Это право, сэр, даровано нам менее двадцати лет назад, в 1919 году, Актом53, открывшим путь к профессиональному образованию. Двери частного дома распахнулись. В каждой сумочке был, или мог быть теперь, один сверкающий новый шестипенсовик54, в блеске которого каждая мысль, взгляд и действие выглядели иначе. Двадцать лет по меркам времени небольшой срок; сам шестипенсовик особой ценности не представляет, да и мы пока еще не имеем возможности пробежаться по биографиям, дабы узнать о жизни и взглядах владельцев этих новеньких монет. Но, быть может, в воображении мы способны увидеть, как дочь образованного мужчины выходит из тени частного дома и стоит на мосту, соединяющем старый мир с новым и, теребя в руках священную монетку, спрашивает себя: «А что же с ней сделать? На что она открыла мне глаза?». Нетрудно догадаться, что все вокруг предстало перед ней в новом свете: и мужчины, и женщины, машины и церкви. Даже луна, пусть и испещренная множеством кратеров, кажется ей белым, незапятнанным шестипенсовиком, алтарем, на котором она поклялась ни от кого и никогда больше не зависеть, словно рабыня, с тех пор как ей принадлежит право делать что хочется; священный шестипенсовик, который она заработала своим собственным трудом. Оценивая этот воображаемый образ критически, вы ведь не согласитесь с мыслью, будто профессия всего-навсего еще одна форма рабства, а, исходя из опыта, скорее признаете, что зависеть от профессии куда менее отвратительно, нежели от отца. Вспомните свою радость от первой заработанной в адвокатуре гинеи и тот глубокий свободный вздох, который вы сделали, осознав, что зависимость от Образовательного Фонда Артура позади. Самое ценное в вашей жизни: дом, жена, дети, а также все, чего вы добиваетесь возможностью влиять на других людей словно из магической искорки, способной и создавать, и разрушать, берет начало из той гинеи. Но каким было бы ваше влияние, живи вы до сих пор на 40 фунтов из семейного кошелька и к тому же в подчинении пускай даже самого благосклонного из отцов? Нечего и гадать ничтожным. Поэтому, независимо от причин, будь то гордость, любовь к свободе или ненависть к лицемерию, вы должны понимать волнение, с которым в 1919 году ваши сестры начали зарабатывать, если и не гинею, то хотя бы шестипенсовик, и не станете презирать их гордость и то, что с тех пор они более не используют влияние, описанное сэром Эрнестом Уайльдом.
Само слово «влияние» тогда изменилось. Ныне дочь образованного мужчины имеет в своем распоряжении влияние, отличное от всего, чем она обладала раньше. Это не влияние Сирены55; и не влияние дочери образованного мужчины, не имевшей права голоса; и даже не то влияние, которое она получила, когда уже смогла голосовать, но была лишена возможности зарабатывать себе на жизнь. Оно отличается, поскольку в его основе не лежат более ни шарм, ни деньги. У дочери образованного мужчины нет теперь нужды использовать свое обаяние для получения благ от отца или брата. С тех пор как семья не в состоянии наказывать ее финансово, она может открыто выражать свое мнение. Вместо поддакивания, которое зачастую было бессознательно продиктовано потребностью в деньгах, теперь она может искренне заявлять о том, что ей действительно нравится, а что нет. Короче говоря, не обязательно все время соглашаться можно и критиковать. И теперь, наконец, она обрела бескорыстное влияние.
В общих чертах, именно такова сущность нашего нового оружия, влияния, которое может сейчас оказывать дочь образованного мужчины, когда она в состоянии зарабатывать себе на жизнь. Но встает другой вопрос, требующий обсуждения: а как ей использовать это влияние, дабы помочь вам предотвратить войну? И тут же становится ясно, что, если нет разницы между мужчиной и женщиной, которые зарабатывают себе на жизнь, в этом письме можно ставить точку. Ведь, если наши точки зрения совпадают, всего-то и нужно добавить свой шестипенсовик к вашей гинее, следовать вашим методам и вторить вашим словам. Но, к счастью или несчастью, это не так. Разница между мужчиной и женщиной по-прежнему невероятно велика. И, чтобы доказать это, вовсе не нужно обращаться к сомнительным и опасным теориям биологов и психологов; мы можем апеллировать к фактам. Возьмем, к примеру, образование. Вы получали его в государственных школах и университетах на протяжении пяти-шести столетий, а мы всего шестидесяти лет. Или, скажем, имущество [15]. У вас есть собственное, а не благодаря замужеству, право почти на весь капитал, все земли, ценности и привилегии Англии. А у нас вне брака таких прав практически нет. И ни один психолог или биолог не возьмется утверждать, что подобные различия одинаково влияют на формирование наших с вами умов и тел. Поэтому кажется неоспоримым и то, что «мы», столь отличающийся по образованию, наследию и традициям класс, безусловно должны разниться и в некоторых фундаментальных особенностях с «вами», чье тело, мозг и душа развивались в совершенно других условиях. Глядя на этот мир, мы видим его по-разному. Поэтому любая помощь с нашей стороны будет отличаться от той, которую вы сами себе способны оказать, и, возможно, ее основная ценность как раз и заключается в различии между нами. Следовательно, прежде чем согласиться подписать манифест или присоединиться к вашему обществу, необходимо определить, в чем конкретно заключается разница между нами, ибо, найдя ее, мы, быть может, заодно поймем, и в чем должна состоять наша помощь. Поэтому давайте начнем с простого: с яркой фотографии вашего мира мира, каким его видим мы из окон частного дома; в тени Святого Павла56, по-прежнему застящей нам глаза; с моста, соединяющего частный дом с общественной жизнью.
