Нет, Вера Абрамовна, я рад, что хоть четвёрку. Видно, русский язык не мой конёк, заулыбался он. Вот математика и физика другое дело.
А Вы присаживайтесь к нам, спохватился Саня.
С огромным удовольствием, да не могу, я должна быть там со всеми. Ну, вы понимаете меня, ответила она. Илюша, я вот только хотела попросить тебя сыграть что-нибудь. Я слышала от подруги, что ты очень способный мальчик.
Да я как-то не думал об этом, Вера Абрамовна, нерешительно произнёс Илья, но потом спохватился и поднялся со стула. Мне очень нравились Ваши уроки, и я сыграю для Вас.
Он направился к стоящему в конце зала роялю и, придвинув к нему стул, сел, подняв переднюю крышку. Минуту он смотрел на чёрно-белые клавиши, стараясь сосредоточиться и разминая пальцы. Ему пришло в голову, что нужно сыграть вещь, отвечающую его чувствам к Яне. Он посмотрел туда, где она сидела в кругу его друзей и подруг, перехватил её устремлённый на него взгляд и сразу понял, что играть. Его пальцы коснулись прохладных клавиш, и мелодия заполнила зал. Когда он закончил, в зале зааплодировали. К нему подошла заплаканная Вера Абрамовна.
Спасибо, дорогой, ты так прекрасно сыграл. Тебе нужно обязательно поступать в консерваторию. Поверь мне, старой женщине.
Она обняла его и, вытерев платочком катившиеся по щекам слёзы, вернулась к столу, где сидели учителя. Илья шёл, и девушки улыбались ему, а парни жали руки. В эту минуту он вдруг ощутил лёгкое дуновение славы, но тут же вспомнил о Яне и, увидев её печальные глаза, осознал, что честолюбие сегодня не уместно.
Молодец, душевно сыграл, похвалил Ромка. Мы вот посовещались и решили двинуться к Кремлю. Ты согласен?
Конечно, превосходная идея. «Мавр сделал своё дело, мавр может уйти», выпалил Илья известную фразу из драмы Шиллера.
Они поднялись и направились к выходу их школы, на ходу прощаясь с одноклассниками.
3
На город опустился тёплый летний вечер, клёны и тополя величественно вздымали в тёмное звёздное небо пахнущие свежей листвой кроны, а птицы отчётливо переговаривались на своём непонятном людям языке. Дворами они вышли на Мытную, где им стали попадаться выпускники из других школ. Редкие фонари вырывали из мрака обрывки тротуара, а льющийся из окон свет падал на ветки деревьев и заросшие травой и кустарником палисадники.
Ты очень хорошо играешь, Илюша, сказала Яна. Я раньше слышала это произведение. Это Бетховен?
Да, «К Элизе». Я играл для тебя, признался он.
Она молча пожала ему руку, а потом одним порывом повернулась к нему и взглянула на него. Он обнял её и впервые поцеловал в губы. Они шли позади и никто из друзей и их подруг этого не видел.
Ты самая лучшая, Яна. Все другие девушки несмышлёные дети по сравнению с тобой.
Миновав Октябрьскую площадь, они пересекли Садовое кольцо, пошли по широкой улице Димитрова, где уже сносились старые приземистые дома, построенные ещё до революции, и возводились новые типовые многоэтажки.
Мне отец рассказывал недавно, что в этом районе, раньше он назывался Якиманка, жило много евреев ремесленников, приказчиков, торговцев и других, заговорил Ромка. Его управление строит здесь сейчас. И вот однажды он перед разрушением старого квартала прогулялся там и увидел на дверях коробочки. Я не знаю, как они называются. Отец сказал, что евреи их ставили для защиты жилища от злых духов.
Да, Ромка, ничего мы не знаем о наших предках, подключился к разговору Илюша. Теперь мы все советские люди.
Такие коробочки называются мезузами, вдруг произнесла Яна. В них кладётся кусочек пергамента, на котором каллиграфическим почерком записаны отрывки из молитвы «Слушай, Израиль». И этот футляр крепится на правом косяке двери или ворот. Верующие евреи так обозначали свои дома и квартиры.
Яна, а откуда ты это знаешь? спросил Санька.
Посидел бы в отказе, как мы, узнал бы тоже, съязвила она.
А мне очень интересно, сказала Наташа. Что это за народ такой, который гнали, уничтожали и преследовали всю жизнь?
Я не ожидал, что ты такая! восхитился Санька.
Какая? скрывая обиду, спросила она. Ты думаешь, все русские антисемиты?
Я так не думаю. Никто из нас так не думает, пробормотал Санька.
Мой дед профессор филологии. У него друг детства еврей, тоже профессор, историк. Когда вся семья на его день рождения собирается у него дома, он с Вениамином обо всём говорят. Тогда я и узнала о Холокосте и об Израиле, сказала Наташа.
