«Честь и достоинство» понятия внутренние, это свойства души, характера человека, соотнесение себя со своим местом в обществе, а также образ мыслей и действий. «Репутация» это то, что думают о тебе другие, как ты выглядишь в их глазах. При этом на самом деле ты можешь быть каким угодно, это твое личное дело хоть мерзавцем, стукачом, извращенцем. Никто не вправе лезть в то, что называется «privacy», т. е. твое личное пространство. Отсюда двуличие и лицемерие, которые столь отвратительны русскому сознанию в западном человеке. Но это всего лишь оценка. Западный человек такой не потому, что он плох или хорош. Его таким воспитали. Взрастили. Это те негласные правила жизни, на которых стоит общество и которые оно постоянно транслирует своим подрастающим членам. Благопристойность главное правило западной жизни.
«Сила» это то, чем в западной картине мира должно подкрепляться любое слово, любое действие. Хорошо известна американская сентенция о том, что «доброе слово хорошо, но доброе слово и «Кольт» еще лучше». Сюда же можно отнести и политику «с позиции силы», и многочисленные санкции, раздаваемые направо и налево, недобросовестную конкуренцию и проч. Примечательно то, как представители западного мира всегда вели себя по отношению к побежденным. Знаменитая латинская фраза «Vae victis», означающая «горе побежденным» и идущая еще со времен «античности», как нельзя лучше характеризует это отношение. Унижение, нечеловеческие условия, пытки вполне обыденная вещь для тех, «кто проиграл». Это и закрытые тюрьмы на территориях других государств, и условия концентрационных лагерей времен Второй мировой войны, и высокомерное унижение народов захваченных колоний. Разительным контрастом предстает отношение русских к «побежденным» и пленным. О том, как солдаты делились продовольствием с населением освобожденных немецких городов, как отдавали одежду замерзающим пленным и проч. написано и сказано много. Вот о причинах такого «странного» поведения говорилось до обидного мало. Все дело в том, что для русского сознания «вражеский солдат» и «просто человек» это как бы два разных объекта (несмотря даже на то, что объект этот один и тот же). Являясь «солдатом», человек становится частью большой враждебной силы, которую, естественно, необходимо сокрушить. Но когда враждебная сила уже сокрушена, человек опять становится просто человеком. А человек, в русском понимании, не может быть плох, поскольку являет собой «образ бога». Каждый человек это «тварь божья», у каждого внутри есть душа частица, «искра» бога. Человек с человеком всегда найдут общий язык. Примечательно, что это во многом объясняет и тот тип экспансии, который был характерен для русского мира, и для Запада. У России никогда не было колоний в привычном смысле этого слова. Россия, победив некую силу (враждебное государство, союз племен и проч.), как бы вбирала в себя население новых территорий, которое, к слову сказать, получало те же права, что и жители остальной империи. Не трудно заметить, что принцип аналогичен тому, что был описан чуть выше. Западные империи действовали существенно иначе. В ряде случаев население подвергалось геноциду. Там, где это не удавалось, ставилась колониальная администрация, в задачи которой входило выкачивание ресурсов из подконтрольных территорий. Естественно, население колоний никогда и ни при каких обстоятельствах не получало тех же прав, что и остальные жители империи. Это всегда были «люди второго сорта», «недочеловеки», участь которых заключалась в постоянном рабском труде.
Соотношение цели и средств также отличается коренным образом у представителей Русского и Западного миров. Но это заслуживает отдельного рассмотрения.
6.Русская литература явление в мировой истории уникальное. И не потому, что она лучше или хуже всех других литератур. Просто с конца XVIII до конца XX века, т. е. около двухсот лет, она выполняла не свойственные литературе функции. По существу, это была единственная более или менее свободная трибуна в стране для общественной мысли. Все остальные области политика, философия, государственная и общественная деятельность находились под жестким давлением и неусыпным контролем властей. Напуганные Пугачевщиной и в особенности «якобинской смутой» во Франции, екатерининские вельможи делали все, чтобы не допустить того же самого в своей стране. Последовал указ о запрете всех тайных обществ (в том числе масонских лож). Затем были ликвидированы «вольные типографии» Новикова, а сам он без суда заключен в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет. Радищева, который осмелился написать «Путешествие из Петербурга в Москву», объявили «бунтовщиком похуже Пугачева» и приговорили к смертной казни, которую затем заменили 10-летней ссылкой в Сибирь. При Павле I политика «закручивания гаек» продолжилась, попытки поставить всех «во фрунт» под командованием «не из лести преданного» государю Аракчеева привели к созданию печально известных «военных поселений», а также перестройке армии по прусскому образцу. Война 1812 года и сопровождавший ее национально-патриотический подъем привели к частичному разрушению социальных перегородок, к единению всех слоев общества, что в итоге вылилось в декабристское движение, разгром восставших на Сенатской площади и последовавшую затем «николаевскую» реакцию. Было основано «третье отделение», т. е. политический сыск, в обязанности которого входило выявление «неблагонадежных» элементов и их нейтрализация от высылки в Сибирь или на Кавказ в район военных действий до реальных приговоров к смертной казни, как в случае с петрашевцами. Отмена крепостного права не принесла решения накопившихся проблем. Революционные подпольные ячейки, террористические акты, «брожение умов» сменились Февральской революцией, а затем Октябрьским переворотом и революционным террором. Советская эпоха обернулась еще большим давлением государства, тотальным господством цензуры, внедрением нормативности и «социального заказа» на всех уровнях.
