Во второй же половине прошлого столетия, благодаря проектам князя Потемкина, появился на сцене так называемый восточный вопрос, и с этого времени начинаются заботы европейской дипломатии о кавказских горцах. Сначала, ввиду отдаленности, недоступности и неизвестности этого края, они только указывали Турции на важность поддержки и господства над горцами, для противодействия России, в полной уверенности, что затея покорить свободные племена, населяющие недоступные горы, послужит к ослаблению России. Но постоянные наши успехи как на Северном Кавказе, так и в Закавказье заставили, наконец, соперничествующее английское правительство принять непосредственно дипломатическое участие в охранении независимости кавказских племен. Случай к этому представился при заключении Адрианопольского мира 2 сентября 1829 года, по которому Турция уступила России, вместе с крепостями Анапа, Сухум и Поти, все свои права на Кавказский берег Черного моря. Англия не признала за Турцией права сделать такую уступку и, стало быть, отказалась признать право России на восточный берег Черного моря. В виде исключения, Англия на этот раз была права де-юре. Турецкий султан считал себя властелином на Кавказском берегу, где у него были крепости с турецкими гарнизонами, но он в действительности только и владел территорией, занятой этими крепостями, следовательно, только и мог уступить эту землю России. Племена же, обитавшие на восточном берегу, были политически совершенно независимы и только в силу религиозных понятий признавали главенство султана как верховного представителя религии. Но если папа не сохранил за собою права раздавать католические государства даже во время самого высокого могущества папского престола, то, конечно, за падишахом еще менее было возможно признать подобное право относительно совершенно независимых мусульманских народностей. Непризнание Англией нашего права оставлено было императором Николаем без всякого внимания, и с 1820 года мы начали прочно занимать восточный берег укреплениями, причем для скорейшего покорения горцев воспрещен был приход к нему всех иностранных судов, которые, очевидно, могли бы подвозить горцам боевые припасы и усилить их сопротивление. Для наблюдения же за исполнением этой меры было учреждено крейсерство военных судов вдоль всего восточного берега. Британское правительство не могло объявить за это России войны, но желая фактически показать, что оно не признает нашего права воспрещать иностранную торговлю с независимыми черкесскими племенами, снарядило в 1836 году под купеческим флагом шхуну «Vixen», на которой отправился к горцам эмиссар английского правительства Бель. Судно это пришло в Геленджик, но здесь было взято нашими крейсерами, как приз отведено в Севастополь и продано там с аукционного торга. Бель, по счастью для себя, был в это время на берегу и потому избег прогулки в Сибирь, которая положена у нас по закону для контрабандистов. Он оставался между горцами около трех лет, стараясь соединить разделенные взаимными распрями прибрежные племена и организовать единодушное восстание и ожесточенную войну против России, но это ему не удалось и он благополучно возвратился в Англию, описав подробно свои похождения. Английское правительство отказалось от всякого участия в снаряжении «Vixen» и признало захват шхуны нашими крейсерами правильным, так как почти не протестовало против продажи его с аукционного торга, но с этих пор уже не посылало своих судов, довольствуясь доставлением горцам оружия и боевых припасов через Константинополь и порты Анатолийского берега на турецких кочермах, принимавших весь риск путешествия к восточному берегу на собственный страх.
Франция еще позднее вмешалась в дела кавказских горцев, именно во время Наполеона III. Создав принцип национальностей для основы государства, Наполеон предполагал употребить его для ослабления России восстановлением Польши на западе, поддержанием независимости горцев и усилением влияния и владений Турции на юге. В воображении его Крым и Закавказье или, по крайней мере, часть его (Кутаисская губерния), прилегающая к Черному морю и границам Турции, должно было отнять у России и возвратить прежнему хозяину султану. Поэтому перед Крымской войной начались интриги Франции для восстановления против России горцев при посредстве Турции. Но такой фантастический проект, основанный на ложном представлении о действительном положении народов и земель, которыми думал распоряжаться французский император, конечно, исполнен быть не мог. Перед Крымской войной или, вернее, перед появлением союзного флота в Черном море, сняты были нами все укрепления Береговой линии, а после десанта в Крым союзные дипломаты явились на восточном берегу и предложили горцам избавить их навсегда от русских, если они примут покровительство Англии. Горцы, однако, не попали в ловушку. Они объявили на такое предложение, что против русских они собственно ничего не имеют, но воюют с ними потому, что они занимают их земли, и что если французы и англичане сделают то же, то они будут с ними драться так же ожесточенно, как дрались с русскими. Поэтому идея принять горцев под покровительство всей Европы или Англии и Франции и не допустить Россию завладеть Кавказом так и осталась в проекте. Тогда надумана была экспедиция Омера-паши в Сухум, с целью занять Абхазию и всю Кутаисскую губернию. В Сухуме у нас было, если не ошибаюсь, всего два батальона больных лихорадкою солдат, которые, благодаря стараниям бывшего владетеля князя Михаила Шервашидзе, отступили без сопротивления абхазцев к Мингрелии и заняли позицию на Ингуре. Омер-паша преследовал их с 28 батальонами турок и вздумал форсировать переправу через Ингур. Целый день 4 орудия и два батальона держались и не допустили переправы. Вся прислуга при орудиях и лошади были перебиты; из батальонов остались только две роты, и те ночью отступили. Омер-паша занял Зугдиди, двинулся к Кутаису, но бездорожье и лихорадки, при сильных дождях, сделали невозможным его дальнейшее движение, и если бы бывший начальник войск в Мингрелии князь Мухранский имел у себя состоявшую по спискам милицию, то, конечно, ни одно турецкое орудие и ни один человек из отряда Омера-паши не возвратился бы в Сухум. Таким образом, попытка Англии и Франции вмешаться в Кавказскую войну произвела действие, совершенно обратное тому, которого предполагалось достигнуть. Она не только не ослабила, но усилила обаяние русского могущества.
