Как-то вечером, не пылая, а лишь коптя страстью к общению, Корнилов зашел в гости к своему институтскому знакомому следует отметить, что его туда пригласили. Пригласивший его Николай Воляев был человеком спортивного склада ума, и когда Корнилов снизошел до своего ничего не знаменующего пришествия, он, буйно подрагивая от восхищения, смотрел видеозапись боев с участием Майка Тайсона, что представляло для него совершенно обычную методику по травле тревожившего его состоятельность времени.
Кроме Корнилова, прозы гостевого приглашения удостоились две молодые женщины несколько неглубокой наружности, которые сидели на диване и о чем-то угрюмо молчали. Следуя законам нечасто восходившей в нем галантности, Корнилов к ним неплотно подсел.
Я думаю, сказал он, что если мы озвучим наши имена, поганей нам от этого не станет. Меня зовут Корнилов.
Мягкость его тона пришлась молодым женщинам по нраву.
Тамара.
Клава.
Волшебные имена, усмехнулся Корнилов, ничем не хуже, чем у мутивших воду еще до Ганнибала Гамилькара и Гасдрубала. И чем занимаются в нашей нелегкой жизни их носители?
Легкий, слабый, толчок, но как же они пошатнулись.
Что? спросила Тамара.
Если это что-нибудь гнусное, сказал Корнилов, то только намекните, я понятливый когда мне говорили: «Ты у меня первый», я всегда предоставлял ей возможность сначала передумать, а потом и уйти.
Пеняя себе за бедность предоставленных им по Завещанию генов, молодые женщины невнятно переглядывались, упрекая безвольной властностью взглядов даже ни виноватую в их настроении гитару она лежала на комоде вне чехла и была в такой степени перемотана изолентой, какая выпадает далеко не каждой клюшке.
Ты слышала, Тамара, что он несет? запальчиво пробормотала Клавдия. Похоже, слышала И уже Корнилову. Тебе чего нужно?
Корнилов, может, и улыбнулся, но если и так, то не без язвительной грусти.
Дело продвигается гораздо быстрее, чем я ожидал, сказал Корнилов. Мы уже перешли на сильные эмоции, но я все же не поручусь, что это именно мое сознание пошло неверным путем. Корнилов привстал в полный рост. Я сейчас на минуту отойду, а затем со всей прытью рвану обратно вам приходится жить только здесь, но я не долго: попробуйте сдержать слезы.
Подойдя к густо заставленному пустотами столу, Корнилов взял в руки бутылку вина и, приобняв ее с присущей ему сноровкой целителя, устремил вовнутрь свой спокойный взор. Чтобы определить качество напитка, ему было достаточно просто просмотреть вино на Свет не обнаружив в этой смеси даже намека на ясные искры взаимодействия с божественным, Корнилов поставил бутылку на место прежней стоянки, зацепил вилкой утоньшенный до провисания кружок копченой колбасы, тихо вышел из обманувшей его отсутствующие ожидания комнаты: «До свидания, бывайте, всего наилучшего, ваша радость не была моей» в прошлом феврале Корнилов пил темное пиво с издаваемым лишь у себя дома, в единичных экземплярах, при помощи струйного принтера писателем Семеном «Чоппером» Галинским поддерживать разговор Корнилову было скучно, но он держался:
Свобода-воровка, молодой человек, говорил Галинским, она повсюду, но ее нет нигде; неделями, месяцами я нахожусь в прискорбном состоянии ужасного подпития, а мою книгу мое счастье ее невозможно успешно экранизировать.
У кинематографа для этого недостаточно возможностей? спросил Корнилов.
Для успешной экранизации моей книги возможностей у него действительно маловато.
Но почему?
Она из разряда семейного эпоса, она называется «Набежало, накапало» и она слишком плохая Просто ужасная. Никакой Антониони не потянет
Когда Корнилов выбрался в коридор, у него возник выбор: или уйти отсюда не попрощавшись, или уйти, поблагодарив Николая Воляева за небывалое гостеприимство. Никакого выбора у него, разумеется, не было, но надумав себе, что он есть, вы хотя бы не ставите себе в повинность безжалостно затыкать отдушину похищения вашего лелеемого сумрака хищными гарпиями иллюзий.
«О, летний день
О, ночь зимой
Не он сказал
Ему с собой
Об этом жалко говорить.
Но век прошел
И смех не сшить
Из расписанья облаков
Ушедших сытостью морить
Опять его
Он льет вино
На слабый лик ее огня
И говорит:
«О Боже, я
Опять успел».
Решив воздать хозяину выстраданное им уважение, Корнилов направился в соседнюю комнату лучшие в мире женщины никогда не признаются в своей тяге друг к другу; Вселенная бесконечна и не одна; Николай Воляев спит в связанных ему дьяволом шерстяных носках усевшись в обитое белой кожей кресло, он по-прежнему наблюдал за изначально предназначенным для театра «Кабуки» Майком Тайсоном. Присутствие Корнилова он заметил только в перерыве между раундами.