Ваш мир мир профессий и общественной жизни с этой точки зрения, несомненно, выглядит странным. Поначалу он производит чрезвычайно сильное впечатление. На довольно небольшом пространстве теснятся собор Святого Павла, Банк Англии57, Мэншн-Хаус58, массивные и мрачные стены Дома Правосудия59, а на другой стороне Вестминстерское Аббатство60 и здание Парламента. Там, говорим мы себе, идя в этот момент по мосту61, наши отцы и братья проводят свою жизнь. На протяжении многих сотен лет они поднимаются по тем ступеням, хлопают дверьми, приходя на службу или чтение проповеди, зарабатывают деньги и управляют правосудием. Именно из того мира в частный дом где-нибудь в Вест-Энде62 поступают суждения и законы, одежда и ковры, говядина и баранина. Теперь и мы, поскольку разрешено, осторожно толкая скрипящие двери одного из этих храмов, на цыпочках входим внутрь, внимательно все осматривая. И ощущение колоссальных размеров, грандиозности строения тут же раскалывается на мириады кусочков изумления, смешанного с любопытством. В первую очередь, мы изумленно раскрываем рты при виде вашей одежды [16]. Как роскошно, как причудливо и богато украшены наряды мужчин, находящихся на государственной службе! То вы одеты в фиолетовое, а на груди украшенное драгоценными камнями распятие; то плечи покрыты кружевами; то вы в мехах горностая и увешаны множеством цепочек с драгоценностями. А то носите парики, и ряды аккуратных завитков спускаются к шее. Надеваете шляпы: то овальные или треугольные, то конусообразные из черного меха, то сделанные из латуни, то украшенные голубыми и красными перьями. Иногда мантии полностью скрывают ноги, а иногда обнажают гетры. Накидки с вышивками львов и единорогов свисают с плеч; металлические кулоны и значки в виде звезд или окружностей блестят и сверкают на груди. Разноцветные ленты голубые, пурпурные, малиновые тянутся от одного плеча к другому. По сравнению с простой домашней одеждой сверкание публичного наряда ослепляет.
Но гораздо более странными являются два других факта, которые постепенно раскрываются нашему изумленному взору. Мало того, что целые группы мужчин похожим образом одеты зимой и летом (странная причуда вашего пола менять наряды в зависимости от времени года, а не собственного вкуса и удобства), но каждая пуговица, розетка или лента, кажется, имеют для вас символическое значение. Некоторым позволено носить только простые пуговицы, другим розетки; некоторые носят одну ленту, другие три, четыре, пять или даже шесть. Каждая петля и лента пришиты строго на определенном расстоянии друг от друга: для одних людей на расстоянии дюйма, для других дюйм с четвертью. Кроме того, правилами устанавливается количество золотых полосок на плечах, тесьма на брюках, кокарды63 на шляпах но ни одна пара глаз не сможет различить все эти опознавательные знаки, не говоря уже о том, чтобы правильно их истолковать.
Куда более странными, чем символическая пышность одеяний, являются церемонии, где вы в них ходите. Здесь встаете на колени, там преклоняетесь; здесь шествуете позади мужчины с серебряным жезлом64; а там усаживаетесь в резной деревянный стул; здесь должны выказать уважение куску разукрашенного дерева; там унижаться перед столом, укрытым роскошной тканью. И, что бы ни значили эти обряды, вы всегда исполняете их вместе, синхронно и в нарядах, подобающих конкретному мужчине и событию.
Все эти декорации и костюмы вне церемоний сперва кажутся нам чрезвычайно странными. Одежда, которую обычно носим мы, по сравнению с вашей, очень проста. Кроме основной функции прикрывать тело она выполняет две других: радует красотой глаз и, соответственно, привлекает внимание мужчин. Поскольку замужество до 1919 года меньше двадцати лет назад было единственной доступной нам профессией, исключительную важность одежды для женщины невозможно преувеличить. Она значила для нас не меньше, чем клиенты для вашей работы, и, вероятно, была единственным способом соответствовать лорду-канцлеру65. Но ваша одежда с ее великолепной отделкой, очевидно, выполняет другую функцию. Она не только прикрывает наготу, льстит тщеславию и радует глаз, но также информирует о социальном, профессиональном и интеллектуальном положении того, кто ее носит. Извините за сравнение, но ваша одежда словно ярлыки в бакалейной лавке. Только вместо надписей «маргарин», «чистое масло», «лучшее масло во всем магазине», ваша одежда сообщает: «Этот мужчина умен, он магистр гуманитарных наук; а тот очень умный человек доктор литературы; а этот самый умный награжден орденом «За заслуги66». Эта функция вашей одежды оповещать, кто есть кто, кажется нам исключительной в своем роде. По мнению апостола Павла, подобная демонстративность, по крайней мере для женщин, была неподходящей и постыдной, а всего несколько лет назад нам и вовсе было запрещено ее использовать. И до сих пор в нас жива традиция (или убеждение), что демонстрировать какое-либо превосходство, интеллектуальное или моральное, с помощью кусков металла, лент, цветных капюшонов и платьев варварство, заслуживающее нашего осмеяния этих диких обрядов. Согласитесь, что женщина, кичащаяся материнством с помощью пучка конских волос на левом плече, едва ли показалась бы вам почтенной дамой.