«Мы, как Гитлер и Рем
я стану жертвой
дружбы, любви»
«Молчи. Продолжай
нагнетай не тяни».
Руку на ступеньку, ну, же, на вторую
и устал, и выпил маюсь, не психую
в свой подъезд вползаю
трусь ремнем об камень
дайте посчитаю
не врагов
не мысли
свежие осколки от разбитой сказки.
Лопнули запаски, стекла задрожали
из пылавшей церкви демоны бежали.
Вы остановитесь. Выбейте автограф
на моем запястье
огненным зубилом, вырванным у Павла
на былом пожаре сари
сари
Сари. Скинь ты, девка, сари.
Мы с вороной в паре подойдем, посмотрим
она каркнет: «Кррр-руто!»
я скажу «Достойно.
Молодые груди. Ветреное лоно
вижу, как бы вижу
слышу, что-то слышу
Каллас, не бей мне в ухо.
Не ори, не слышу».
Медленное небо. Облака, постылость.
Нищее светило незаметно скрылось
местные сатрапы разошлись по кухням
«Водку нам с доставкой!»
«Обойдешься, милый.
Мне твой лик козлиный
опостылел всуе. Я тебя, урода»
«Ты?! Меня?! При друге?!»
« подведу молитвой
к лютой, страшной муке».
Конченые звезды.
Циркуль в мягком месте.
Классика арт-рока
три сосиски в тесте заглотнул впустую.
Не наелся. Сплюнул. Были бы здесь бабы
я бы точно всунул
научил их джиге под обстрелом чувства
лживого, больного: «Грустно?»
«Крайне грустно. Ты, Элен, откуда?
Ты ко мне, наверно?
Мне, как видишь, худо.
Очень даже скверно. Где мозоль, где язва
перегибы в брюках
без тебя мне плохо я в прозрачных суках»
«Ты их любишь? Правда?»
«Их не существует. Впрочем, ком желаний
бешено трамбует».
У меня нет мыслей. У меня есть ты.
Схватим по банану, двинем на пруды
блики в черных лужах
выдох через нос
сапоги овечек, битвы не всерьез
женщина к мужчине
слабость и оскал: «Лучше бы, как прежде
жестко поддавал».
Дети из колясок тянут руки к псам
лижущим им пальцы с желчью пилорам
«Отгрызем, отнимем
жалко, но нужда
пробуждает дикость и черствит сердца».
Люди. Это люди. Они здесь, Элен.
Не зарывшись в чуде жизни без проблем
заливают пиво, машут головой
«Ты зимой не плавал?»
«Я едва живой»
«Пьешь за обновленье голосов внутри?»
«Жорж, мое терпенье на нуле
учти».
Русская матрешка вы и только вы
пахнущая спиртом, жгущая костры.
Из души вы тело вырвете силком
«Телом я»
«Душою?»
«Ом, мы скажем ом»
«Вместе?»
«Я чуть раньше. Я мудрее вас
и тебя, и крошки цыпа первый класс».
Удивленные выбранным тоном
поджавшие с вызовом губы
отойдя, курили
вперившись в ручей
«Она лесби, Лена»
«Ты не мой. Ничей».
«Ну, не надо пены, присмотрись, поверь
мне тоска с другими»
«Что же ты за змей! Залезаешь в койку
рвешь мое белье
подогнав под вечность»
«Не твое. Свое».
Ранимый хлыщ, аристократ
чумазый инок и рубила
пришел черед. Поставлен мат.
Готова скромная могила.
Река проточна, ветер слеп
ботинки носом смотрят в небо
езжай, гони кабриолет
ты катафалк.
Тайфун
комета приволье мысли
холодок
подумал? Трезво. Не убавишь.
Чего не выпил, то не смог
жуками волка не затравишь.
Они явились?
Тысяч сто
ползут по телу, будто знают
в чье полутемное окно
я засмотрелся
Обвиняют?
Ведут себя назло весне
решившей разум взять с наскока
мне все равно.
Опять тебе?
Всем прочим счастья. В два захода
один на цель, второй на смерть
и дай их помыслам свершиться
апрельским утром, когда твердь
земли
уйдет
не возвратится.
Ты пессимист.
Я одинок.
Элен не в счет?
Она в порядке завидный стан, красивый рот
кипучий нрав без подзарядки.
Ни алкоголем, ни травой?
Траву не курит. Выпить может
совсем немного внеземной
унылый зов ее не гложет.
Россию любит?
Сам спроси. Войди с цветами
крикни: «Лена! Я с первых дней, бля, на Руси
вдыхаю свет зимы и сена!
Ответь мне честно ты довольна
рожденьем в брошенной стране
не понимающей, как больно
упавшим в пропасть на коне
я не успел его избавить
от массы друга-седока»
«Ты успокойся. Хватит лаять»
«Я успокоился. Пока».