Решив воздать хозяину выстраданное им уважение, Корнилов направился в соседнюю комнату лучшие в мире женщины никогда не признаются в своей тяге друг к другу; Вселенная бесконечна и не одна; Николай Воляев спит в связанных ему дьяволом шерстяных носках усевшись в обитое белой кожей кресло, он по-прежнему наблюдал за изначально предназначенным для театра «Кабуки» Майком Тайсоном. Присутствие Корнилова он заметил только в перерыве между раундами.
Садись, Корнилов, сказал Николай. Садись и даже дыши про себя. Классный бой. Тебе понравиться.
Корнилов сел и, что странно, бой действительно стал его понемногу захватывать по крошке от песчинки. При ближайшем рассмотрении Тайсоном, как мстящим всем и за все воплощением былинной традиции, оказался невысокий негр с весьма крупной шеей и много чего поясняющим взглядом. Правда, бой, который Николай Воляев назвал классным, закончился неожиданно скоро: соперник Тайсона негр с гораздо более основательным ростом допустил черную перчатку к своей черной голове и видимо зря. «Это у него прическа или меховая шапка? Признает ли он истинность слов Оригена, сказавшего, что и звезды впадают в грех? Вечность безумна, под кленом резвятся психопаты, она все-таки вертится она это женщина подо мной, не подо мной, но она вертится» под затихшим на полу высоким негром в следующие несколько недель простыни уже никто не помнет.
Николай Воляев был в восторге:
Нет, ты видел?! Никуда не отходил?! Я этот бой уже раз в десятый смотрю и меня все так же вставляет!
Кубок с отравой за удовольствие твое подниму, доспехи тела моего для впуска яда задеру лишь бы тебя от счастья перекашивать не переставало.
А Тайсон во всех десяти разах победил? спросил Корнилов. Высокому ни разу ни подфартило?
Очень смешно, Корнилов, очень. Да, братец, до охренения А если без шуток, тебе понравилось?
Довольно занимательно.
Испытывающе посмотрев на Корнилова, Николай Воляев заговорил с гнусавым придыханием, словно бы пытаясь пополнить его чем-то воистину сокровенным:
Слушай, а ты сам не хотел бы заняться боксом? В нашем институте ты первый специалист по бабам и, как ты сам говоришь, холодной водке под теплой луной, но у нас в институте еще и боксерская секция есть. Я туда уже три года хожу: тренер у нас ну просто отпадный дядька, настоящий профи как что-нибудь объяснит, покажет, так и не поймешь в здравом ли он уме. Ну, что скажешь?
Бокс это наслаждение для избранных.
?
Но вообще-то свободного времени у меня навалом.
Все, Корнилов, заметано! Тренировка у нас как раз завтра не сомневайся, ты мужик крепкий, тебя на ней до смерти не забьют. Придешь?
Встав у защищающего крепость и широкого глубинами рва, можно попробовать преодолеть его с помощью верности дорожного посоха, или перекинуть на манер моста сам мост поднят и, несмотря на призрачность исходящей от тебя угрозы, ни за что не опустится или разбежаться и рискнуть использовать его в качестве фиберглассового шеста. Но и тут, и там ты только решительно подавишь произрастающие на дне колючки. Захлебываясь в грязевом потоке собственных матерных слов. Выгодно отличаясь лишь от детоубийц.
Придешь? настаивая на получении ответа, спросил Воляев.
Как Господь к своему обелиску: с дорогим венком и весь в бинтах.
Не вздумай, Корнилов, меня разубеждать я это понял в том смысле, что ты согласен. А сейчас пойдем к цыпам. Они нас, наверно, уже заждались.
Нет, Воляев это исключается и без вовлечения цепных псов нарочито клыкастого обсуждения.
К цыпам я не пойду, сказал Корнилов, если завтра бокс, я лучше домой и хорошенько отосплюсь.
В маленьких зрачках Николая Воляева патетично полыхнули рифленые изумруды одобрения.
Правильно, сказал Николай. Режим, брат Корнилов, в спорте главное если плохо выспишься, то уже ничего не поделать: в больнице досыпать будешь. Ну, тогда до завтра?
До завтра. С цыпами поосторожней.
А что? нахмурился Воляев.
Тщетные они какие-то.
Николай Воляев беззаботно рассмеялся:
Брось Корнилов нормальные цыпы. А Тамара, ну просто, цветочек Ну все, давай. Пожимая Корнилову руку, он сделал это с нездоровым энтузиазмом. Не забудь, ровно в шесть.
Проснувшись, Корнилов мгновенно ощутил каждой клеточкой своего не напрасно молодого тела на редкость бесцеремонное похмелье; когда он мутно и медленно огляделся по сторонам, в нем заструилось тяжелое подозрение, что проснулся он явно не дома к примеру, прибить над кроватью ветхий гобелен, имеющий на себе то ли охоту, то ли рыбалку, Корнилов, как человек с ревнивым к дешевым изыскам вкусом, никогда бы не отважился: «я тут один вопреки воле моего хранителя меня не спугнуть петардой, не запугать фугасом, не остановить уверениями, что меня постигнет судьба обыкновенной вши».