ЭТО нужно вернуть Саиду. ЭТО взято из его хаты. А навел ты. Через Снежану навел. Тссс Он быстро положил свой палец на открывшиеся для оправданий губы перепуганного администратора. ЭТО принеси сюда и отдай мне. Ничего тебе не будет. Директором поставим. Иди.
Как он добрался домой, Квитко не помнил. Несколько часов его мучила изматывающая икота, затем окончательно накрыло отчаяние. В дверь позвонили, и по спине побежал холодный пот. Но это пришла Яна.
Уходи отсюда. Прямо сейчас. Собери вещи и уходи.
И Яна уехала во Фрязино к маме и к маленькой дочке.
А деньги Семен собрал. Все до копеечки собрал и принес Мусе. Но директором его не сделали, а совсем наоборот перестали замечать, и бывший наводчик этот сигнал прочитал правильно. Он все бросил и стал прятаться у бабушки в Одинцово. А сдал его Гурген. И вот в торце этой панельной девятиэтажки появилась вишневая девятка жигулей. За рулем сидела Янка руки ее непрерывно дрожали, на лице лежал толстый слой тонального крема. На заднем же сиденье расположились двое бродяжек. Длинного звали Аркан, а мелкого Федькой. Оба нестерпимо воняли. Янка извела на них весь свой парфюм и сейчас горевала у опущенного окна. Зимний ветер охлаждал измученное лицо, все мысли были о дочке, которую пообещали увезти в аул, если она не выполнит. А она выполнит выбора у нее нет.
Тёть! Тёть! Вот она «Волга»! заверещал мелкий. А Аркан был глухонемой мог только мычать. Ему предстояло выполнить задание и бросить на месте пистолет, но Аркан не дурак оружием разбрасываться! Аркан знает, кому его продать можно. Аркан тут он ощутил толчки в бок. Женщина с переднего сиденья протянула ему пистолет и жестами показала, что затвор тянуть не надо, ничего нажимать не надо только направить и потянуть спуск. Но Аркан не дурак знает что почем. Прижав пистолет к груди, он бочком-бочком, но довольно быстро побежал к подъезду, Федька еле поспевал за ним.
А убитый запарковал свою кремовую «Волгу» когда-то предмет зависти всех его знакомых, от блядей до гэбэшных кураторов, и медленно пошел к подъезду, сжимая в кармане длинный гаражный ключ. Москву захлестнули квартирные кражи вот и у бабули в подъезде отчаявшиеся жильцы поставили замок.
Какой все же кошмар происходит, сокрушенно подумал он, глядя на парочку грязных подростков в чьей-то большой, заношенной одежде. Разве такое могло быть раньше? Теперь он всегда, 24 часа в сутки, жил в «раньше» путешествовал там мыслями, приукрашивал, идеализировал тем и спасался от сумасшествия.
Я знаю, что холодно, но в подъезд вас, парни, не пу
Охнул, упал на бок, забил судорожно затылком о бетон и вдруг начал делать круговые движения одной рукой, словно плыл на спине. Обратно. В «раньше»
Федька зачарованно смотрел на эти конвульсии, а по ногам у него текло тёплое. Очнулся он от гортанного, необычного крика глухонемого. Как слонёнок кричит, очнулся Федька. Когда-то, в другой жизни, мама брала его в зоопарк. А может, он в детдоме по телевизору слышал. Янка смотрела, как к ней по снегу, хлопая полами курток с чужих плеч, бегут дети у каждого изо рта вырывается пар. Федькино облачко поменьше, у Аркана побольше. По договору она должна была отвезти их на дальнюю теплотрассу, но уже не было ни сил, ни нервов Янка кинула на снег деньги и нажала на газ.
Свердловский зоопарк сквозь судьбы Родины
Именно там, под истерические крики павлинов и хохот гиен, началась моя недлинная трудовая карьера. Я работал ночным сторожем. Бревенчатая будка отапливалась дровами поленья потрескивали, на мерзлых торцах их появлялись пузырьки и пар, огонь бросал на стены причудливые тени Нигде и никогда не спал я так крепко, так беззаботно, как в том далеком зоопарке за полноценные 95 рублей в месяц!
Твои волосы костром пахнут, восхищенно шепчет мне подружка на лекции. Я ее не слушаю, так как увлечен расчетами если к стипендии прибавить зарплату сторожа и доход от фарцовки, то обнаружится, что институт заканчивать невыгодно! Кто же даст молодому специалисту, инженеру-технологу, больше 120 рублей в месяц? Да нет таких зарплат. А сейчас я при бабках, уважении и романтическом запахе костра
Но всё хорошее когда-то заканчивается скоро я получу диплом и уйду в жизнь без павлинов, где сон прерывист и неровен, где денег за него никто не платит.