«Ну, до свиданья. Ты на память
мне не оставишь свою боль?»
«Она нужна. Она товарищ.
Нет, не оставлю. Не неволь».
С Котляковского на просторы воды
на обветренном лице написано недоумение
ссади меня, речной трамвайчик
окликни турка, пусть столкнет
он сын посла. Спортивный мальчик.
По всем повадкам идиот
бубнит ритмичную унылость
скребет ногтями чернь перил
«Салям алейкум. Сделай милость
послушай, как я раньше выл»
«Ы-ууууу! У-ыыы! Хы-ыыы!»
«Теперь я вою дольше, громче
не понимаешь? Ничего отнюдь не к спеху
мыслить тоньше, чтобы считать за НЛО
меня.
Себя.
Бутылку бренди.
Фуражку бога, косяки.
Летучих рыб»
«Ага хи-хи»
«Изыди, голос! Вырвись в поле
один носись там в суете
желаний, взглядов
на огне
тупых клыков и мятых перьев
ты испечешь брусничный круг
горячий пепел, треск деревьев
уйди, мой верный, лучший друг»
«Я не уйду. Такая правда
нам выпадает не грусти
ложится плохо твоя карта
но кто-то хочет нас спасти».
«С Всевышним я в большом разладе»
«Он интроверт. Его держись.
Предстань сегодня при параде
не мучай член
не плюйся ввысь»
«Да я не мучаю»
«Я верю. Все это в прошлом, ясно, эх
любовь в забвении несложном»
«Случался грех. Приятный грех».
3. Намоленные дубины
Святая солнечная пуля
срезает прядь земных волос
у человека с чувством смерти
в глазах, в движениях руки
за сигаретой. Может быть.
Портфель набит зеленым чаем.
На задних лапах идет ночь
ее не сбить с пути, упившись
бурды оплаченных забот
гнетущих нервы до заката
взорвать конвейер? Не проси.
Не попрошу, я сам из стада
отлично вижу
хуже сплю
хожу в бессонницу подумать
по трупам парий за дождем
оно тут рядом.
Ограды, камни и кресты
венки, березы, птичий клекот
и ты, и ты, и пол Москвы
сюда прилягут
чей-то ропот
из-под земли надменно, трезво
течет, струится, шлет привет
«Я был козлом. Но если честно
не заслужил я столько бед.
Родился в Туле, жил в Кузьминках
женился, выждал разошлись
она плясала на поминках
никто не крикнул: «Ты! уймись!».
Ее познали десять?
двадцать?
еще когда мы вместе шли
под ярким солнцем. Прикасаться?
Я к ней любил я из тайги
куда поехал заработать
писал ей письма каждый день
она читала.
Взяв за локоть
Максима, Гиви знаешь, лень
перечислять мне этих резвых
умелых, прытких жеребцов.
вам абсолютно неизвестных
в нее входивших блядунов.
Убил бы!»
«Тихо»
«Нет, убил бы!
Так руку дружбы протянул
что моментально бы зарыл бы
бакланов, тварей Кто икнул?»
«Не я. Не вы. Скорее, ангел.
Он здесь летал
сейчас исчез»
«Обычный ангел? Не архангел?
Почти уверен это бес»
«Простить грехи и он сумеет.
Вы подтверждаете?»
«Ну, да. Меня давно надежда греет
отсюда прыгнуть в небеса.
Но не допрыгну. Не залезу
в спасенье штопаных высот
ворча, гнию, блюду аскезу
Зачем Христу там лишний рот?».
По теплым лужам на тележке
коробку с мусором везут в ней человек.
Сидящий труп.
Ревнивый минус Виктор Стулов.
Он из простых. Серьезных.
Мулов с собой война, с луной неверность
«Я говорю иди сюда
она висит.
Всю откровенность
своих измен мне кажет в лоб.
О, бедный лоб
ему досталось.
Прицельность выстрела судьи
весьма сказалась
на мне, да-да
на мне
увы лишь о себе могу я думать.
Судья убил меня во мгле.
Ее любовник. Не луны.
Моей жены, распятой страстью
к нему. К подонку болт судьбы
меня пронзил насквозь к несчастью».
«Не увернулись?»
«Опоздал. Заметив пулю на подлете
я наклонился и упал
сшибаясь в вечном крестном ходе
с поющей жабой Чики-Блю»
«Уже обмытой?»
«В миг. В болоте. Не удержусь
за ней спою
любовь!
ты зла!
мы тоже!
вроде!».
Минутный траур, пыль ветров
огонь на вкус сильнее дыма
зима понятней холодов
босой весны, идущей мимо
воров, коней, поддатых деток
они живут. Им нужно жить.
Пылая связкой тонких веток
в костре судьбы
как тут не пить
что завтра? День.
А ночью? Слезы.
Элен, ты плачешь? Подожди.
Я не дарю с похмелья розы