Однако при всем этом литература в России долгое время оставалась той областью, где общественная мысль могла подавать хоть какие-то признаки жизни, с трудом пробиваясь сквозь препоны запретов, цензуры и навязываемых идей.
Практически каждый образованный человек в России знает фразу М. Цветаевой о том, что «Пушкин это наше все». А лет за 30 до ее слов Ф. Достоевский в своей «пушкинской» речи произнес: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа. И пророческое. И никогда еще ни один русский писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин». Вся русская литература, по мнению Достоевского, вышла из Пушкина. В чем же здесь дело и что имелось в виду?
Все творчество великого русского поэта, все его произведения пронизаны идеями гуманизма. В их центре всегда стоит обычный, простой человек, носитель той самой «искры божией». Но он не только стоит в центре, он одновременно еще является и мерилом всего. Нравственный закон у Пушкина высший закон не только человеческого бытия, но и объективный закон вселенной. Никто и ничто не может его нарушать безнаказанно. Само мироздание мстит такому человеку, приводя его к неизбежному наказанию: жизненному краху или гибели. Об этом все произведения Пушкина от лирики и поэм до драматургических произведений и прозы. Нельзя достичь благой цели негодными средствами. Данное утверждение у Пушкина звучит четко и безапелляционно. Надо сказать, что нигде и никогда в мировой культуре не было в столь отчетливой и одновременно рельефной форме провозглашена данная максима. Все последующее развитие русской литературы шло именно в направлении, указанном Пушкиным, а еще точнее в осознанном им и четко очерченном русле русского духа. Все душевные терзания героев Тургенева, Лескова, Толстого, Достоевского, Чехова есть не что иное, как попытки соотнести собственную жизнь с этим самым нравственным началом, измерить общественные установления мерилом милосердия и человеколюбия. Любой человек, каким бы он ни был, пусть это даже гоголевский Акакий Акакиевич или старуха-процентщица из «Преступления и наказания», есть «образ божий» и имеет право на жизнь.
К. Леонтьев, говоря о Возрождении, как-то сказал, что «Пушкин для России и был Возрождением». Отчасти это справедливо. Но лишь отчасти. Дело в том, что само европейское Возрождение было вовсе не равно пушкинскому гуманистическому взгляду на мир. Оно проходило под знаменем секуляризации жизни, т. е. вывода ее из-под гнетущей власти церкви и религиозных догм. Именно это являлось главным. Появлялись национальные государства, которые освобождались от деспотизма Ватикана. Человек в новой системе мироздания также становился мерилом жизни. Но это был совсем другой человек. Здесь он понимался не как «тварь божья», а как вполне земное, греховное и часто безбожное существо со всеми своими пороками и набором не совсем привлекательных качеств. Избавляясь от религиозных пут и отвергая католические каноны, во многом к тому времени дискредитированные институтом «папства» и политической практикой Ватикана, деятели Возрождения зачастую ничего не предлагали взамен. Свобода оборачивалась в том числе и свободой от любой морали. Мемуары Челлини, произведения Рабле, Чосера, Боккаччо и многих других авторов зачастую поэтизировали низменный быт и давали примеры настоящего аморализма. Европейское Возрождение это торжество человека, но человека безбожного. Особенно ярким примером торжества подобного «возрожденческого духа» являлись сочинения Никколо Макиавелли (напр., небезызвестный «Государь»), в которых автор давал наставления тем, кто занимается политикой и государственным управлением. Вот лишь несколько таких «советов»:
«У государя никогда не бывает недостатка в законных причинах для нарушения своих обещаний».
«Управляя людьми, их нужно либо купать в ласке, либо подавлять».
«За легкие обиды подданные начнут мстить, но за тяжкие обиды мстить не станут».
«Создание колоний обычно обходится совсем недорого. Те, кто живет в колониях, обычно верны своему правителю и не настроены вредить ему, а те, чьи интересы государь затронул, не могут ему навредить в силу своей бедности и разрозненности».
«Завоеватель должен стать главой и защитником менее могущественных соседей, в то же время стараясь ослабить тех, чья сила начинает возрастать».