Вальтер едва сомкнул глаза и тут же оказался в неведомой сумрачной и холмистой местности. Страдая от холода и сырости, он брёл по этой безжизненной пустыне. Наконец, к радости путника, вдали мелькнул бледно-красный отблеск.
Огонь! Возможно, костёр! По мере приближения рядом с костром начала различаться какая-то странная остроголовая фигура. Силы Бравена были уже на исходе. Он добрёл до костра и, не спросив позволения у сидящего возле него незнакомца, примостился рядом. Однако толку от этого костра оказалось немного. Вальтер протянул озябшие руки к бледным синевато-розовым, едва колышущимся языкам пламени.
Какое нещедрое, ускользающее призрачное тепло Чтобы как-то согреться, Бравену пришлось засунуть ладони в самую сердцевину огня. Вальтер покосился на соседа. Незнакомец, облачённый в серые, напоминающие монашескую рясу одежды, молчал и не двигался. Островерхий, глубоко надвинутый на глаза капюшон полностью скрывал его лицо. Вальтер уловил какое-то движение над головой этого странного, похожего на католического монаха человека. Медленно преодолевая внезапно сковавший всё его тело необъяснимый животный ужас, Вальтер поднял глаза. Он смотрел и видел происходящее, словно через толщу мутной воды.
Над остроконечным капюшоном незнакомца парило нечто Что-то напоминающее полупрозрачную человеческую фигуру в просторном балахоне. Края его колыхались, подобно плавникам огромной неведомой рыбы. Как и у сидящего рядом, тёмный островерхий капюшон венчал голову этого призрачного существа. Его одеяние также в точности копировало серую хламиду соседа Бравена. Вокруг видения медленно вращались какие-то туманные завихрения: то ли смерчи, то ли водяные или воздушные потоки. В отличие от соседа-монаха, у этого парящего призрака можно было различить под капюшоном часть лица. Оно было изжелта-бледным и неподвижным, словно высеченным из камня. Ещё был виден тяжёлый подбородок да изогнутая, горько опущенная уголками вниз тонкогубая щель рта.
Неожиданно парящий призрак плавно опустился за спиной монаха и тут же слился с ним, словно вошёл в его тело.
О, Ва-альте-ер!
Этот жуткий стон прозвучал не в ушах Вальтера. Нет! Он словно возник где-то внутри головы! В самой глубинной глубине мозга.
Бравен вдруг с необъяснимым ужасом понял, что стон этот исходит от его соседа по костру.
Кто ты? терзаемый страшной догадкой, вопросительно прохрипел Вальтер.
Кульпа-а26! прошелестело со всех сторон.
* * *
Всё-таки Шнитке не оставил без должного внимания своего нового врага. В этом Вальтера Бравена в течение всей третьей недели после известного происшествия неоднократно пытались убедить самые разные люди. То невзначай лопнули вдруг сразу несколько стальных стяжек на железнодорожной платформе. С лязгом и грохотом в двух шагах от Вальтера рухнули на землю и раскатились две трёхтонные рельсовые связки. То в паре сантиметров от его виска пронесся крупный кусок гравия из насыпи, вырвавшийся, словно из пращи, после чьего-то неловкого удара кувалдой мимо забиваемого в шпалу костыля. То вдруг, конечно же, совершенно случайно выпала из рук на насыпь и выстрелила в его сторону заряженная, с загнанным в ствол патроном винтовка русского недотёпы-охранника.
Вальтеру везло. Но, как по слухам, досиживая свои последние деньки в бункере, говаривал покойный фюрер:
Всякому везению, друзья мои, когда-нибудь приходит капут!
Бравен усмехнулся мелькнувшей в его голове популярной среди военнопленных горькой шутке и тут же пожалел об этом. Лёгкая гримаса вызвала такую боль в затылке, словно в него с размаху всадили железнодорожный костыль. Дорогие соотечественники всё-таки достали разжалованного гауптмана, бывшего рядового штрафного подразделения Вальтера Бравена.
Он помнил, как, получив разрешение охранника, отошёл по нужде от железнодорожной насыпи и, едва углубившись в тайгу, остановился возле огромной и пышной ели. Затем вспышка ярчайшего фейерверка в глазах и стремительный полёт в тёмно-зелёном таёжном космосе. Сквозь нещадно, яростно царапающие лицо, длинные, остро пахнущие хвоей, беспощадно острые иглы изумрудных звёзд.
Хотя, если быть честным, везение Бравена продолжалось. В конце концов, он жив и лежит не хладным кадавром в песчаном таёжном грунте, а тёпленьким живым дураком в лагерном лазарете. У этого дурака, как у египетской мумии, туго и напрочь забинтована голова. Наружу торчит лишь крупный породисто-фамильный нос. Да ещё оставлена в бинтах прорезь для глаз. Ни дать ни взять танковая смотровая щель.
