Что же ты говоришь моя голубушка? Это жизнь и от нее не стоит ждать каких-либо подарков. Знаешь А ведь если бы я не забрал тебя к себе, мне кажется я бы был ужасно несчастен, и я благодарю Бога каждый день за то, что он даровал мне тебя.
Пап!
Они обняли, друг друга едва сдерживая слезы, чувствуя жар от переполняющей их любви и благодарности. Фабио не намеревался возвещать дочери о своих чувствах, но ее грустное лицо отзывалось горечью в его сердце, и он был готов на все лишь бы она не испытывала той же грусти.
Она отпрянула и положила руку на бок.
Болит немного.
Ничего, чувствовать боль это нормально, все мы носим ее на своих плечах, а люди думают, что мы слабые, не ведая о тяжелой ноше, которая сгибает нас все ниже и ниже.
Взяв небольшую паузу, Фабио хотелось как-нибудь обрадовать Милену и потому он ушел в свою молодость и начал думать, что же приносило ему безмерную радость в ее годы? В свои пятнадцать лет он умирал от любви к одной примечательной девушке, за которой он наивно ухаживал и даже решился однажды пойти к ней домой и сделать предложение, но до свадьбы дело так и не дошло. Фабио умирал от горя, он играл на гитаре находясь посреди узких улиц, порой даже в переулках, а ночью он возвращался в свой мир, в котором была лишь цель и ее устранение. Ему нравилось, что, когда он принимался за дело все его мысли о ней, исчезали. Он оставался наедине с собой, в ладах с собственной головой и цена тому чужие жизни. Когда он жаждал спокойствия, то садился за винтовку на одной из крыш и поджидал подходящего момента, когда же буря эмоций захлестывалась в нем, тогда он прибегал к ближнему бою. Фабио дрался и на кулаках, и на ножах, иногда ярость настолько завладевала им, что он не чувствовал никакой боли, его били и резали, оставляя шрамы на его теле, которые будут напоминать ему о том, как слепо он жил в своей молодости.
О чем ты задумался папа?
Я думал о том, что же я творил в твои годы доченька.
Ты постоянно вспоминаешь о прошлом! Неужели тебе так нравится возвращаться туда куда дороги больше нет?
Фабио взглянул на нее потрясенно.
А ты не думаешь о прошлом?
Нет папа, я думаю только о будущем, в прошлом нет ничего светлого.
Ну как же это? Хочешь сказать, что, когда я закидал тебя помидорами из окна и ты еще испугалась до смерти это не было чем-то светлым?
Ах так? Что ж, я поняла к чему ты клонишь, значит ты возвращаешься к тем воспоминаниям, когда в гостях напротив ты облил брюки в ванной и тебе пришлось краснеть весь вечер?
Проказница! Они посмеялись, почувствовав то тепло которого иногда так не хватает. Их улыбки медленно сходили с их лиц, они вновь о чем-то задумались.
Как-то даже легче стало, от всего этого. Заметила Милена.
От чего же, от воспоминаний?
И от них тоже, может они и правда иногда освещают тебе путь куда-то туда, дальше?
Фабио закивал головой рассматривая стену и думая на эту тему свой ответ.
Тебе нравится заниматься нашим делом?
Милена задумалась и не смогла найтись в ответе, кажется, будто от одной мысли об этом ее бок снова заколол, и она положила руку на рану, чувствуя, как та теплеет от воспоминаний. На ум приходила одна и та же картина как она, истекая кровью едва не лежит у собственного порога не зная откроют ли ей или так и придется умереть в одиноком тускло освещенном коридоре под тяжестью своих деяний.
Может именно в тот момент Милена соотнесла и вынесла для себя нечто важное, что засело глубоким корнем и разрослось вместе с подростковой резвостью у нее в голове? Может именно страх перед смертью подтолкнул ее на мысль, которая поджидала своего времени или же кровоточащая рана ныне полученная вдруг выявила перед ней всю правду, показав тем самым какую боль она привносит в жизни других и как мучительны минуты перед смертью?
Действительно было в той минуте нечто существенное для Милены, и открывшаяся воронка правды силилась поглотить свою владелицу. Милена была слишком молодой чтобы не страшиться смерти, но слишком храброй чтобы из-за этого бросать дело всей своей жизни, здесь выявлялось нечто сокрытое и глубинное, но увы недоступное и неведомое для столь юного ума. Милене вспомнилось как Фабио рассказывал ей одну очень своеобразную сказку так тонко граничащую с ее восприятием поставленного вопроса, и чтобы хоть как-то ответить отцу Милена сказала:
Помнишь, как ты рассказывал мне в детстве сказку про папу умершего от горя? Спросила она, так и не ответив на его вопрос. Фабио оживился и улыбнувшись кивнул.