«Сам великий султан, с помощью англичан, французов и итальянцев, рассуждали горцы, пришли уничтожить Россию и, наобещав всякого блага, ушли с позором домой, предоставив русским делать, что они хотят на Кавказе».
Убеждение это весьма много ослабило веру горцев в свою несокрушимость и облегчило вторичное покорение восточного берега после Крымской войны. Все знают, что в это время прибрежные горцы сражались далеко не с таким ожесточением, как во время существования Черноморской береговой линии.
После Крымской войны Англия учредила консульства в портовых городах восточного берега и с помощью этой меры и воздействия на Турцию путем интриг возбудила против России горцев. Наполеон же, несмотря на неуспех вмешательства в дела кавказских племен, не оставлял своей мечты произвести единовременное восстание в Польше и на Кавказе и не удержался от непосредственного действия снаряжения под рукою смешной экспедиции Лапинского (Тезик-бея) в 1863 году и сношений с горцами через французского консула в Трепизонде, посылавшего на северо-восточный берег эмиссаров. Из них последний, Подайский, жил в Трепизонде даже во время переселения горцев и употреблял всевозможные интриги для удержания их на месте, чтобы иметь всегдашний повод создавать затруднения России[2]. Замечательно, что в это время практическая Англия примирилась с фактом выселения, показывала полное пренебрежение к участию горцев и искала других более действенных средств к противодействию России. Английский посланник в Константинополе Сир-Бульвер сам сообщил нашему поверенному Новикову, что вожди горцев старались заинтересовать его участью своих соплеменников, но он отказался принять их просьбу.
Во всяком случае, нельзя не признать, что вмешательство турецкой и европейской дипломатии в дела горцев не принесло и не могло принести им ничего, кроме зла, так как оно происходило не в интересах их или с какою-нибудь гуманною и нравственною целью, а явилось как средство загребать жар чужими руками. Горцы и в глазах турок, и в глазах Европы представляли только средство для противодействия России, и в пользовании этим средством ни Европа, ни Турция не обнаружили никакой жалости. Воображение доверчивых честных горцев постоянно возбуждалось блистательными и игривыми обещаниями помощи и участия при посредстве разных эмиссаров, и когда выселение горцев уже началось, европейская дипломатия уверяла переселенцев, что Россия не имеет права их переселять, что весною (1863) придут европейские комиссары для размежевания их с русскими[3] и т. п. Даже во время самого разгара переселения эмиссары турецкого правительства подстрекали горцев к выселению, как можно судить по прокламации к черкесам турецкого комиссара Мухаммеда Насарета 1 июня 1863 года:
«Берите ваши семейства, говорится в прокламации, и все необходимые вещи, потому что наше правительство заботится о постройке для вас домов и весь народ наш принимает в этом деятельное участие. Если тяжебные дела задержат вас до весны, то по окончании их поспешите переселиться с таким же рвением, как предшественники ваши».
III
Причины выселения горцев. Успехи русского оружия. Перемена системы войны. Казачья колонизация. Неизбежность безусловной покорности горцев. Обольщение их собственными представлениями о могуществе и величии Турции и участии Европы
Окончание Крымской войны, как сказано выше, доставило возможность усилить военные действия, задержав на Кавказе все войска, которые были двинуты во время войны на закавказскую границу с Турцией. Назначение князя Барятинского главнокомандующим Кавказским корпусом и выбор им в начальники штаба генерала Д. А. Милютина, сумевшего централизовать все самостоятельные действия отдельных начальников и направить их на исполнение одного общего плана покорения Кавказа, содействовали окончанию завоевания края. Но едва ли все это привело бы к решительным результатам, если бы не был совершенно изменен прежний образ ведения войны и принята система водворения прочных казачьих поселений в завоеванных местах, приведенная в исполнение (с 1860 года) графом Евдокимовым.
Вот как объясняет неизбежность этой системы начальник штаба генерал Карцов в письме к управляющему Русской миссией в Константинополе[4]: «До 1860 года цель наших действий на Кавказе состояла в том, чтобы экспедициями, предпринимавшимися в места, занятые горцами, наносить им возможно частые поражения и, убедив их в превосходстве наших сил, заставить изъявить покорность. Результатом этих экспедиций было то, что ближайшие к нам общества, жившие на равнинах, то покорялись, то снова восставали и постоянно нас грабили, сваливая вину на соседей, живших выше их в горах. В минувшую (Крымскую) войну все общества, бывшие покорными, одновременно восстали, и пришлось снова покорять их.