Простите болтливого старика, пан офицер! Jestem pewien, że zobaczymy się ponownie29!
Уже в дверях Андрей повернулся к провожающему его старику, чтобы тихо заметить на прощание:
Знаете, Лев Аронович Я ваши чувства понимаю и разделяю. Но всё-таки мы не они! В Германии на моём участке фронта насильников без разговоров отправляли под трибунал.
Глава шестая. «Дело табак»
По возвращении в лагерь Андрея ждал ещё один преинтересный сюрприз.
Перед самой командировкой в Иркутск он зачем-то принёс жене в лазарет жестянку с землёй. Это был песчаный грунт из того-самого погреба с места, где он обнаружил тела Поплавских.
И что прикажешь мне с этим делать? удивлённо пожала плечами под белым халатом Даша.
Сам не знаю! задумчиво ответил Андрей. Странный он какой-то, этот песок. Даже не знаю, как объяснить Злой, что ли!
Его бы в нормальную криминалистическую или хотя бы просто в химическую лабораторию на исследование отправить, вздохнула Громова. А у меня здесь что? Бинты да лекарства!
Сташевич воспользовался мыслью жены и прихватил с собой наполненную подозрительным песком жестянку. Однако в лаборатории иркутского Угро30, куда Андрей сдуру сунулся, его просто послали. Хоть и вежливо, но далеко
Теперь же капитан, держа в руках стеклянную литровую банку, замер посреди процедурного кабинета жениного лазарета. Эту ёмкость ему торжественно вручила сама Даша. Банка была до половины заполнена мутной жидкостью. На дне банки покоился толстый слой грязно-серого осадка, а у поверхности плавало что-то странное, похожее на сплетение тонких тёмно-золотистых червей.
Это песчаный грунт из твоего погреба, почти весело ответила на вопросительный взгляд мужа Даша.
Из погреба?
С места захоронения тел Поплавских, поправившись, уточнила она. Пришлось самой за новой порцией в тот жуткий подпол лазить! И знаешь, я у тебя гений!
Никогда в этом не сомневался, обнял жену Андрей. Ты налила воду в грунт, в результате на поверхность всплыло что-то интересное.
Именно так, подтвердила Громова. Кремневая взвесь осела на дно, а органика оказалась на поверхности. Я извлекла несколько её образцов, высушила и исследовала их под лупой. Как Шерлок Холмс!
И что же? искренне заинтересовался Андрей.
Табак! торжественно объявила Даша. Натуральный, резанный соломкой табак. Поверь моему тонкому женскому обонянию. Я даже чихнула пару раз!
Да ты у меня и вправду гений, Сташевич крепко прижал жену к себе.
Можешь сколько угодно иронизировать, однако налить воду в банку с грунтом догадалась именно я! Даша отняла у Сташевича банку и, поставив её на стол, посвятила несколько минут непредосудительным супружеским объятьям и поцелуям.
Мысленно коря себя за цинизм, Сташевич не переставал размышлять о ходе следствия и в эти лирические моменты.
* * *
«Как тогда Гришаня это своё зелье представил? выйдя после разговора с женой на крыльцо лазарета, вспоминал Андрей. Тут у меня, товарищ капитан, два мешка табака курительного. Амерфорская сандаловая махорка! Поставка военная английская, ленд-лизовская. Говорят, где-то в Северной Индии её выращивают. Духовитая, злая как собака. Любой самый что ни на есть вонючий запах перешибает! Наш самосад по сравнению с ней детская забава»
С табаком понятно, продолжил дедуктировать Сташевич. Гришаня наперёд всё продумал. Он своим заморским табачком лагерных собачек-ищеек от дома Поплавских отвадил. Наверняка Бабр тогда с кинологом на место происшествия прибыл. Не позаботься Гришаня о табаке, ищейки прямиком к нему домой, а то и на склад бы привели! Бьюсь об заклад, но Ефимыч махорочку эту не только в подполе, но и у крыльца дома обильно посеял. Схожу-ка я на продсклад. Навещу для начала нашего симпатягу Гришаню. Там посмотрим: сразу начать колоть Ефимыча или подождать немного.
Выглядел Аполлинарий Ефимович, надо сказать, неважно. Постарел, осунулся, да и привычная его весёлость вместе с обаянием куда-то подевались. И рукопожатие у Гришани тоже было так себе, не то что прежде. Не энергичное, а какое-то вялое, неуверенное.
Ты как, вообще? ловя ускользающий взгляд Гришани, озабоченно осведомился Сташевич. Выглядишь не очень, Ефимыч! Не заболел?
Приветствую, товарищ капитан! С возвращением! даже не улыбнувшись, поздоровался Гришаня со Сташевичем.
