Мир мечты. Сборник стихов авторов литературного портала Изба-Читальня - Коллектив авторов 4 стр.

Воздух густ и горяч, словно плавят в котлах карамель.
Громко бьется в стекло залетевший откуда-то шмель.
Он натужно жужжит. И следит за борьбою шмеля
Пара серых, как пепел, измученных глаз Шамиля.

«Летний зной а такого не помнят в Калуге сто лет 
Даже ночью вонзается в горло, как острый стилет,
И, с рассветом, бросает сознание в черный провал 
В полусон-полуявь:отступление бой перевал
Горстка верных мюридов измена наибов огни 
Имамат, как старик, доживает последние дни
 Разбудите меня!.. Пусть закончится этот кошмар!..
Этот сон!..  Но черна от холодного пота кошма,
На которой имаму гораздо пристойнее спать,
Чем на мягкой перине, ложась, как неверный, в кровать.
 Просыпайся, имам!.. Эти черные мысли гони!.. 
Но и утром в глазах окруженный врагами Гуниб,
И сидящий на камне насмешливый русский сардар
Я как шмель в западне, нанести не способный удар
Я сдаюсь я унижен мне стыдно своей седины!..
Враг мой рад окончанию тридцатилетней войны.
Он берет мою саблю командует: «На караул!» 
И мюриды с оружием!  могут покинуть аул.
Может, эту «почетную» сдачу вменят мне в вину,
И потомки мюридов за «трусость» меня проклянут 
Только не было в сердце имама такого греха:
Не всегда идентичны слова «газават» и «джихад».
Это просто погибнуть шахидом, в смертельном огне.
Быть политиком мудрым и хитрым гораздо трудней.
Христианство с исламом нельзя до конца примирить.
Я как прежде суровый имам, я как прежде мюрид.
Я спасал свой народ! Я хотел сохранить имамат!
Был мой сын аманатом, теперь я и сам аманат.
Десять лет я вдали от прохладных кавказских вершин
Белый царь не дает разрешения хадж совершить
 Поднимайся, имам!.. Ты старик твои дни сочтены
Мусульманин не должен рассказывать черные сны!
Мусульманину должно с рассветом вставать на намаз!..».

Не кричит муэдзин нет мечети Калуга нема
Бьется шмель о стекло и следит за борьбою шмеля
Пара серых, как пепел, измученных глаз Шамиля.

Моим аргентинским друзьям и коллегам Веронике Санчес и Раулю Косме Эстевесу, убитым, в числе других противников режима Рейнальдо Биньоне, в мае 1979 года на поле поло-клуба "Коронел Суаррес".

Полночь. Поле для игры в поло.
Лёжа навзничь, разбросав руки,
Ты вдыхаешь тишину, Косме.
Воздух горькая полынь с перцем.
Не бывает тишина «полной» 
Тишина всегда полна звуков:
Даже если попадешь в космос 
Будешь слышать гулкий стук сердца.

Принесет, прошелестев, ветер
Запах скошенной травы прелой,
Да в конюшне, что в густой роще,
Беспокойная заржет лошадь.
Прошуршит в траве змея где-то,
Заведет сверчок свои трели 
Тишина звенит в ушах громче,
Чем ревущая толпой площадь.

В черном небе над тобой, Косме 
Безмятежность и покой трезвость.
Волопас повел гулять свору,
Добродушных звездных псов гончих.
Вероника расплела косы,
Чтобы волосы опять срезать:
Птолемей вернется к ней скоро
Это твой последний день кончен.

Здесь внизу травили вас псами
После сыгранного днем матча.
Сняв мундиры веселы, ражи 
Для потехи, натянув стринги,
Добивали тех, кто жив, сами
Перепившиеся, в хлам, «мачо»,
И насиловали жен ваших,
И машинкой для овец стригли.

Ах, как весело скакать голым,
По живым мячам лупя клюшкой!
А потом надеть мундир важно
И отбыть к своей семье в город
Слушай, Косме, тишины голос
(Скоро будут говорить пушки),
И вбирай в себя спиной влажной
Остывающей земли холод.

Этот холод, пополам с болью,
В небе звездные зажег свечи.
Неотпетую твою душу
Не услышат в городском шуме.
Ты не свидишься с женой больше 
Вероника будет ждать вечно.
Слушай, Косме, тишину!.. Слушай!
Ты еще не до конца умер.

«Так давно это было, что черные вороны даже

Сколько ни вспоминали не вспомнили, в точности, дату»

Как давно это было!  почти невозможно представить

Отложив «на потом» всю сегодняшнюю дребедень,
Я, из старости в юность минувшие годы листая,
Вспоминаю свой первый счастливейший творческий день.

Ленинград Тишина в переполненном зрительном зале
(Впрочем «зал» это громко  всего лишь, холодный подвал)
Мы играли Камю Ах, как мы вдохновенно играли!..
Зритель плакал, смеялся, сочувствовал, негодовал

И неважно нам было, что вместо портала и рампы
Между «залом» и «сценой» протянут был шнур бельевой
Что светили нам в лица лишь две самодельные лампы,
И что зрители стулья, в тот день, приносили с собой 

Ведь под Брубека с Монком, ревущих из магнитофона 
Под джазменов, в которых мы были тогда влюблены,
Да под собственный скрежет и лязг шумовых какофоний,
Мы творили Искусство!.. на фоне кирпичной стены.

И не важно, что не было «звезд» в нашем братстве студийном 
Каждый мог засиять, как начищенный медный пятак!
Потому что, в тот день, мы и зрители были едины,
Создавая, как радостный праздник, наш общий спектакль!