Но это всё потом. А пока, сряхнув снег с полена, я закидываю его в печку и завороженно смотрю на огонь. В криво прибитом радио негромко шепелявит Брежнев. Кажется, хвалит хлеборобов Кубани, а может, и рыбаков Заполярья речь его непонятна и наполнена шипящими, будто он поляк. Очень старый, изможденный, совсем изношенный, никуда не годный поляк.
Но всё хорошее когда-то заканчивается скоро я получу диплом и уйду в жизнь без павлинов, где сон прерывист и неровен, где денег за него никто не платит.
Но это всё потом. А пока, сряхнув снег с полена, я закидываю его в печку и завороженно смотрю на огонь. В криво прибитом радио негромко шепелявит Брежнев. Кажется, хвалит хлеборобов Кубани, а может, и рыбаков Заполярья речь его непонятна и наполнена шипящими, будто он поляк. Очень старый, изможденный, совсем изношенный, никуда не годный поляк.
Далеко в павильоне рычит-жалуется на судьбу лев Руслан: ему опять достались одни кости да мослы кормчая, дрянь, посрезала всё мясо. Ничего намедни я видел, как он, молниеносно высунув из клетки лапу, когтем подцепил большую бурую крысу, бежавшую по канавке вдоль клеток. Не пропадет уральский лев Руслан. И я, наверное, не пропаду.
Снаружи бесшумно, крупными хлопьями валится белый снег. К часу ночи все стихает.
В сторожке тепло и кажется, что жизнь будет вечной
Карась
В моем милицейском кабинете на подоконнике стояла трехлитровая банка, и в банке этой жил карась. Был он жизнерадостен и неприхотлив. Жрал хлеб, но без особенного удовольствия. Больше даже не жрал, а умничал. Несъеденный хлеб разбухал и опускался на дно, смешиваясь с карасьими какашками. Вода, соответственно, портилась. Я тогда был молодой, смекалистый и быстро понял, что кормить рыбину надо через три дня на четвертый. Это дало превосходный результат карась жадно сжирал хлеб, и вода, желтая водопроводная вода Свердловска восьмидесятых, оставалась относительно чистой. Так мы и жили, душа в душу, до того дня, когда мне пришлось внезапно улететь в Москву на семь дней
В кабинете воняло. Из зелено-серой воды овалом торчало побелевшее карасье пузо. В глубокой печали, на вытянутых руках я скорбно понес банку вдоль длинного казенного коридора прямиком в сортир. Реквием по усопшему и слегка завонявшему другу звучал в ушах моих. Однако вывалить в унитаз и смыть покойного мне не удалось. По счастью, в единственной кабинке кто-то гадил, и дверь была заперта. Мне ничего не оставалось кроме как выплеснуть содержимое банки в умывальник. И тут рыба ожила принялась укоризненно бить в раковине хвостом! Очень я тогда обрадовался. Возликовал прямо. Отмыл страдальца от слизи, наполнил банку свежей рыжеватой хлорированной водой и отнес другана обратно на подоконник. Там он жил еще довольно долго, меланхолично разглядывая сквозь стекло, как я строчу бесконечные бумаги с грифом «секретно». Низ карасьего пуза так и остался белым.
Когда мы расстались и как сложилась его судьба вообще не помню!
Давно было
Умер Брежнев
Помню, погода в этот день была мерзопакостная холодно, сыро, слякотно. Оттого приехать вечером домой было особенно приятно. Дома были пельмени. Думал начну сейчас их лопать в тепле и уюте, да приобщаться через телевизор к сокровищнице советской эстрады Пугачёва там, Кобзон, Лещенко
Телефона у меня еще не было. Таких как я поднимали «по цепочке» дежурный звонил тем, у кого был установлен домашний телефон, а уж они были обязаны пешком обойти и оповестить всех сотрудников, что живут неподалеку. За мной пришел поддатый и вечно хмурый участковый Нечаев он потом повесился, но никто не знает почему.
А чо за тревога-то? спрашиваю. Учебная или как?
Или как. Брежнев воткнул.
Чего воткнул? Куда? растерялся я
В коридорах ОВД висел стойкий запах перегара, и казалось, что качается само здание райотдела такого огромного количества пьяных в милицейской форме я ни до, ни после уже не видел!
И то сказать объявить тревогу в День милиции! Выдернуть из-за стола в самый-самый праздник! Общее настоение, тем не менее, было благостное все понимали, что тревога объявлена лишь техническая: так положено, раз главный вдруг помер. Зато не придётся проверять чердаки и подвалы, либо мерзнуть в оцеплении. Никто не грустил, не было и ощущения смены эпох. Утром всех отпустили по домам, велев вернуться в 2 часа, но мало кто пришел.
Потерпевшим во всей этой истории оказался влюбленный опер Валера Куренной. У Валеры на пятницу в ресторане «Большой Урал» была назначена свадьба, но её, как и другие подобные мероприятия по всей стране, отменили и перенесли в связи с объявленным в стране трауром.
Он, впрочем, потом всё равно развёлся