В нашей книге мы подытожили эти интервью из гущи событий, полученные за сотни тысяч километров наших странствий, и наложили на мировую статистику по всем выборам, проведенным с 1960 года по сей день[12] (подробнее см. Приложение 1). Кроме того, мы использовали новейшие аналитические политологические исследования, чтобы собрать полный ассортимент фальсификаций и понять, почему их не удается предотвратить. В отличие от других важных работ последних лет, посвященных анализу количественных показателей[13], мы концентрируемся на уроках всех этих событий и закономерностях, которые нам довелось воочию наблюдать. Главным образом, мы опираемся на случаи стран, которые нам лучше всего известны Беларуси, Кении, Мадагаскара, Нигерии, Таиланда, Туниса, Уганды, США и Зимбабве.
Что считается фальсификациями?
Поскольку термин «фальсификации» весьма дискуссионный, важно не путать их с электоральными стратегиями, которые лежат в основе любого демократического процесса. В данной книге мы осознанно проводим границу между нарушениями и стандартными предвыборными обещаниями ради завоевания поддержки. Популистские кампании могут упрочить позиции текущего лидера, который обычно располагает куда большими ресурсами по сравнению с оппозицией, но обращение к потребностям избирателей все-таки неотъемлемая часть демократической политики. Кроме того, мы разделяем нарушения и обычные преимущества правящей власти, такие как способность запускать государственные программы во время предвыборных кампаний, а также тот факт, что президенты и премьер-министры, как правило, между выборами получают больше внимания СМИ, чем оппозиционные лидеры. Подводя итог вышесказанному, нужно отметить, что фальсификации представляют собой незаконные и недемократические инструменты влияния на политическое поле в пользу одной партии либо кандидата и в ущерб остальным.
Фальсификации можно разбить на шесть категорий нарушений. Первая это перекройка избирательных округов (глава 1), благодаря которой руководители искажают размер и границы электоральных групп, чтобы получить преимущество в парламентских выборах [14]. Из-за этого оппозиционные партии могут в итоге обрести меньше мест, даже если получили больше голосов. Вторая категория подкуп избирателей (глава 2), который предполагает прямую оплату поддержки граждан: денежные подарки или, как это часто называют в Африке, «приятные мелочи». Это может быть эффективным способом заручиться голосами, которые иначе вам не достались бы, однако это недешево. Вдобавок, когда голосование проходит тайно, трудно проконтролировать результат. Избиратели могут принимать подкуп от одного кандидата, а затем бросать бюллетень в пользу другого без каких-либо последствий для себя.
Автократы могут также задействовать третью категорию фальсификаций развернуть репрессии, чтобы помешать остальным кандидатам вести предвыборную кампанию (глава 3). Отрезать их от доступа к СМИ, запугивать их сторонников, чтобы не дать им проголосовать. Если и эти стратегии не сработают, у фальшивой демократии остаются еще два туза в рукаве. Это электронный взлом голосования (глава 4), чтобы изменить ход гонки, а порой и переписать результат, а также вбросы в избирательные урны (глава 5) накрутка голосов или организация многократного голосования, чтобы повысить итоговый процент нужного кандидата. А чтобы прикрыться от обвинений за подобные фокусы, текущая власть может привлекать международное сообщество (глава 6), легитимизируя низкокачественные голосования руками спонсоров. Впрочем, три последние категории фальсификаций могут вызвать шквал критики на голову автократов, поэтому самые эффективные из них не откладывают подтасовки на последний момент.
Эти стратегии приносят как выгоды, так и расходы, поэтому их применение зависит от того, насколько уязвима позиция авторитарного лидера в текущий момент. Очевидно, что наиболее заметные формы фальсификаций вбросы пачек бюллетеней и гонения на оппозицию. Из-за этого их применение рискованно, а наблюдателям, иностранным правительствам и собственным гражданам легко распознать нечистую игру[15]. В связи с этим умудренные опытом режимы начинают манипулировать избирательным процессом задолго до дня голосования. Если их усилия окажутся плодотворны, вмешательство в голосование и политические преследования даже не понадобятся, поскольку результат будет предрешен.