Они шли молча под впечатлением разговора, так неожиданно коснувшегося их сердец. Потом свернули на Большую Полянку и возле старинного двухэтажного особняка перешли дорогу. Перед ними раскрылась панорама широкой улицы Серафимовича, пересекающей растянувшийся между Водоотводным каналом и рекой Москвой остров Балчуг. Тёмная вода под Малым Каменным мостом играла бликами редких фонарей вдоль набережной и отсветами ещё не погасших окон большого дома напротив Болотной площади. Слева по другую сторону моста отблескивал жестяным куполом кинотеатр Ударник, за которым высилась громада Дома правительства.
Ты знаешь, это самый большой в Европе дом, отец говорил, сказал Ромка.
Он шёл, держа Катю за руку. Его лицо светилось от гордости и охватившего его восторга свободы: теперь ему больше не нужно скрывать ни перед кем своих чувств к шагающей в ногу с ним девушке.
Да, он огромный, подтвердила Катя. Я в прошлом году читала повесть Юрия Трифонова «Дом на набережной». Он тоже здесь жил. Теперь его так и называют. В нём и происходят почти все события.
Ты мне дашь почитать? попросил Ромка.
Я спрошу у подруги, это журнал её родителей. Он такой потёртый. Видно, побывал во многих руках. Ему лет шесть. Повесть вышла и подняла такой скандал, что главного редактора сняли. Но, как говорится, слово не воробей, вылетит не поймаешь.
Спасибо, Катя, сказал он и, положив руку ей на плечи, прижал её к себе. А ещё отец рассказывал, что в этом доме двадцать пять подъездов: двадцать четыре для жильцов, а один заняли энкавэдэшники. Оттуда они подслушивали, вели слежку. Там, наверное, и допрашивали в служебных квартирах. Строили дом несколько лет в конце двадцатых годов. Причём архитектор Иофан работал над проектом с главой ОГПУ Ягодой, который обсуждал с ним все вопросы. Оба евреи, между прочим.
«Гений и злодейство», оказывается, могут быть и вместе, заметила Катя.
Ты умница. А сегодня в этом платье ещё и неотразимая, осмелел Ромка. Между прочим, мы с тобой ещё не целовались.
Он остановился и повернулся к ней. Она улыбнулась и потянулась к нему губами, и Ромка почувствовал аромат молодого девичьего тела. Он обхватил её двумя руками и поцеловал.
Такая прелесть! Был бы постарше, женился бы.
Дорогой, я подожду, пока ты повзрослеешь, засмеялась Катя.
Ребята прошли по улице вдоль серой громады Дома и остановились у ограды Большого Каменного моста. Внизу величаво текла река. По ней как раз в это время проплывал светящийся огнями окон и светом палубы прогулочный катер, на котором находилось множество одетых в костюмы и вечерние платья молодых людей. Звучала музыка, Муслин Магомаев исполнял «Надежду», завораживая пением всё обозримое пространство вокруг. С той стороны реки на обширном холме сиял белизной Большой Кремлёвский дворец, к которому справа прилепились, проблёскивая золотыми куполами Благовещенский и Архангельский собор. Справа от него возле Боровицкой башни виднелось затенённое деревьями здание Оружейной палаты. И всё это было окружено, словно коралловым ожерельем, крепостными стенами, сложенными из красного кирпича, в узлах которых возвышались башни с шатровыми крышами.
Великолепно, правда? произнесла Катя. Я всегда только проезжала здесь на троллейбусе. Впервые стою здесь и смотрю на эту красоту.
С этого холма и началась Москва, а потом и вся Россия, поддержал её Санька.
Не уверен, что вся Россия. Рядом было уже тогда много других городов. А Русь пошла всё-таки с Киева, заметил Илья.
Да и строили-то Кремль итальянские зодчие, подключился к разговору Ромка.
Мальчики, я же не об истории говорю, не сдавалась Катя. Как там, в пьесе Горького на дне? «Испортил песню».
А Катенька права, сказала Наташа. Как у Пушкина, «град на острове стоит». Между прочим, он и был раньше островом, вокруг протекали речки, а где их не было, вырыли каналы.
Я дальше не пойду, меня папа попросил вернуться домой пораньше. Общественный транспорт скоро прекратит работу, произнесла Яна. А вы, конечно, оставайтесь. Мы прекрасно провели время.
Я тебя провожу, вызвался Илюша. Друзья, мы вас покидаем.
Пожалуй, пора и нам развернуться. На Красной площади мы бывали не один раз, в Александровском саду, на Манежной, на Горького тоже. Девочки, а вы что думаете? спросил Санька.
Я бы выпила что-нибудь в кафе или баре, задумчиво проговорила Катя. Но, пожалуй, все эти заведения или переполнены, или закрыты. Мы договоримся и обязательно встретимся. Давайте-ка двигаться домой.