*
Апокалиптические, дистопические или антиутопические произведения важны с точки зрения создания разработанной адекватной концепции зла, как нежелательного модуса существования, к чему, на мой взгляд, должны отчасти стремиться формы современной литературы. Преследуя эту цель я также создала дистопию «Империя Смерти», сильно отличающуюся по стилистике от «Соединения», но связанную отчасти сюжетом, которая, впрочем, является вполне самостоятельным произведением.
Соединение, сверхразум, описываемый в этом романе, все же в некотором роде вынужден благодаря тем же процессам распада, деградации, воссоздавать нечто вроде разумных форм коммуникации с изолирующимся объектом.
Роман ставит наблюдателя посередине, на границе, там, где происходит распад и замыкание форм. Проводя свой мысленный эксперимент, я наблюдаю основные закономерности, описывая формы и структуры воображаемой реальности, исходя из их непосредственного восприятия. Роман вряд ли можно назвать занимательным в привычном смысле этого слова (в отличии от «Империи Смерти», форму которой я придала, исходя из намерения развеселить друга), он не адаптирован специально для людей. Я писала «Соединение» ради собственного удовольствия, и потому роман несколько странен, я бы даже сказала, психоделичен, соответствует сугубо моему вкусу, произволу и выработанной мной методике работы (я основывалась на сосредоточении на проблеме, чем-то похожем на автоматическое письмо, и некоторым своим опытом, связанным с осознанным сновидением). Однако, данный роман можно назвать красивым, несмотря на то, что читать его довольно тяжело.
Что касается практической стороны описания, то можно увидеть, что я, воспроизводя его, должна была решить ряд вопросов, и прежде всего, вопрос отображения информации в сложной кибернетической системе, которую должен представлять разум соединения, и, следовательно, вопрос о том, как должен был бы развиваться далее, эволюционировать, мозг в общем. В романе можно заметить несколько тезисов, на которые я вольно или невольно воспроизвожу. Эволюция мозга, во всяком случае, нелинейные варианты форм развития и существования оного, умозрительно связаны с выделением им фундаментальных взаимосвязей, которые от узкофункциональных и простых, связанных с сугубо функционированием организма, становятся все более общими и сложными, связанными с общими закономерности функционирования среды. Таким образом, если представить один из несуществующих вариантов, то отображаемые гибко внешние связи на одном этапе должны получить некоторое структурное основание на другом этапе так, что мы можем сделать допущение, что человек на следующем этапе развития мог бы получить некоторые органы восприятия, которые могли бы отображать смыслы, которые сейчас мы можем извлечь только опосредованно: путем размышлений, обобщений, которые делаются различными науками, естественными и гуманитарными. Впрочем, так как мы рассматриваем в некотором роде внечеловеческий интеллект, развившийся на основе человеческого, мы предполагаем, что данные смыслы в случае людей, обладающим вторичным онтологическим статусом по отношению к более обширным и развитым системам, их включающим, не получают подобного воплощения а мозговая система уходит в сторону приспособления ко вторичной среде, которую представляет сверхразум Соединения. Что же касается самого Соединения, то можно предположить, что оно должно как раз все больше сливаться с некими взаимосвязями, которые мы условно можем назвать взаимосвязями первого порядка, лежащими в основе функционирования действительности (например, но необязательно, с физическими законами). Следовательно, наш вирусный мозг, формирующийся в соединении, отщепляющийся от него, должен как воспринимать некоторые общие структуры соединения сами по себе, так и не иметь о них понятия, так, возможно, воспринимать их частично, не целостно, то же должно касаться его восприятия своей человеческой природы и обыденной действительности. Что же касается остальных людей, то подразумевается, что они воспринимают реальность примерно также, как и мы, так как восприятие Соединения, и, следовательно, их общей природы, им не доступно. При этом подразумевается, что канва восприятия отщепленного героя будет все же связана с восприятием типичных стереотипов действий и событий, в которые включены люди (а, значит, и тело героини) в обыденной действительности и которые для них отображаются соответствующим образом, как обыденность, но которые не могут так однозначно восприниматься описываемой нами структурой протагониста. Странноватые психоделические описания форм, приведенные в дистопии, таким образом, касаются до повторяющихся день за днем видов и стереотипов действительности, с которой мы сталкиваемся и которые каждый может легко вывести из своего опыта, сопоставляя их с рядом значений, переживаемых протагонистом, за исключением того, что его реальность является более технологически совершенной и в ней существуют некие особые разновидности людей, выведенные, исходя из потребностей Соединения и преобразующей силы его появления и существования, и, соответствующие наборы действий, с ними связанные, которые, однако, также касаются обобщенных структурно-смысловых аспектов действительности существования людей, на базе которого и появилось Соединение.
