Иван Павлов больше не сомневался в том, что эта страшная война была попущена за отступление народа от Бога, за падение нравственности, за то, что попытались в России покончить с верой и Церковью. Келейница батюшки Любовь Пьянкова рассказывала с его слов: в разрушенном и мертвом Сталинграде он дал обет если вернется живым, будет учиться на священника и служить Богу.
В этом своем желании он еще больше укрепился в Тамбове, где его часть провела некоторое время после Сталинградской битвы. Батюшка вспоминал, как попал на богослужение в тамбовский храм Иоанна Предтечи. Церковь была полна народом, люди плакали навзрыд, слушая проповедь священника отца Иоанна, который впоследствии стал архиереем, епископом Калининским Иннокентием. «Это был сплошной вопль Конечно, такой вопль, молитва простой верующей души до Бога дошла!» рассказывал отец Кирилл.
Храм Иоанна Предтечи в Тамбове
В сентябре 1943-го состоялась знаменитая встреча Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем), был избран Патриарх, начали открываться храмы и духовные школы, а пастыри возвращаться из тюрем. После этого «в корне изменилось положение на фронте, вспоминал старец. Даже Георгий Жуков в своих мемуарах на это внимание обращает. Он говорит, что немецкие генералы в начале войны продуманные стратегические планы строили, а с 1943-го те же самые генералы стали делать ошибки, ляпсусы, такие, что приходилось только удивляться. А это очень просто: Господь всегда, когда хочет наказать, отнимает разум».
Однако отказ от вступления в партию в 1943 году по религиозным соображениям чуть не стоил Ивану Павлову жизни. Кандидатский срок уже истекал, а совесть не давала покоя «половинный» партиец все откладывал последний шаг.
В Павлограде Днепропетровской области политрук, наконец, поставил вопрос ребром: пора из кандидатов переходить в члены партии. В ответ 24-летний Иван с глубокой верой и горячим юношеским воодушевлением исповедовал Христа и отказался быть коммунистом (подробнее см. здесь).
«Меня начали мытарить: штабное было собрание, потом ротное, батальонное. И везде-везде меня обрабатывали. Так уж мне доставалось»[40]
Вердикт: несговорчивый боец пойдет на передовую, автоматчиком на танке такие редко доживали до второго боя. Но Господь хранил Своего исповедника: за Ивана Павлова вступилось начальство соседней части, куда он был переведен на должность писаря.
Архивные документы свидетельствуют: в конце войны Иван Павлов писарь в штабе 1513-го самоходного артиллерийского полка. В приказах и сводках боевых действий, зафиксированных его рукой, километры фронтовых дорог: населённые пункты Украины, Венгрии, Австрии, Чехословакии.
Архивные документы свидетельствуют: в конце войны Иван Павлов писарь в штабе 1513-го самоходного артиллерийского полка
Незадолго до окончания войны, в марте 1945-го, в районе озера Балатон началось последнее крупное контрнаступление танковой армии вермахта. Даже прошедшие войну фронтовики эти бои вспоминали как тяжелые и кровопролитные. По их окончании, накануне Победы, Иван Павлов будет награжден медалью «За отвагу».
После войны его полк на несколько месяцев останется в Чехословакии. Здесь Иван впервые услышит об Афоне.
Рассказы напоминали волшебную сказку: там, на Святой Горе, среди нестерпимой синевы Эгейского моря, стоят монастыри как крепости; там монашеское братство, которое ничто и никто не отвлекает от молитвы.
В послевоенной Европе легко затеряться, добраться до Афона. Но если его обвинят в дезертирстве отвечать придется родным.
Иван Павлов завершит службу осенью 1945-го в звании старшего сержанта. В Москве, оставив солдатский вещмешок у сестры в коммуналке, он поедет в Елоховский собор с главным вопросом есть ли в Советском Союзе духовные школы, где учат на священников?
«Я ЧИТАЛ ЕВАНГЕЛИЕ И НИЧЕГО НЕ БОЯЛСЯ». Любовь Владимировна Пьянкова, келейница архимандрита Кирилла
В 1933 году отец Кирилл, а тогда еще Иван Павлов, поступил в Касимовский индустриальный техникум, получил специальность техника-технолога по холодной обработке металлов резанием. Один год он трудился по распределению на заводе в Катав-Ивановске Челябинской области, откуда его призвали в действующую армию. Проведенное в Челябинской области время батюшка вспоминал с любовью, говорил, что всякий выходной выбирался в горы и наслаждался их красотами.