Он помнил, как, получив разрешение охранника, отошёл по нужде от железнодорожной насыпи и, едва углубившись в тайгу, остановился возле огромной и пышной ели. Затем вспышка ярчайшего фейерверка в глазах и стремительный полёт в тёмно-зелёном таёжном космосе. Сквозь нещадно, яростно царапающие лицо, длинные, остро пахнущие хвоей, беспощадно острые иглы изумрудных звёзд.
Хотя, если быть честным, везение Бравена продолжалось. В конце концов, он жив и лежит не хладным кадавром в песчаном таёжном грунте, а тёпленьким живым дураком в лагерном лазарете. У этого дурака, как у египетской мумии, туго и напрочь забинтована голова. Наружу торчит лишь крупный породисто-фамильный нос. Да ещё оставлена в бинтах прорезь для глаз. Ни дать ни взять танковая смотровая щель.
Слушай, Даш! раздался рядом с Вальтером тихий знакомый мужской голос. Он как, этот Бравен? Совсем тяжёлый или выкарабкается? Видок-то у него не очень!
Ну я же не врач, Андрюш! ответила неизвестная молодая женщина. Да и не больница здесь у меня, так, лазарет при медпункте. Ты, да я, да товарищ майор Бабр вот и весь консилиум. Я простой фельдшер, а тут ЧМТ27! Подождать надо, увидим. Всё, что я могу, это капельница да обезболивающие. Его друзья перебинтовали умело, как мумию, так я и не трогала больше, не беспокоила, не осматривала, лица не видела. Ему полный покой нужен, может, и выкарабкается. Кстати, немцы, которые его доставили, с побитыми физиономиями были! Подрались они там, в тайге, между собой, что ли?
* * *
Вальтер пробыл в лазарете всего лишь пару суток. На третий день хозяйка этого лагерного госпиталя, молодая женщина-фельдшер, пришла осмотреть Бравена. Она осторожно сняла бинты с его головы и ощупала гематому. Потом взглянула в глаза, чтобы проверить зрительные реакции и в ужасе отшатнулась.
Вальтер даже не сразу понял, что происходит. А когда понял, растерялся. Да нет не то! Он до тошноты, до дрожи в коленях, до рези в животе испугался! Да что там говорить! «Бесстрашный барон», не боявшийся на фронте ни чёрта, ни дьявола, попросту говоря, по-заячьи струсил!
В смотровом кабинете они находились вдвоём. Женщина отвернулась к лотку с какими-то мединструментами и стояла теперь молча, что-то там механически перебирая. Вальтер же бессмысленно пялился на её напряжённую, обтянутую белым халатом спину и молчал. Да и что скажешь, когда у тебя попросту отсох язык.
Я знаю, что вы хорошо говорите и понимаете по-русски! нарушила, наконец, молчание фельдшерица. Это так?
Я-а! Да! внезапно осипнув, заставил себя ответить Бравен.
Так вот! Слушайте и запоминайте деревянным голосом, всё ещё стоя спиной к Вальтеру, продолжила женщина. Мой муж заместитель начальника этого лагеря. Вряд ли нужно объяснять, что именно он сделает с вами, расскажи я ему эту историю. Грязную историю про грязную деревенскую баню, а также про то, как вы там со мной поступили
Но я мне простите промямлил было Вальтер, но женщина не оборачиваясь перебила его.
Скажите спасибо, что мне не нужна такая слава! продолжила она звенящим от гнева голосом. От вас требуется немногое. Просто молчание Я выписываю вас. На неделю освобождаю от работ. Надеюсь, мы поняли друг друга? Идите.
«Вот дерьмо! Только этого мне ещё не хватало, выскочив в полном смятении на крыльцо лазарета, злился на весь свет Бравен. Да и как это может быть? В этой необъятной стране, среди сотен миллионов людей она, та самая худенькая девочка из сожжённой деревни на окраине Смоленска, встретилась именно здесь, именно со мной? После всего пережитого, после наполненных кровью, грязью и мерзостью лет, судьба вдруг сталкивает меня с этой русской. Ну да! Чести в этом было немного! Но что уж такого ужасного мной было сотворено?! Я не трус и всегда прямо смотрел в лицо миллионоглазой военной смерти! Да! Я, голодный молодой мужчина, поступил тогда с ней не лучшим образом! Но не убил же, в конце концов! Как там её звали?»
Впрочем, не надо врать самому себе он никогда и не забывал этого имени.
Её звали Дарья Громова. Даша
Глава четвёртая. «Дознание капитана Сташевича». Станислава Каземировна
После пережитого в клятом доме семья Сташевичей-Громовых там не осталась, срочно вернулась в прежнее жилище Даши. Как можно жить в этом страшном месте, они представить себе не могли. Меж тем загадочное убийство так и оставалось нераскрытым.