Он старался гнать от себя эти тревожные мысли, не показывал их своим подчинённым. Но злость с каждым днём увеличивалась. Злость на себя, что бездумно поверил фюреру. Злость на всю верхушку Рейха и на немецкое военное командование, которое допустило столько просчётов в отношении большевиков. А ещё большая злость у него появилась в отношении этих самых большевиков, которые не рассыпались сразу от ударов победоносной германской армии! Сдюжили, стерпели и повернули вспять лавину вермахта. А теперь уже и гнали её всё дальше на запад.
И не сказать, что гауптштурмфюрер Граубе считал себя сверх меры жестоким человеком. Он в душе даже любил детей. Правда, только немецких детей! Но его сознание, одурманенное фашистской пропагандой, не позволяло ему считать русских, белорусов и украинцев полноценными людьми. Все славяне были для него Untermensch недочеловеками, которых надо было уничтожать и давить, как вшей. Что он и делал со всей добросовестностью исполнительного гитлеровского вояки.
Поэтому во сне он обычно видел только родные ему Судеты и лицо своей Урсулы. Никогда не снились ему сожжённые большевистские танки, взорванные и расстрелянные им красноармейцы. Не видел их глаз во сне и не чувствовал никакого угрызения совести за их жизни, перемолотые гусеницами его танка.
Глава 5
В госпитальной палате, где собрались все ходячие пациенты, появился один из врачей-онкологов, лейтенант медицинской службы Антон Ведерников. Зашёл он как-то совсем тихо и незаметно для всех. Даже дверь не скрипнула. Молча постоял несколько минут у стены, окрашенной белой масляной краской, и только после этого, решившись наконец, произнёс еле слышно:
Товарищи! Прошу вас, не опаздывайте на процедуры и перевязки, кому это положено. Не затягивайте до ужина. Вы ведь взрослые люди! А за вами приходится бегать как за малыми детьми!
Юный лейтенант был очень стеснительным человеком. Он никогда не повышал голоса и не ругал непослушных пациентов. Старался достучаться до их совести.
Все повернули головы к нему. А лейтенант, поняв, что привлёк внимание полтора десятка пар глаз, стал неловко переминаться с ноги на ногу.
Бывший сапёр, старшина Цоков ответил ему:
Лейтенант, да на хера нам эти твои процедуры? Можно подумать, они нам жизнь продлят?
В голосе старшины сквозила вовсе не злость, а, скорее, равнодушие. У него была лейкемия, рак крови. Время жизни, отпущенное ему врачами, давно вышло. А он, поди ж ты, всё ещё продолжал жить и даже мог самостоятельно передвигаться, хотя, конечно, был очень слаб. Всё его высохшее лицо, похожее на череп, обтянутый кожей, было в маленьких красно-фиолетовых пятнах, а на голове не было ни волоска.
Он понял, что, скорее всего, обидел неопытного и стеснительного молодого врача, и добавил примирительным голосом:
Ладно, ладно, лейтенант! Не переживай, те, кому надо, придут вовремя.
Антон поправил круглые очки на своих близоруких глазах и всё так же тихо произнёс:
Товарищи, я понимаю, что процедуры вызывают дополнительную боль. Но нельзя же так наплевательски относиться к своему здоровью и заранее опускать руки. Нельзя! Многим наше лечение всё-таки может облегчить состояние. Не сдавайтесь, товарищи!