиотской улыбке, у меня нет иных амбиций, кроме как завоевать звание простого исследователя. Гм Но, простите, в этой проблеме, как мне кажется, вы уж слишком строги к Вейцману, уж слишком! Известные миру доказательства разве они не укрепляют его позиции?
И какие же это доказательства? его слова были полны угрюмого спокойствия.
Мне и вам известно, что прямых доказательств пока не получено. Но вполне понятно, так сказать, общее направление развития научной теории
Профессор склонился над столом, а потом поднял голову и вперил в меня сосредоточенный взор.
Да будет вам известно, молодой человек, прошипел он, начиная по очереди гнуть пальцы, что фактор черепа есть фактор первостепенный!
Несомненно! ответил я.
И пока что телегонические влияния сомнительны?
Безусловно!
Вам внятно, что плазма зародыша отлична от партено-генетической яйцеклетки?
Без сомнений! рявкнул я, удивившись своей дерзости.
И что это может доказать? спросил он таким ядовито-вкрадчивым тенорком, что я заледенел.
Я развёл руками.
Да! В самом деле И что же это доказывает?
Сказать? ещё более ядовито пришёптывал он.
Ну, будьте любезны!
Это доказывает всего лишь, взревел разъярённый бычара, что другого такого прощелыги, как ты, не сыскать во всём этом грязном Лондоне! Ах ты, гнусный, наглый папараццишка, ты так же скверно судишь о науке, как и о слове «порядочность»! Я тебя
И какие же это доказательства? его слова были полны угрюмого спокойствия.
Мне и вам известно, что прямых доказательств пока не получено. Но вполне понятно, так сказать, общее направление развития научной теории
Профессор склонился над столом, а потом поднял голову и вперил в меня сосредоточенный взор.
Да будет вам известно, молодой человек, прошипел он, начиная по очереди гнуть пальцы, что фактор черепа есть фактор первостепенный!
Несомненно! ответил я.
И пока что телегонические влияния сомнительны?
Безусловно!
Вам внятно, что плазма зародыша отлична от партено-генетической яйцеклетки?
Без сомнений! рявкнул я, удивившись своей дерзости.
И что это может доказать? спросил он таким ядовито-вкрадчивым тенорком, что я заледенел.
Я развёл руками.
Да! В самом деле И что же это доказывает?
Сказать? ещё более ядовито пришёптывал он.
Ну, будьте любезны!
Это доказывает всего лишь, взревел разъярённый бычара, что другого такого прощелыги, как ты, не сыскать во всём этом грязном Лондоне! Ах ты, гнусный, наглый папараццишка, ты так же скверно судишь о науке, как и о слове «порядочность»! Я тебя
Его грузная туша взлетела с кресла. Глаза его пылали сумасшедшим огнём. Но даже такой страшный момент не мог ничего поделать с моей репортёрской наблюдательностью, и я с изумлением узрел, какой низенький мой профессор. Он приходился мне ровно по плечо, эдакий сплющеный Геркулес, вся жизненная мощь которого воплотилась в богатырской груди и титанических плечах и потом ушла в бескрайние глубины мозга.
Я тут изголяюсь, молю чушь, тролю вас, сэр! завопил он, вытянув шею и как динозавр, растопырив лапы над столом, Я несу жалкий, несусветный вздор! И вам пришло в вашу птичью голову потягаться со мной, жалкий мальчишка, вам, чей мозг едва ли превышает размеры лесного орешка! Вы, вонючие писаки, возомнили себя великими моралистами! Вы, проклятые щелкопёры и лжецы, сочли, что уже наделены властью мешать любого святого с навозом и возносить мерзавцев за облака? Вы вознамерились думать, что мы, разумные и свободные люди, присягнули валяться у вас в ногах, жалостно вымаливая у ничтожеств проплаченную похвалу? Этому нулю протекцию, а этого трудягу затоптать и стереть в порошок! Я в курсе ваших низких игр! Не слишком ли высоко вы забрались? В хорошие времена вас видно не было, под столом все ходили, скромники, дорвались теперь? Мерзкие болтуны! Я вас в угол поставлю! Сэр! Надеюсь, вам уже понятно, что Джордж Эдвард Челленджер вам не пара! Мной никто никогда не командовал! Я предупреждал вас, но вы не послушались, теперь пеняйте на себя! С вас фант, любезнейший экс-мистер Мэлоун! С вас причитается! Вы сами затеяли эти опасные игры! Вы проиграли! Вон!
Это было слишком даже для такого рождественского барашка, как я.
Слушайте, вы, сэр!.. крикнул я, одновременно тихо отползая к двери, Ваше право браниться сколько вашей душе угодно, но этому есть предел! Я не позволю наскакивать на меня с кулаками наперевес!
А! Он не позволит! Он не даст! как танк накатывался он на меня, олицетворяя всем своим видом абсолютную угрозу, и вдруг остановился, и сунул внезапно уменьшившиеся в размерах пухлые лапки в карманы маленькой школьной курточки, которая скорее подошла бы отличнику в младшем классе школы, чем знаменитому европейскому профессору, Впрочем, если бы мне было впервой выкидывать из своей передней всякую шушваль! Дюжина таких субчиков уже вылетела плашмя на улицу! Постарайтесь не разбить морду о плитуар! Я готов платить за каждого выкинутого в окно платить полный штраф по три фунта пятнадцать шиллингов! Что сказать немного не дёшево, но наука требует жертв! А теперь, дорогуша, не последовать ли вам по пятам ваших дебильных коллег? Как вы полагаете, это неизбежно? Вы согласны со мной?
Он снова раздулся в монстра и возобновил грозное продвижение в моём направлении, выбрасывая остроносые носы тапок в разные стороны, как клоун на арене цирка.
Меня посетила здравая мысль броситься обратно в холл, но я сразу отбросил эту мысль, как позорную. Пламя гнева уже начинало медленно, но неуклонно разгораться в моей душе. Ещё несколько минут назад я был просто пластилиновым дурачком, готовым соглашаться с чем угодно, и терпеть почти всё, но теперь пришло время возрождения моего пламенного собственного достоинства!