Последние часы. Книга II. Железная цепь - Кассандра Клэр 3 стр.


 Довольно!  прохрипела она, когда пластины из китового уса врезались ей в тело.  Знаешь ли, я надеялась что-нибудь съесть на вечере.

Райза укоризненно посмотрела на хозяйку, взяла с кровати зеленое бархатное платье и помогла Корделии одеться. Служанка осторожно расправила длинные узкие рукава, разгладила белую пену кружев на запястьях и воротнике. Затем началась длительная процедура застегивания множества крошечных пуговиц на спине. Платье тесно облегало фигуру, и Корделия знала, что без корсета ни за что не втиснулась бы в него. Когда она подняла руку, чтобы Райза укрепила на спине Кортану, на пальце ее сверкнуло кольцо Эрондейлов, подаренное женихом в день помолвки.

 Мне нужно поторапливаться,  сказала Корделия, когда Райза подала ей маленькую шелковую сумочку и муфту.  Джеймс никогда не опаздывает.

Райза коротко кивнула; этот жест с ее стороны был эквивалентом горячих дружеских объятий.

Да, верно, думала Корделия, поспешно спускаясь по лестнице. Джеймс никогда не опаздывал. В обязанности жениха входило сопровождать даму на вечера и званые обеды, приносить лимонад и подавать веер, а также следить за тем, чтобы во время танцев невеста не осталась без кавалера. Джеймс превосходно играл свою роль. Весь сезон он вместе с Корделией посещал смертельно скучные великосветские сборища, но она редко видела своего жениха вне стен аристократических салонов. Иногда он присоединялся к ней и ее друзьям во время действительно интересных вечеров например на посиделках в таверне «Дьявол» или на чаепитиях у Анны,  но даже в обществе ровесников он выглядел рассеянным и погруженным в себя. У них почти не было шансов поговорить о совместном будущем, но, даже если бы такая возможность появилась, Корделия не знала бы, что сказать.

 Лейли?

Корделия спустилась в вестибюль, пол которого был отделан изразцами с узором в виде мечей и звезд, и сначала решила, что внизу никого нет. Лишь услышав голос Соны, она заметила мать та стояла у окна, выходившего на улицу, и тонкой рукой придерживала тяжелую портьеру. Вторая рука лежала на округлившемся животе.

 Это действительно ты,  произнесла Сона. Корделия заметила, что круги под глазами у матери стали темнее.  Куда ты опять уходишь?

 Паунсби устраивают катание на санях на Парламентском холме,  ответила Корделия.  На самом деле, все это ужасно скучно, но Алистер собирается пойти, и я решила составить ему компанию; кроме того, мне нужно отвлечься от мыслей о завтрашнем дне.

Сона заставила себя улыбнуться.

 Волноваться накануне свадьбы это совершенно нормально, Лейли joon[3]. Я себе места не могла найти от ужаса в ночь перед свадьбой с твоим отцом. Я едва не уехала на первом поезде в Константинополь.

Корделия вздохнула, и улыбка матери погасла. «О боже»,  пронеслось в голове у Корделии. Ведь прошла уже целая неделя после того, как ее отца, Элиаса Карстерса, отпустили из Басилиаса, госпиталя Сумеречных охотников в Идрисе. Он провел там несколько месяцев, чтобы вылечиться от алкоголизма намного дольше, чем они предполагали сначала; всем трем остальным членам семьи Карстерс было прекрасно известно о природе его «болезни», но в разговорах они никогда не касались ее даже намеком.

Элиас должен был приехать в Лондон пять дней назад, но от него до сих пор не было никаких вестей, если не считать короткого письма, отправленного из Франции. Он даже не обещал вернуться ко дню свадьбы Корделии. Положение было неприятным и затруднительным, причем вдвойне неприятным оттого, что ни мать, ни брат не желали обсуждать его с Корделией.

Девушка сделала глубокий вдох и рискнула заговорить:

 Mâmân. Я знаю, ты еще надеешься на то, что отец приедет до свадьбы

 Я не надеюсь, я знаю это,  возразила Сона.  Что бы ни задерживало его до сих пор, он ни за что не пропустит свадьбу единственной дочери.

Корделия едва сдержалась, чтобы не покачать головой в изумлении. Как может ее мать до сих пор в это верить? Отец пропустил столько ее дней рождения, даже тот день, когда Корделии нанесли первую руну, и все из-за «болезни». Именно из-за своей пагубной привычки он в конце концов совершил непоправимую ошибку, стоившую жизни многим людям, после чего его арестовали и едва не отдали под суд, а потом заперли в госпитале Идриса. Предполагалось, что к настоящему времени Элиас излечился, но его отсутствие говорило само за себя.

