Натан, начинивши голову светским знанием, полагал его той тропой, что приведет единоверцев к достойной жизни на их немецкой родине. Ум бойчее сердца. В душе берлинский просвещенец остался верен детской памяти о первом учителе торы, о веселых праздниках, о плаче по разрушенному храму и об еврейской мечте о приходе спасителя.
2
Мерав сидит у окна, выходящего в сад, глядит на голые деревья, на черные клумбы. Конец зимы, снег стаял. Грустно ей.
Отец ее слыл богатым торговцем. Иудей старых понятий. Хоть и не ретроград, но к новым веяниям ума был в подозрении. Натана, претендента на руку дочери, весьма одобрил и вольнодумством его пренебрег, ибо проникся убеждением, что юноша щедро одарен умом, и смел в делах, и сердцем надежен. Лучшего жениха не найти.
О чем грустит Мерав? Натан тому причиной? Может быть. Хотя вкус промчавшихся лет льстит проницательности отца. Вспомнит Мерав о давнем своем сватовстве, и потеплеет на сердце. Увидала впервые невзрачного хромого жениха и заплакала. А Натан не потерялся, да и говорит: Слушай меня, Мерав, и не плачь. Я родился без порока. Как достиг тринадцати лет, слетел ко мне ангел и поведал, мол, назначена тебе на небесах невеста, и она хромоножка. Я умолил его переменить судьбу, и хромоту ее передать мне, и уверил божьего посланца, что загодя, еще не узнавши свою суженую, люблю ее, голубоглазую и белокурую, и иной не хочу! Мерав взглянет в зеркало, порадуется нетронутой годами синеве очей, оправит светлые локоны, улыбнется милой шутке.
О чем грустит Мерав? Дети сеют непокой в сердце? Пожалуй. Ицхак, первенец, двадцать два ему. Молодой холостяк. Золотая голова. Университет позади. И в святых книгах резвый, как рыба в воде. Но не любит этого. Да и верит ли? Насмешлив Ицхак. Деда уж нет в живых. От великой печали могильный камень укрыл его.
Ревекка на год Ицхака моложе. Мерав рада: брат с сестрой большие друзья. Плохо, однако, что девчонка не желает под венец. Сватали ей сына раввина. Умница, непременно и сам раввином станет, и собой пригож. Ревекка слышать не хочет. Не от того ли, что свой не по сердцу? Глубока она, а держится просто. Дети смелее отца. Натан не забыл за новым старое и родное. А Ицхаку что родное? А Ревекке кто свой? Как бы веру, боже сохрани, не поменяла, не первая будет!
Время обеда. Милое семейство рассядется за столом. Разговоры. Свобода. Права. Евреи. Вера. Хасиды. Германия, думает Мерав. Служанка кричит за дверью: Стол накрыт, госпожа, все собрались!
3
Обед прошел в молчании. Разговорились после, сидя в креслах.
Мерав, я еду на Украину в Божин. Дела. Ревекка со мной. Поглазеет на отсталый мир. Что скажешь? спросил Натан.
В такую даль? Не бережешься! Да и Ревекка не любит старину, возразила Мерав.
Напротив, мама! Хочу понять хасидов. Ицхак сочиняет книгу о них, сказала Ревекка.
У нее острый глаз. Не даст наврать! хохотнул Ицхак.
Зачем тебе в Божин, Натан?
Говорю же, дела, Мерав. Там партнер мой, богобоязненный еврей, хасид. Продает лес, деньги хочет у нас пристроить. Риск для него.
Хасиду лишь цадик указ. Зачем беззаконие поважать, отец? Оно в заслугу не зачтется никому. Евреи плохи для всех и везде. Грешат в Божине, аукается в Берлине.
Хасид тщится почитать своей страны закон, сын мой, да только власти тамошние не германским чета. У нас другая жизнь. Предки наши были иудеями, а мы немцы моисеевой веры!
Компаньон твой чужих обманывает, а ты кого? Своих и себя? Фальши боюсь, господа моисеевы немцы! выпалила Мерав.
Правильно, мама! крикнула Ревекка и осеклась.
Что правильно? прозвучал нестройный хор.
И я фальши боюсь! От половинчатости она! осмелев, воскликнула девица и поймала на себе испуганные взгляды родителей и восхищенный взгляд брата.
Споры, намеки вздохнула Мерав.
Да, намеки. Намекнешь хасиду, чтоб остерегался заноситься над миром, на приход спасителя уповая, и что услышишь в ответ, отец? спросил Ицхак.
Не остережется. Вера побеждает страх, ответил Натан.
И здравомыслие заодно! горячо добавил Ицхак.
Не ведомо неучу, сколь много бед народу нашему ложные мессии принесли. Говорят, кто больше знает, тот больше и страдает. Допустим. Но и другое верно: незнание негодное средство от беды.
Хасиду цадик мессия. Истинный, не ложный!