В армию его призвали на Дальний Восток, в поселок Барабаш, что на берегу залива Петра Великого. И там батюшка тоже любовался окрестностями, наблюдал приливы и отливы на берегу Японского моря. Вспоминал, как 22 июня 1941 года, в воскресенье, у них с товарищем была увольнительная, они сидели на берегу залива и вдруг заметили, что люди бегают, мечутся по набережной, кричат: «Война, война!»
Но на фронт их сразу не отправили, потому что ожидали нападения Японии; военная подготовка была усилена. Наконец их погрузили в дощатые вагоны и повезли на фронт. Погода стояла чудесная, солдаты были в летнем обмундировании, но когда стали подъезжать к Уралу, промёрзли прилично.
В 1941 году зима выдалась ранняя, суровая. Вспоминал, как несли они какую-то службу сторожевую: «Бывало, приходят менять наряд, а солдатик стоит там замёрзший, просто как сосулька».
На Волховском фронте батюшка получил первое ранение в ногу, не очень серьезное, но все равно вынужден был лечиться.
После госпиталя оказался под Сталинградом, который, по словам отца Кирилла, они и сдавали, и брали. «Когда немцы наступали, рассказывал он, мы под пулями прыгали в балки, такие глубокие овраги, которых много в Сталинградских степях. И хоть бы кто тогда ногу сломал, или руку, или что-нибудь вывихнул ничего; такое было нервное напряжение».
Рассказывал, как перед нашим наступлением на Сталинград они месяц, наверное, в Сталинградских степях в окопах провели. Благо той зимой (19421943 гг. Ред.) было много снега. «Набрасывали, рассказывал батюшка, на снег трофейные одеяла немецкие, шинели и лежали». Высунуться было нельзя: только кто-нибудь поднимется, пилоточка или ушанка покажется над окопом сразу снайпер бьет. Костер невозможно было развести, потому что чуть малейший дымок, и тут же накрывало это место снарядом. Наши ребята слышали немецкую речь, а те, видимо, русскую, так близко друг от друга находились. Раз в сутки, ночью, приезжала кухня, и можно было подкрепиться, хотя горячий суп иди щи в солдатских металлических мисках сразу же остывали или замерзали, кипятка не было; давали немного спирта, чтобы можно было согреться. Спирт батюшка не пил, отдавал товарищам. Но вспоминал, что ничего их тогда не брало: за всю войну хоть бы какой-нибудь кашель прицепился, простуда или насморк ничего. Так организм собирался и мобилизовался.
Архимандрит Кирилл, архимандрит Агафодор и лечащий врач батюшки Владимир Никитич Рыжиков, 2001 год
А потом, рассказывал отец Кирилл, начались активные военные действия, наше наступление: «Было просто море огня, грохот стоял неимоверный: с нашей стороны «Катюши» бьют, с немецкой «Ванюши», в воздухе самолеты».
В живых оставались единицы. Когда освободили Сталинград, увидели, что ни одного дома в городе целого нет стоят стены-скелеты, царит мертвая тишина, на улицах трупы
Батюшку спрашивали, он ли это защищал знаменитый дом Павлова в Сталинграде? Отец Кирилл отрицал: «Нет, нет, это не я». Еще слышала от него: «А сколько таких Павловых было на фронте?» И, мне кажется, какая разница, собственно? Батюшка был в Сталинграде, всю войну прошёл. Но участие в обороне дома Павлова он отрицал.
Постоянное нахождение рядом со смертью оказывало серьезное влияние на людей. После войны батюшка был прикреплен к больнице на Мичуринском проспекте, один-два раза в год ложился на плановую госпитализацию. И его лечащий врач Владимир Никитич Рыжиков рассказывал, как у них лежал как-то маршал Василий Иванович Чуйков, который руководил обороной Сталинграда. «К нему, говорит, без ординарца в палату никто не входил, у него психика была полностью расстроена. Он каждый раз хватался за револьвер, который лежал у него под подушкой».
А батюшка ответил тогда: «Владимир Никитич, как у него еще голова на плечах осталась? Вы себе представить не можете, какая на нём лежала ответственность, какого масштаба военными действиями он руководил». Батюшка, конечно, с большим почтением относился к военачальникам. Говорил, что они вынесли нашу Победу на своих плечах.
62-я армия под командованием В. И. Чуйкова прославилась обороной Сталинграда
Сам отец Кирилл рассказывал: на фронте часто наваливалось уныние, тоска, возникал вопрос что дальше?
И вот после освобождения Сталинграда в одном из разбитых домов он нашел старенькое Евангелие. Собрал его по листочкам и стал читать. «И, говорит, его слова в меня просто жизнь вселили и надежду. Читая Евангелие, я дал обет, что, если вернусь живым с фронта, буду учиться и стану священником, чтобы служить Богу и благодарить Его за тех, кто остался жив в этой страшной войне. И буду молиться о погибших».