Раздался стук каблуков, и на лестнице появился Алистер, поправляя растрепанные темные кудри. Он выглядел очень изящным в своем новом зимнем твидовом пальто, но впечатление портило вечно недовольное выражение лица.

 Алистер,  обернулась к нему Сона.  Ты тоже собираешься на эту прогулку?

 Меня не приглашали.

 Неправда!  воскликнула Корделия.  Алистер, я же отправляюсь туда только потому, что ты идешь!

 Я решил, что приглашение, к моему великому сожалению, потерялось на почте,  ответил Алистер, небрежно взмахнув рукой.  Я в состоянии сам себя развлечь, матушка. Кроме того, у некоторых из нас имеются неотложные дела. Мне некогда посещать все светские увеселения подряд с утра до поздней ночи.

 Корделия, не докучай брату,  упрекнула дочь Сона и покачала головой. Это показалось Корделии в высшей степени несправедливым ведь она всего лишь сказала, что Алистер лжет.

Сона потерла поясницу и вздохнула.

 Мне нужно поговорить с Райзой насчет завтрашнего дня. У нас еще много работы.

 Тебе следует отдохнуть!  крикнул Алистер вслед матери, которая направилась по коридору в кухню. Когда она скрылась из виду, он обернулся к сестре. Вид его не предвещал ничего хорошего.  Она что, ждала отца?  шепотом спросил он.  До сих пор? Зачем она так терзает себя?

Корделия беспомощно пожала плечами.

 Она любит его.

Алистер презрительно фыркнул и бросил:

 Chi! Khodah margam bedeh[4].

Корделии эти слова, сказанные в адрес матери, показались очень грубыми.

 Любовь не подчиняется здравому смыслу,  возразила она, и Алистер быстро отвел взгляд.

Он уже несколько месяцев не упоминал о своем бывшем возлюбленном в присутствии Корделии, хотя на его имя приходили письма, подписанные аккуратным почерком Чарльза. Корделия не одно такое письмо нашла нераспечатанным в корзине для бумаг. Она помолчала и продолжала:

 Все же мне очень хотелось бы, чтобы он сообщил нам, что с ним все в порядке,  хотя бы ради матушки.

 Он вернется, когда ему вздумается. И, зная его, я могу предположить, что это произойдет в самый неподходящий момент.

Корделия кончиком пальца рассеянно пригладила мех на муфте.

 Ты не хочешь, чтобы он возвращался, Алистер?

Лицо брата было непроницаемым. Он несколько лет защищал Корделию от неприятной правды, выдумывал извинения для отца, объяснял его отсутствие «приступами болезни». В начале осени Корделия узнала, чего все это стоило Алистеру, поняла, какие невидимые шрамы это оставило у него на сердце и как тщательно он их скрывал.

Алистер, казалось, хотел что-то ответить, но в этот момент с улицы донесся стук копыт, немного приглушенный слоем снега, покрывавшего тротуары и проезжую часть. Напротив крыльца, около фонаря, остановилась какая-то карета. Алистер подошел к окну, немного отодвинул занавеску и нахмурился.

 Это экипаж Фэйрчайлдов,  заметил он.  Значит, твоему жениху было недосуг заехать за тобой и он послал вместо себя парабатая?

 Ты несправедлив к Джеймсу,  резко произнесла Корделия.  И ты это прекрасно знаешь.

Алистер ответил не сразу.

 Может быть, ты и права. До сих пор Эрондейл вел себя более или менее достойно по отношению к тебе.

Корделия смотрела, как Мэтью Фэйрчайлд грациозно выбирается из экипажа, и ее внезапно одолел мучительный страх. А вдруг Джеймс в последний момент решил не связывать себя узами брака с нелюбимой женщиной и послал Мэтью, чтобы сообщить о разрыве?

«Выбрось из головы эти глупости»,  твердо приказала она себе. Мэтью, насвистывая что-то себе под нос, поднялся на крыльцо. Улица была покрыта свежевыпавшим снегом, лишь кое-где виднелись следы ботинок редких прохожих. На меховом воротнике пальто Мэтью таяли снежинки, крошечные кристаллики поблескивали в его светлых волосах, и его прекрасное лицо с высокими скулами порозовело от холода. Он походил на ангела кисти Караваджо, украшенного сахарной глазурью. Ведь он не стал бы насвистывать веселую мелодию, если бы принес ей плохие новости, правда?

Корделия открыла дверь. Мэтью стоял на верхней ступеньке крыльца и, топая ногами, отряхивал снег со своих ботинок-балморалов.

 Привет, дорогая моя,  обратился он к Корделии.  Я явился, чтобы отвезти тебя на высокий холм, откуда мы оба совершим опасный спуск на неуправляемой штуковине, кое-как сколоченной из хилых досочек.

Корделия улыбнулась.

Назад Дальше