О спорных избирательных технологиях разных стран написано немало, но немногие авторы рассмотрели полный ассортимент инструментов, доступных руководству страны, и проследили, как различные комбинации стратегий открывают новые возможности. Иначе говоря, нынешний политологический анализ часто фокусируется на отдельных электоральных нарушениях, однако важен широкий взгляд на все рычаги в распоряжении текущего лидера, а также оценка их стоимости и взаимозаменяемости, если какой-то станет неоправданно затратным[16]. Глядя на весь инструментарий автократа, мы выявляем возможности текущей власти задействовать целый спектр различных стратегий, чтобы повернуть ход многопартийных выборов в свою пользу. Таким образом, демократическая декорация начинает работать на укрепление авторитарного режима.
Но чтобы понять, почему этот процесс в принципе происходит, сначала мы должны объяснить растущее распространение многопартийных выборов, причины, по которым автократы настолько жаждут сохранить власть, а также рассмотреть альтернативы, встающие перед ними в противном случае.
Расцвет многопартийных выборов
Многие полагают, что за последние 30 лет удержаться у власти авторитарному лидеру стало труднее[17]. Понятно, почему складывается такое впечатление. В 1970-х и 1980-х годах мировые лидеры, такие как США, во внешней политике делали акцент не на продвижении демократии, а на поддержке власти своих геополитических союзников, какой бы ни была их репутация. Под огромным давлением холодной войны, опасаясь уступить территорию Советскому Союзу, даже те страны, которые развивали демократию для своих граждан, были готовы пожертвовать ею за рубежом ради стратегии «сдерживания». В результате целый ряд западных стран участвовал в укреплении режимов в Африке, Азии и Латинской Америке, устремляя потоки денежных средств и оружия в руки лидеров, у которых зачастую не осталось ни моральных, ни экономических опор. В то же время Советский Союз содержал несколько «ручных режимов» и авторитарных правителей в Восточной Европе, что часто выливалось в жестко доминирующую однопартийную систему, в которой оппозиция подвергалась яростным репрессиям, а политическое поле было под тотальным контролем.
Страны Латинской Америки первыми из этих государств совершили рывок в сторону демократии в конце 1970-х и в течение 1980-х годов, подогреваемые аналогичными процессами в своих бывших метрополиях Испании и Португалии. К 1990-м лед холодной войны начал таять, и к странам Восточной Европы подкатила третья волна демократизации, как ее назвал политолог Сэмюэл Хантингтон[18]. С одной стороны, внутренний распад Советского Союза привел к краткому моменту американской гегемонии, когда казалось, будто демократия и капиталистический рынок одержали верх над однопартийными государствами и социалистической экономикой. С другой стороны, западных людей начали беспокоить проблемы, не затрагивающие их лично (например, экология и права человека), и растущая популярность этих «постматериалистических» ценностей сделала избирателей более чувствительными к внешнеполитическому курсу их правительств [19]. В то же время Всемирный банк и Международный валютный фонд крупные межнациональные финансовые институты, у которых в долгу были многие авторитарные лидеры, начали использовать свои рычаги, чтобы способствовать реформам «ответственного управления». Они стремились перезапустить экономики данных стран, чтобы обеспечить себе выплату долгов.
Все вместе эти тенденции поменяли международную политическую арену, пусть и на краткий миг. Теперь как в Африке, так и в Восточной Европе авторитарные режимы, нуждавшиеся в международной поддержке, оказались гораздо восприимчивее к общественной критике. Она звучала и раньше, однако не находила большого резонанса. По мере того как росло внутреннее давление в сторону открытия политических систем, народное недовольство привело к формированию гражданских групп, выступающих за политические реформы, и массовых протестов. У многих авторитарных правительств не хватало силовых ресурсов, чтобы подавить эти движения. Не было и экономических инструментов, чтобы склонить их к сотрудничеству. В итоге им пришлось смириться с некоторой степенью демократизации в ее самой распространенной современной форме: многопартийных выборов. Со временем даже отъявленные диктаторы, такие как Зин аль-Абидин Бен Али[20] в Тунисе, начали организовывать выборы, внешне напоминающие демократические.