Есть капли от слепоты немного больше знания, чуть меньше веры, заметил Натан.
Вера аппетитнее знания. Спуск манит и приятен, подъем тяжел, и не всякий горазд.
Это и хасид говорит!
Да понимает наоборот! усмехнулся Ицхак.
Сын мой, мы должны верить в мессию, спасителя нашего. Нельзя отнимать надежду. Ведь мысль о спасении от страданий происходит.
Я смотрю на дело проще, отец.
Нет простоты! Ты пишешь что-то о хасидах? Отлично! Поезжай в Божин заместо меня и лучше узнаешь предмет. Ревекка с тобой. Ты сочиняй, а сестра не даст соврать! воскликнул Натан, подмигнув дочери.
Неравноценная замена! провозгласила Ревекка.
Потерпишь, сестричка! весело парировал Ицхак.
О, Натан! Слава богу, ты подумал о своей больной ноге и обо мне заодно! обрадовалась Мерав.
Ицхак, завтра поговорим о делах, посвящу тебя в детали, готовься в путь.
Натан взглянул в лица детей и жены. Общее довольство. Печально. Старый отходит в сторону. Как когда-то взял на себя хромоту Мерав, нынче Натан принимает грусть ее.
Бунтарь
1
Хаим остановил лошадку у ворот синагоги. Подвода изрядно полегчала против той, что месяц назад отправилась в путь. Разъезжая по городам и местечкам, божинский коробейник торговал вразнос всяким мелким товаром, на какой учуивал спрос. В конце зимы покупатель радует пасха скоро. Мальчишки принялись мучить старую конягу, а Хаим вошел во двор молельни и тут же попал в объятия множества рук. Любят Хаима за добрый нрав. В каморке у служки мужчины выпили по рюмке водки за встречу и за хороший заработок, и не стали медлить, и живо разошлись, ведь пятница сегодня, и надо в баню поспеть.
В канун субботы баня еврею что небо птице, что река рыбе. Тело обновляется, душа воспаряет, пенная вода уносит тревоги дней. Люди сидят и лежат на лавках, нагие и неприкрашенные, и все равны меж собой, ибо оставлена в сенях одежда, неравенства бесспорная причина. Вернется человек домой из бани, и новый восторг ожидает его. Субботний стол накрыт белой скатертью, хала выглядывает из-под вышитой салфетки, волшебный запах скорой трапезы доносится из кухни.
В жарком мыльном царстве, справа от Хаима, меламед Яир яростно дерет мочалкой нескладное свое тело. А на соседней лавке хлещет себя березовым веником Пинхас, божинский портной. Меламед и портной друзья Хаиму, но не меж собой. Яир человек вспыльчивый, частенько бьет школяров учить трудно, а сечь легко. Раз выпорол сына Пинхаса, чтоб не городил вздор, будто за убиение брата бог наказал Каина изгнанием из рая. А еще было, Яир заказал Пинхасу пошить кафтан и дал материи с избытком, а остатка не получил. Когда же пригляделся меламед к новым штанам портновского сына, узнал знакомое сукно. Потому Хаим думает, что не за Каина терпели ягодицы отрока.
2
И Хаим, и Яир, и Пинхас, и радушная братия в каморке синагогального служки, и охотники до легкого пара по пятницам все они божинские бедняки и все хасиды раби Меира, их любимого цадика. На исходе субботы они собираются в доме наставника и внемлют его речам, и сами говорят о хорошем и добром, и рассказывают всевозможные истории, и чарка-другая распаляет говорунов. Хасиды учатся у цадика блюсти заповеди, бояться бога, любить жизнь и людей, радоваться своей доле и не роптать.
Раби Меир потомственный цадик. Иной раз он вспоминает не без гордости, как дед его бесконечной праведностью дел земных снискал громадное влияние на небесах и даже направлял в желаемое русло течение войн меж владыками стран, и люди считали его ясновидцем. Минуло время великанов, вздыхал Меир, а наш долг крепко верить, горячо молиться, жить просто!
Ученики загодя готовят жилище Меира и прилежащий дом учения к встрече цадика с хасидами: моют, чистят, сметают пыль с книг. Стемнеет, и комната наполнится гомоном мужских голосов. Нельзя опоздать, ведь не зря сведущие в каббале остерегают: на переломе ночи выходят из укрытий дьяволы, принимая вид собак да ослов, и ищут поживу греху.
Рассаживайтесь удобно, евреи! пригласил раби Меир.
Расселись и преклонили ухо! торжественно ответил за всех Хаим.
О чем сегодня речь поведешь, раби? спросил Берл, сын божинского лесоторговца Авигдора, единственный богач за столом.
Хасиды друг другу братья, все мы равны, и нет важных и неважных среди нас, произнес Меир, обращаясь к Берлу.
Разумеется, раби, поспешил с ответом Берл.