В нем был бунт!.. был протест, прорывающийся сквозь завесу;
Он был неосязаем невнятен незрим невесом
Мы играли Камю!.. и его запрещенная пьеса
Заставляла, в тот день, наши души звучать в унисон.

И на «сцене» из ночи рассветное солнце вставало!..
И мы жили на ней!.. ненавидя страдая любя
И метался Калигула в тесном пространстве подвала,
Разрушая!.. вконец опостылевший мир и себя!..

И кордон добровольцев а их было множество, к счастью 
Плотной группой стоял у подъезда, мешая жильцам,
И в подвал не пускал представителей власти мордастых,
Чтобы дать нам возможность спектакль доиграть до конца.

Вот уж скоро полвека со дня этой нашей премьеры.
Сколько было потом их за длинную-длинную жизнь!.. 
Поражений побед компромиссов халтуры, к примеру
Признаюсь, очень трудно по полочкам всё разложить.

Меркантильность и пошлость растут и растут, год от года.
Жизнь, как прежде, груба. А актерская гордость слаба

Я сегодня тоскую по тем «временам несвободы»,
Когда «Творчество» было синонимом слова «Борьба».

Моим аргентинским друзьям и коллегам Веронике Санчес и Раулю Косме Эстевесу, убитым, в числе других противников режима Рейнальдо Биньоне, в мае 1979 года на поле поло-клуба "Коронел Суаррес".

Полночь. Поле для игры в поло.
Лёжа навзничь, разбросав руки,
Ты вдыхаешь тишину, Косме.
Воздух горькая полынь с перцем.
Не бывает тишина «полной» 
Тишина всегда полна звуков:
Даже если попадешь в космос 
Будешь слышать гулкий стук сердца.

Принесет, прошелестев, ветер
Запах скошенной травы прелой,
Да в конюшне, что в густой роще,
Беспокойная заржет лошадь.
Прошуршит в траве змея где-то,
Заведет сверчок свои трели 
Тишина звенит в ушах громче,
Чем ревущая толпой площадь.

В черном небе над тобой, Косме 
Безмятежность и покой трезвость.
Волопас повел гулять свору,
Добродушных звездных псов гончих.
Вероника расплела косы,
Чтобы волосы опять срезать:
Птолемей вернется к ней скоро
Это твой последний день кончен.

Здесь внизу травили вас псами
После сыгранного днем матча.
Сняв мундиры веселы, ражи 
Для потехи, натянув стринги,
Добивали тех, кто жив, сами
Перепившиеся, в хлам, «мачо»,
И насиловали жен ваших,
И машинкой для овец стригли.

Ах, как весело скакать голым,
По живым мячам лупя клюшкой!
А потом надеть мундир важно
И отбыть к своей семье в город
Слушай, Косме, тишины голос
(Скоро будут говорить пушки),
И вбирай в себя спиной влажной
Остывающей земли холод.

Этот холод, пополам с болью,
В небе звездные зажег свечи.
Неотпетую твою душу
Не услышат в городском шуме.
Ты не свидишься с женой больше 
Вероника будет ждать вечно.
Слушай, Косме, тишину!.. Слушай!
Ты еще не до конца умер.

«Так давно это было, что черные вороны даже

Сколько ни вспоминали не вспомнили, в точности, дату»

Как давно это было!  почти невозможно представить

Отложив «на потом» всю сегодняшнюю дребедень,
Я, из старости в юность минувшие годы листая,
Вспоминаю свой первый счастливейший творческий день.

Ленинград Тишина в переполненном зрительном зале
(Впрочем «зал» это громко  всего лишь, холодный подвал)
Мы играли Камю Ах, как мы вдохновенно играли!..
Зритель плакал, смеялся, сочувствовал, негодовал

И неважно нам было, что вместо портала и рампы
Между «залом» и «сценой» протянут был шнур бельевой
Что светили нам в лица лишь две самодельные лампы,
И что зрители стулья, в тот день, приносили с собой 

Ведь под Брубека с Монком, ревущих из магнитофона 
Под джазменов, в которых мы были тогда влюблены,
Да под собственный скрежет и лязг шумовых какофоний,
Мы творили Искусство!.. на фоне кирпичной стены.

И не важно, что не было «звезд» в нашем братстве студийном 
Каждый мог засиять, как начищенный медный пятак!
Потому что, в тот день, мы и зрители были едины,
Создавая, как радостный праздник, наш общий спектакль!

В нем был бунт!.. был протест, прорывающийся сквозь завесу;
Он был неосязаем невнятен незрим невесом
Мы играли Камю!.. и его запрещенная пьеса
Заставляла, в тот день, наши души звучать в унисон.

И на «сцене» из ночи рассветное солнце вставало!..
И мы жили на ней!.. ненавидя страдая любя
И метался Калигула в тесном пространстве подвала,
Разрушая!.. вконец опостылевший мир и себя!..

И кордон добровольцев а их было множество, к счастью 
Плотной группой стоял у подъезда, мешая жильцам,
И в подвал не пускал представителей власти мордастых,
Чтобы дать нам возможность спектакль доиграть до конца.

Вот уж скоро полвека со дня этой нашей премьеры.
Сколько было потом их за длинную-длинную жизнь!.. 
Поражений побед компромиссов халтуры, к примеру
Признаюсь, очень трудно по полочкам всё разложить.

Меркантильность и пошлость растут и растут, год от года.
Жизнь, как прежде, груба. А актерская гордость слаба

Я сегодня тоскую по тем «временам несвободы»,
Когда «Творчество» было синонимом слова «Борьба».