Вот такая Love Story.
Сенькина жизнь
Начните с головы, голубушка, сказал доктор, стараясь дышать в сторону.
Медсестра Грета Петровна, мужиковатая женщина неопределенных лет, ножницами разрезала многочисленные бинты и, освободив голову, бросила объемный красно-белый комок в пустое ведро. Для работы с головой, вместо положенного скальпеля, обычно применяют остро заточенный, закругленный кусок полотна от ножовки по металлу точная копия того, что используют карманники, обрезая в трамваях сумочки. Вместо рукоятки на этот обломок щедро наматывается синяя изолента и вот инструмент готов. Приподняв голову, Петровна безошибочно находит место над ухом и делает глубокий непрерывный надрез, обводя всю волосистую часть головы к другому уху. Этот участок кожи рывками отдирается от черепа вперед и как маска закрывает лицо умершего. Пилить череп зовут ассистента вот мозг уже вынут и лежит в кастрюльке, сейчас доктор начнет его строгать ломтиками, как бастурму, и дойдет до пули. Ассистент приступает к грудной клетке вот снята кожа, ребра перекушены, и грудь с хрустом открыта, как залипшая кухонная форточка весной. Петровна немедленно просовывает туда покрытую рыжими волосами руку с кривым скальпелем, ведет ее вверх вдоль пищевода к шее и наконец, отработанным движением, делает разрез полукольцом, чтобы освободить от гортани и ухватить изнутри язык. Обрезаются на ощупь хрящики, спайки, затем сильный рывок за язык книзу и вот все внутренности пищевод, желудок, тонкий и толстый кишечники отделены, они помещаются в эмалированный таз. В соседний таз кладут легкие и печень, а в мертвом теле остается лужа кровавой жидкости. Петровна поворачивает труп на бок и трясет жижа устремляется в специальный желобок, что проложен по обеим сторонам металлического стола. Мучимый похмельем, старый доктор копается в тазах, составляя отчет. Через час заключение готово. Все вынутое, включая искромсанный мозг, кидают в пустой живот и зашивают, сильно затягивая шов. Из ведра вынимают ком грязных бинтов, впихивают в череп и тоже зашивают.
Про Петровну в больнице говорили, что она не вполне баба, а больше как гермафродит. Как-то 7 ноября она сильно напилась после демонстрации, и домой ее повез шофер скорой Портнягин. Примерно с полгода мужики перемигивались, а Портнягин краснел и повторял:
Да нормальная баба она! Как все!
А с другой стороны ну что ему ещё оставалось говорить?
* * *
Гадкий ты, шептала Сеньке мать, тихо смеясь, гниленький такой врунишка.
И обнимала его нежно. А Сенька многословно, захлебываясь словами, тарахтел, что он не хотел лезть через забор, он отказывался но пацаны ж не поймут!..
Откуда в нем этот талант врать, а после так убедительно оправдываться? Адвокатом будет, подонок, улыбалась она. Странно все же папаша его и двух слов связать не мог. Впрочем, кто именно был отцом подростка, она наверняка не знала буфетчицей же работала! На автовокзале.
Семен, между тем, подрастал. Друзей, верных друзей, какие бывают только в детстве, у него почему-то не образовывалось, хотя с людьми он знакомился легко. Впрочем, это его не беспокоило, ведь друзья это ответственность какая. Их выручать приходится, делиться с ними. Нет Сене и так было неплохо. В школе он успехами не блистал и после восьмого класса поступил в техникум, здраво рассудив, что в институт ему не пройти чего же тогда время терять. Как многие сверстники, он вскоре пристрастился к фарцовке, но без хорошего стартового капитала раскрутиться было сложно вертелся на перекидке мелких партий фирменных пакетов, жвачки, иногда джинсов. Обычная, короче, жизнь обычного подростка с окраины столицы.
Необычное началось с армии, куда его после отсрочки все же призвали. Совершенно случайно замполит части проходил мимо ленинской комнаты, где в этот момент распекали четверых солдатиков. В вину им вменялась порча армейского имущества они вытряхнули содержимое висящего на противопожарном стенде огнетушителя, а внутри завели брагу. Но недоглядели бражка перебродила, пеной сорвало крышку, и возник скандал. Рядовое, в общем-то, происшествие ничего особенного, армейская рутина. Внимание же замполита привлек звонкий голос и взволнованная речь одного из нарушителей рядового Семена Квитко, служившего при кухне и продавшего самогонщикам сахар. Вдохновенно, нагло и убедительно врал солдат. Врал про «никому все равно не нужные» ягоды из компота и про раскаяние свое глубокое тоже врал задушевно. Замполит прислонился к стенке, глаза его мечтательно закатились. Он незамедлительно потребовал дело демагога, и вскоре Квитко стал комсоргом части. Он произносил зажигательные речи, обличал отстающих и воспитывал отличников боевой и политической подготовки.
