Ты к делу давай, маркитант хренов! резко оборвал Бабр разглагольствования Гришани.
Короче говоря, продолжил начпрод, в этом месте Поплавский слабину дал. А что? Все люди! Принцип принципом, а жена с дитём важнее! Только навару, как ожидалось, от Васи много не вышло. То брошку, то часы швейцарские, то пару серёжек неучтённых подкинет. В апреле сорок пятого стояли мы уже в самой Германии, точнее, в Пруссии. В Нижней Силезии это было, под самым Бреслау. Теперь-то эти земли к полякам отошли, а тогда ещё германскими были. Красивые места, там ещё замок неподалёку оказался. Старинный, полуразваленный. Это после наших «катюш»! Вася Поплавский аж загорелся тогда весь так его эти стены, плющом увитые, заинтересовали. Как щас помню, Васька говорил, что это замок какого-то маркграфа, прусского феодала. Мол, построен ещё в пятнадцатом веке. Ну и зачастил Поплавский в этот замок. А его предупреждали, что места эти неспокойные, вервольфовцы40 там замечены были.
Больше разговоров было об этом вервольфе! ворчливо заметил Сташевич. Немецкие мужики, что стар, что мал, наперегонки в наши комендатуры бежали на регистрацию! Дисциплинированная нация, мля!
Так-то оно так! со вздохом заметил Гришаня. Да только Васю Поплавского его пуля в самом конце войны нашла. А до того вот оно, что вышло. Васька, он парень сердобольный был. Лазил он по этим прусским развалинам да всё рисовал что-то. Красиво рисовал. Художник, одно слово! Ну и встретил там Вася немца, деда древнего. Видел я его! Натурально божий одуван: горбоносый, маленький, сгорбленный, седой весь как лунь, курчавенький такой. А всё равно видно, что интеллигент! На голове чепчик круглый, в чистой белой рубашке. И где только этот дед её стирал? Жилет у него ещё был чёрный шёлковый. Людвигом того немца звали. Он позже ювелиром немецким, коллегой Васькиным оказался. Да только он там не один был, Людвиг этот. С семьёй он был. Дочка лет за пятьдесят хворая. И ещё девочки, две штуки, правнучки его. Близнецы лет по десяти. В каком-то склепе они там ютились. Ну, Васька пожалел их и давай продовольствие немцам этим таскать. Ну и дотаскался! Приходит как-то Поплавский в этот самый склеп, а там вся семья Людвига пострелянная лежит! А на стене знак этого самого вервольфа: кочерга с крестом. И надпись ещё «Tod für Verräter!» Ну, вы лучше меня знаете, гражданин капитан, «Смерть предателям!»
Знакомый почерк! кивнул Сташевич. Недоумки из гитлерюгенда! Фанатики малолетние! С нашими вояками связываться опасались, а потому чаще на своих стариках и бабах зло и бессилие вымещали.
Не скажите, гражданин капитан! возразил начпрод. Бывало, и в наших эти вервольфы постреливали! Так что днём позже пуля, из развалин пущенная, старшего сержанта Поплавского и нашла.
Вздохнув, Гришаня продолжил:
Само по себе ранение было несмертельное в грудь, навылет. Да только пока Вася до расположения нашего добрался, крови много потерял. Прибегает ко мне санитар из лазарета. Говорит, Поплавский помирает, тебя, мол, зовёт. Ну, дело святое! Прибежал я к Васе в лазарет, а он уже и говорит-то с трудом. Глаза с поволокой, правая рука грудь ощупывает! В народе говорят, прибирается! Верный знак, смертный Ну и тянет Васятка мой из-под подушки узелок малый да мне в руки суёт. На, говорит, Ефимыч, это тебе! Поскольку, мол, ты есть мой друг и человек добрый! Я оглянулся вокруг: мы-то за ширмой в палатке и больше никого. Развязал я этот узелок, а там! Мать честна! Вот это хабар так хабар! Чего там только нет! Красота: перстеньки, серёжки, браслетики! Всё золото да камешки ценные. Васятка ещё малость поговорить успел, объяснился. Людвиг, старик этот убитый, вроде как отблагодарить благодетеля своего захотел. Видать, чувствовал дед судьбу свою, а заодно и всех своих женщин. Знал, что им не понадобится. У дедов древних такое бывает! А напоследок тянет Васька из-под подушки ещё штуку. Кисет кожаный, рыжий, махонький. Ну вот вы его сегодня в моём омуле и нашли
А в кисете камея? догадался без особого труда Андрей.
Так точно! Она самая! кивнул Гришаня. И было у покойничка моего слово крайнее, последняя воля его. Дескать, все колечки и браслетки с серёжками ты, друг Гришаня, себе оставь. А кисет этот с камешком резным передай жене моей Елене Иркутской, в смысле Смирновой-Поплавской. На вечную и добрую память о муже её Войцехе. Чистую правду вам говорю, гражданин капитан! Детками своими клянусь! Так всё и было!
Начлагеря Бабр вдруг побелел лицом. Сжав левую ладонь в огромный волосатый кулак, он с грозной неспешностью начал подниматься со своей табуретки.
Так, значит, ты, тварь душная, от жадности своей Лену с дитём за эти цацки приговорил? медленно направляясь в сторону кровати задержанного, с фальшивым спокойствием поинтересовался майор.
Выкатилась из рук Гришани и со стуком ударилась о каменный пол пустая алюминиевая кружка. Сташевич, понимая всю серьёзность момента, встал с тюремной койки, чтобы своим телом преградить путь Бабру.
Да логика-то у тебя где, Иван Петрович?! обращаясь к надвигающемуся майору, заполошно заверещал за его спиной Гришаня. Зачем мне на смертоубийство-то идти? Я ж мог у Лены Поплавской даже не появляться! Кто бы узнал о моём с её мужиком разговоре?
Может, и так, вмиг успокоившись, остановился в задумчивости Бабр, но ведь ты, начпрод, всё одно сейчас крутишь. Врёшь ты, мироед, или важного чего-то недоговариваешь. Я такие вещи за версту чую!
А я ведь с товарищем майором согласен! повернулся Сташевич к сжавшемуся в углу койки Гришане. Хочешь, Аполлинарий Ефимыч, чтобы тебе поверили, выкладывай всё как было, начистоту.
Скажу! Всю правду! Как на духу! закивал бледным китайским болванчиком начпрод.
* * *