Ну конечно помню, ведь это правдивая история про непослушного мальчишку, который пренебрегая всеми правилами погиб от руки того, кого сам должен был и убить. Правда сказка эта совсем не замыкается на непослушном мальчике, она больше про его старика отца, который потерял сына и до последнего не смог поверить в случившееся. Старик сошел с ума от горя и умер в собственных слезах. Иным людям кажется, что сказка эта не имеет ни смысла, ни морали, но ведь сын пренебрег правилами, пошел по дурному пути и получил по заслугам Так или иначе дело не только в нем Трудно понять, что происходит в сердце отца или матери, может там и начинается великая скорбь за своих отступившихся детей.
Даже не знаю почему я вспомнила об этой истории.
Хорошая она, с возрастом совсем по-другому понимаешь те или иные истории доченька.
Мне нравилось, как ты ее рассказывал ночью.
Ты упрашивала меня, заставляла, извлекала из меня эту историю, как же я ее не любил в ту пору. Посмеялся Фабио, заставив улыбнуться и Милену.
А мне все равно она нравилась.
Да, детям никогда ничего не надоедает Давай сегодня поможешь мне с обедом? Приготовим твои любимые пирожки с картошкой, а?
Милена как-то по-особенному с искоркой в глазах посмотрела на него и никаких слов не требовалось более. Они готовили неспеша, Милена сварила картофель, натерла гору сыра, Фабио замесил тесто, изредка кидая горстку муки в дочку и пронзительно смеясь над этим, а Милена оттряхивала прямо на него воду, когда мыла руки. Они постарались на славу и теперь наблюдали как жарятся пирожки на сковородке яростно булькая в масле, которое изредка поплевывало им. Запах стоял чудесный и распространялся по всей квартире. Милена иногда и вовсе забывала о своей ране, но та возвещала о себе резкой болью, пульсирующей и откликающейся по всему животу и спине.
И пока солнце светило им в окно они уже вовсю ели дымящиеся пирожки с чаем, сметаной и вареньем, оба обожгли себе языки и показывали их друг другу, хохоча и наслаждаясь вдвойне оттого, что приготовили их вместе.
Глава 4.
Со временем рана Милены начала проходить, правда иногда кровоточила из-за ее забывчивости. Фабио и Милена коротали время и, кажется, открыли для себя новую жизнь совсем не похожую на старую. Фабио более не чувствовал неудобств от стирки и уборки комнат, от глажки и мытья посуды и Милена, глядя на отца решила во всем ему помогать и, хотя Фабио настаивал на обратном все же ей удалось добиться своего и вскоре она не чуждалась любой работы по дому.
В один из вечеров она гладила постельное белье, а Фабио вывешивал постиранную одежду. В промежутках, когда он ходил в ванную за мокрым бельем, он посмеивался над дочерью, которая неумело гладила одежду и та отвечала отцу на насмешки грозным взглядом, после чего они дружно хихикали, продолжая и дальше заниматься своими делами.
Временами к ним заходил Эдуард проверить самочувствие и рану Милены. Она действительно пила все таблетки в сроки и старалась не делать резких движений чтобы рана не раскрывалась. Эдуард стеснительно улыбнулся Фабио однажды после осмотра и потерев руками сказал, что на днях уже можно будет снять швы. Фабио сияя от радости предложил Эдуарду остаться на чай, но тот поблагодарив за приглашение отказался, ссылаясь на пациентов, которые ожидали его. Он неловко извинился во второй раз при прощании и удалился.
Что-то с этим пареньком точно не так. Говорил Фабио каждый раз, когда тот удалялся. Ему захотелось проведать старика Эрика, о котором он сразу же вспоминал, стоило ему увидеть Эдуарда. На следующий день Фабио отправился к своему старому другу без предупреждения, их приятельское прошлое прощало ему такие грешки.
Боже ты мой, Фабио, собственной персоной! как ты старина? Заходи, заходи немедленно! Произнес Эрик, как только открыл дверь и увидел старого друга.
Ну что нового Эрик? Неужто закончил с практикой? Фабио присел на кресло, обитое качественной кожей и Эрик сел рядом на диван, обитый той же высококлассной кожей.
Да, да, хватит с меня этих оборванцев, сколько же я тебя не видел!
Время летит, к нам заходил твой сынишка, мою дочь осматривал.
Он мне рассказывал. О, боже Фабио, она ведь такая молодая, о чем же ты думал? Спросил он, глядя на него так словно почувствовал боль при одной только мысли о страдающей девочке.
Эрик, у меня и в мыслях не было такого исхода, она ведь никогда не промахивалась, делала свою работу безупречно.