М-да! Сдал мужик! Что это? Неужели муки совести? увидев такие перемены, удивился про себя Сташевич. Вслух заметил иное: Никак хвораешь?
И то правда, товарищ капитан! с грустным вздохом согласился начпрод. Приболел я что-то. Сплю плохо. Нервы, видать! Всё кошмары какие-то мерещатся! По семье, жене и деткам, видать, стосковался. Убываю я, товарищ капитан, днями домой на большую землю. Товарищ майор Бабр меня сначала и слушать не хотел, заявление моё на увольнение порвал. А потом, видать, пожалел, на меня глядючи подписал
Странно, изобразил удивление Сташевич. Мы же с тобой фронтовики, Ефимыч. Какие у нас могут быть нервы? Ты ещё скажи, что у тебя мигрени разыгрались, как у барышни!
Точно! И мигрени тоже! печально усмехнулся Гришаня. Старею, видать. А что здесь? Осточертело всё. Даже дом здешний мне опостылел. Не могу там жить. Я последнее время к себе на продсклад переселился. Думал, полегче станет. Да какое там! Ещё хуже! Ну да завтра всё кончится! Распрощаемся с вами, товарищ капитан. Товарищ майор Бабр шофёра мне выделил. Завтра на его грузовичке-япончике меня в район отвезут. С ветерком
* * *
Ранним утром Сташевич и начлагеря Бабр в сопровождении шофёра Семёна пришли проводить в дальнюю дорогу симпатягу начпрода. Попрощаться с Гришаней, как ни странно, больше никто не явился. Вопреки ожиданиям вещей у отбывающего оказалось с собой немного. Небольшой баул да маленький коричневый фибровый чемоданчик. С последним, словно это было невесть какое сокровище, начпрод практически не расставался. Даже на землю не ставил. Постоянно держал при себе, крепко сжимая в правой руке дерматиновую ручку.
Неожиданно Сташевич шагнул к Гришане и, протянув руку к чемодану, попросил:
Разреши, Ефимыч?
Чего? Это зачем ещё? забеспокоился мгновенно побледневший начпрод.
Действительно, капитан! Зачем? машинально потирая простреленное неделю назад плечо, удивился Бабр.
А вот гражданин Гришаня нам сейчас всё и пояснит! заявил Сташевич. А заодно объяснит степень своей причастности к смерти Елены Поплавской с дочерью!
Что-о? выпучив глаза, протянул оторопевший от происходящего Бабр.
Капитан подошёл к начпроду и попытался вытащить из потной ладони Ефимыча зажатую в ней ручку злосчастного чемодана. Тот вдруг проявил неожиданную прыть. Оттолкнув Андрея, Гришаня отскочил в сторону. Свободной рукой он выхватил из кармана пиджака маленький серебристый пистолет и направил его на капитана.
Дамский браунинг, автоматически отметил про себя Андрей. На таком небольшом расстоянии штучка вполне эффективная.
Не подходи! Убью! прошипел начпрод. Не отводя злобных глаз от Сташевича, он бросил стоящему неподалёку обомлевшему шофёру: Семён! Ключи от грузовика! Кидай мне под ноги!
Шофёр нетвёрдой рукой выполнил приказание. Маленький и нетяжёлый ключ зажигания от престарелой «японочки» «Курогане» не долетел до указанного места. Он упал ровно посередине между Андреем и Гришаней.
Чёрт полорукий! сквозь зубы обругал шофёра начпрод.
Не сводя глаз с капитана, Гришаня сделал несколько осторожных шагов ему навстречу. Начпрод поставил свой драгоценный чемоданчик на землю и медленно, чтобы поднять ключ, присел на корточки. Он был уверен, что контролирует ситуацию, поскольку дуло его браунинга по-прежнему было нацелено в грудь Сташевичу. В этом состояла роковая ошибка Ефимыча!
Бывший интендант пехотного полка легкомысленно сократил дистанцию с безоружным, но слишком опасным для себя противником. Бывший фронтовой разведчик Сташевич «качнул маятник». Неожиданно всем корпусом он подался вправо и почти одновременно с прогремевшим выстрелом резко ушёл влево. Опережая следующую пулю, капитан упал на землю. Своими длинными ногами, словно ножницами, он подсёк и мгновенно опрокинул навзничь буйного начпрода.
Стоять, мать твою! Ку-урва шустра! сопроводил Андрей темпераментным русско-польским шипением успешное окончание дела.
* * *
Словно заклёванный в драке петух, взъерошенный Гришаня сидел на ступеньке так и не угнанного им грузовичка «Курогане». Был он весь какой-то помятый и с подбитым глазом. Правая рука висела у тускло-зелёной двери машины, пристёгнутая воронёным «браслетом» к ручке. Предвидя подобное развитие событий, наручники капитан Сташевич приготовил заранее.