«Гнилой он какой-то, размышлял ироничный замполит, сидя в президиуме на расширенном комсомольском собрании, но, сука, создан для нашего дела. Да и где найдешь такого вдохновенного пиздобола? Поёт с трибуны будто сам верит в пришествие коммунизма, гандон!»
Был у нового комсорга один недостаток не любил он рутину. Отчетность, заполнение справок, протоколов собраний и прочих документов утомляло его необычайно, в то время как выступление перед личным составом, напротив, заряжало энергией.
Вызывали, товарищ подполковник?
Да. Зайди, закрой дверь. Вот тебе бумага пиши заявление.
Вы имели в виду рапорт?
Нет. Заявление и автобиографию. Будем в партию тебя принимать.
Однако вступать в партию сержант отказался категорически. Армия закончится, рассудил он, а взносы надо будет платить до самой смерти. А у меня мама на руках.
Ух ты ж ушлый крысёныш! опешил замполит. Он никак не ожидал такой реакции.
Мама, судя по твоему личному делу, заведует столовой, что по жизни за высоким забором нашей части приравнено к заведующему кафедрой, доктору наук. Она сама половину роты может содержать. Но печалит, сержант, меня другое. Печалит непонимание перспектив. Как можно принадлежность к передовому классу советского общества измерять суммой партвзносов?
Не по зову души, конечно, хлопотал подполковник, а исключительно для своих показателей выдвижение кандидата в члены КПСС из рядового состава ценится руководством. С офицерами-то все понятно они пищат, да лезут в партию, а вот из призванных солдатиков, как правило, никто идейностью не блещет, а если блещет то идейность ихняя проистекает из полного отсутствия мозга.
Пришлось этому скользкому юноше объяснить, что в противном случае ему придется продолжить службу простым солдатом в приполярном городе Надым.
Вот, кивнул головой циник на перевернутый лист меню офицерской столовой, разнарядка пришла на тридцать человек. Ты, кстати, не знаешь где этот город Надым?
И стал Семен кандидатом, а перед самым дембелем был принят в коммунисты. С тем и ушел в полную неизвестность на гражданку. В поезде он рассеянно листал свои бумаги характеристику, направление в Челябинское танковое училище, где его должны были принять без экзаменов, протокол партсобрания и решение о выдаче ему рекомендации еще куда-то Армии наш герой больше не хотел ни в каком виде. И это притом что десятки его сослуживцев пошли бы на все, чтобы иметь хоть часть этих документов. Тяжело вздохнув, Семен бросил папку на дно чемодана.
Он уже знал, что мать в его отсутствие стала сожительствовать с блатным, что места в их квартире для него больше нет и что ему предстоит поселиться у бабушки в Одинцово. Гурген, так звали блатного, источал чувство вины, которое вылилось в умопомрачительную сумму в пятьсот рублей. Деньги эти он назвал «подъёмные» и вручил Сеньке в первый же день. Квартира матери теперь напоминала музей подделок и безвкусицы золотистые шторы, хрусталь, аляповатые люстры чешского стекла. Вечная хохотушка мать тоже изменилась теперь она могла внезапно сорваться в слезы, в истерику. Если бы кто-нибудь спросил дембеля чем пахнет в квартире? тот не задумываясь ответил бы тюрьмой, хоть никогда там и не был. Именно из-за этого ощущения скорого краха он категорически отказался выписываться. Закроют маму квартира пропадет.
Устраиваться на работу бывший сержант не спешил принялся фарцевать, но через полгода его разыскал участковый и предупредил об уголовной ответственности за тунеядство. Семен показал партбилет, чем вогнал старого капитана в ступор он тут же порвал все бумаги и ушел, а тунеядец все же принялся искать работу. И нашел он стал инкассатором. Работа эта была на редкость бестолковая и унизительная. На смене требовалось носить форму, фуражку и наган, но Семен был принят «на замену», то есть без постоянного маршрута. В этом качестве набиралось не более 78 рабочих дней в месяц, что позволяло безбоязненно фарцевать.
Семен-джан! Гурген смотрел в сторону, поправлял мокрый от пота воротник. Нужны бабки на адвоката. Маму твою под подписку выпустили, но, похоже, арестуют в оконцовке.
Были бы бабки, разве надел я когда нибудь вот это, Сеня снял с вешалки фуражку с зеленым околышем.
Что? Так плохо? Совсем? захлопал ресницами носатый. А те 500, что я тебе после дембеля дал?