Читая произведение можно заметить, что большую его часть занимают визуальные феномены, описываемые несколько однородно: это связано, кроме темы романа, с тем, что я непосредственно наблюдала за данными феноменами как медиум и тут же их фиксировала в реальном времени, не будучи в силах перевести внимание, чтобы описать некоторые общие детали пропорционально, и затем вернуть внимание назад. Я решила сохранить эту особенность по причине того, что ее изъятие требовало бы написания еще одного романа.
«Эпиграф к отверженной книге.
О ты, чьи грезы зла не знали,
Чьи сны и трезвы и легки, -
Брось эту книгу сатурналий,
Безумных оргий и тоски!
И если ты все чары слога
У Сатаны не переймешь,
Ты в книге той поймешь не много
Меня ж безумцем назовешь!
Но если взор твой схвачен бездной, -
Пустые грезы прочь гоня,
Читай, чтоб полюбить меня;
Кто ищет Рая бесполезно,
Меня поймет!.. А если нет,
Тому проклятие ответ!».
Ш. Бодлер.
Часть 1: «Пробуждение».
1. Соприкосновение форм: сопротивление.
1
Когда моя кровь замерзла, пришел он. Он ступал по красному льду, что был моими внутренностями. Мое сердце стало холодным, твердым и хрупким. Когда ты наступал на красный лед, укрытый белой кожей снега, мое сердце содрогалось и тихонько вибрировало от твоих шагов. Мой разум слился с разумом водоема. Меня раздирал смех, потому что ты был в опасности, потому что моя кровь не успела достаточно хорошо замерзнуть, и мне хотелось тебя утопить в ней.
Когда вокруг потоки, они похожи на смерчи, что удерживают в себе землю, они похожи на закрытые, как цветы, могилы. Серые вихри делают все однородным, они тонут в пространстве, расщепляя его, они могли бы быть цветами, если бы порой не приобретали отвратительных форм. Особенно они страшны, когда на них появляются отростки, и они напоминают тела людей. Отвращение, которое испытываешь, видя эту картину, безгранично. Здесь только тонкая пленка, лежащая поверх существ, отделяет жизнь от смерти. Неуловимый кусок чего-то, похожего на материю, позволяет действовать так, чтобы не выдать себя. Только он создает те замысловатые пути лабиринта, по которым можно идти, чтобы они тебя не заметили. Прозрачная и легко поддающаяся любому прикосновению и воздействию ткань те границы, которые не стоит переступать. Это движущийся лабиринт.
Вокруг вихри, вокруг тонкие тела, черты которых хрупки, как крылья насекомых, сквозь них проступают другие черты и тела сквозь них проступают другие черты и тела.
2
Его фигура застыла у кромки воды. Его черты были почти не различимы для нее. Его тело расплывалось, скользя вслед за дрожью заключенной в лед воды. Его тело было большим белым червем, стоящим вертикально и танцующим, немного раскачиваясь. Его тело пыталось проникнуть в сине-черную глубь неба, чтобы проделать в ней белый ход. Его тело расширялось книзу, образуя нечто подобное перевернутой воронке. Вверху воронка искривилась, направив свое острие вниз. Он начал медленно вскрывать кожу, покрывшую ее и других существ. Очертания предметов, находящихся за пределами кожи, покрывшей существ, менялись. Их очертания искажались от боли. Воронка образовала мост, идущий от проделанной ей во льду раны. Теперь оба конца воронки были расширены. Существо, открывшее кожу, показалось разделенными овальными сужающимися и расширяющимися сегментами. Ее рана обозначала контурами его рот. Ее тело потеряло равновесие и начало стремится к острой кромке льда. Она подплыла к открытой ране и прислонилась к ее острым краям, совпадавшим со ртом нагнувшегося существа и его зубами. Она подплыла к ране, чтобы закрыть ее своим телом, чтобы она перестала быть открытой. Острые края льда, его зубы впились в кожу, соединившись с ней. Вода стала заплывать черно-красными быстро рассеивавшимися лучами. Они отходили от ее конечностей, а также от ее головы. Фигура медленно шевелилась вместе с движениями воды, что покрыла ее глаза. Ее тело медленно поднималось вверх, ритмично раздуваясь и пенясь снаружи, истончаясь и проваливаясь внутри. Ее тело поднималось на поверхность неровными округлыми волнами, сливаясь с отяжелевшей, окоченевшей кожей воды. Между ее кожей и льдом образовались черно-красные границы. Границы обозначали места, в которых поверхности сближались, стремясь слиться. Фигура стояла над ней. Она представляла черную дыру в пространстве, проход, из которого вместе с движением сочились полупрозрачные изогнутые лучи с плотным, заполненным тонкими струйками крови центром. Верхний видимый край черного тоннеля исказился. Из отверстия начало медленно выплывать нечто беловатое. Беловатая неясная фигура прикреплялась сзади к черной фигуре. Сначала появившийся из черного портала или фигуры предмет был похож на беловато-серый пузырь, заплывавший тьмой сверху, бессильный из нее окончательно вырваться.