Дом, работа снова по новому циклу каждый день.
Нет ничего неизвестного, как сотни раз в пройденной когда-то поднадоевшей игре от первого лица.
Но там, вне нашего Эн-ска, судя по новостям, не лучше обстоят дела: людские особи ходят на работу по спецпропускам, едят, спят, рожают свежеиспеченных детей на потребности родимого, в кавычках, государства, одно и тоже.
Как понятие Завтра возможно не наступит: Мир не перед гранью катастрофы, а он уже за гранью.
Его трясет в агонизирующей лихорадке: кончаются, тут же начинаются локальные войны, лавиной накатываются финансовые, политические кризисы, банки печатают свежие деньги, превращённые в пустые фантики.
Неведомый квантвирус вырвался, на волю из секретной лаборатории. Теперь возникают эпидемии на всех заражённых континентах. Она косит насмерть толпами население без иммунитета. А кто сможет, условно говоря выжить, тот выздоровеет без вакцины, но превратится в какого-то уродливого мутанта без лица, как у прокажённых в прошлых веках.
По слухам, таких немало заделалось.
Медийные персоны бьются в экстазе, хайпажоры провоцируют людей ради контента, партийные кликуши всех рангов, лидеры общественных движений, призывают народ сплотиться, быть, или бывать, вместе и заодно.
Аналитики мудро рассуждают с экранов, что вирус побеждён, получено лекарство, но на деле лишь разводят руками, или бодро рапортуют: капитан, корабль идет ко дну, но всё будет хорошо, ведь в этом состоит великий ваш План.
Еврейские католики трясут кошерными пейсами как перед Великой Пасхой, исламисты пачками разбирают Коран в мечетях, оголтелые религиозные фанатики голосят на пустых площадях в рупор о начале Судного дня, призывают молиться о спасении души, каяться в грехах. Ведь блажен кто верует, и только блаженные останутся в живых.
А здесь, мы как самоизолированная команда доисторических викингов, находящихся на большущем дракаре, посреди бушующего моря страстей. Инфекция сюда не донеслась, по двум причинам; первое сразу как возник вирус, то появился периметр из колючек, бетонных блокпостов, второе больше нет новоприбывших «оттуда». Опустевшие мегаполисы в РФ, замкнули на неопределённый локдаун, перекрыли колючими заграждениями.
Наш периметр городка сейчас толком не охраняется, войсковые подразделения отозвали на другие более важные рубежи обороны, для обеспечения карантинного режима.
Можно свободно бежать отсюда, но куда и зачем?
Теперь это наш дом, милый дом. Куда бы я раньше ни забирался в другие места, меня тянуло сюда.
Мне вспомнился лозунг, попавшейся по пути сюда, он стоял цветным таблом на одном из перекрестков, на нём светилась креативная надпись: «Мой город мой дом».
Угостишь пивасом, по-братски?!
Рыкает голос под ухом, громадная ручища с треском опускается на мой стол здоровенной пятернёй.
На нём всё подпрыгивает, дрожит мелкой вибрацией, от солонки с солью, тарелок с закуской, гранёного стакана с водкой, кофейной кружкой.
А ты кто, мой брат? Меланхолично спрашиваю, затем повернулся к нему лицом. Он оказался тем парнем, который недавно рассказывал про случай с трансом, у которого были офигенные сиськи, стремился увидеть женский зад официантки.
Эти девушки появились с последней волной эмигрантов оттуда, в поисках лучшей жизни. Они словно перелетные пташки гонимые ветром неудач, или как ночные мотыльки, летящие на обжигающий свет вслед за мечтой, а на самом деле им приходиться точно из матерной частушки. В этот несчастливый сезон пандемии, я с Вороной иногда посещал «Бар», где исподволь приметил нескольких девушек работающих здесь в качестве обслуги, которые дарили приходящим мужикам кусочек продажной любви.
Одна из них Алёна, красивая блондиночка с взглядом дамской хищницы, точно из французской песенки «Alors On Danse», где русскому уху слышаться «Алёна даст». Там итак понятно по смыслу: что какая-то девушка по имени Алёна сегодня точно даст, какому-то счастливчику. Но это в песне, а наша Алёна даст обязательно любому, хотя тоже за деньги.
Мег, блондинка с кудряшками, с большим бюстом, крупным задом, хохотушка с разбитным характером.
Другая официантка, имени её не знал, тёмно-рыженькая с веснушками на носике, она имела соблазнительную фигурку, с кукольным личиком, выразительными карими глазами, очень смахивала на Одри Тату. Ещё была смуглая до черноты брюнетка, под экзотическим именем Айза.
Я-то Кречет. Кречет моё фамилиё!!
Каждая здешняя шавка знает! А ты сам кто, пиратский мазафакер?! вскипел здоровяк, скорчив свирепое лицо.
А ты пацан прихлопни уши, поворотил Кречет раскрасневшееся лицо к приблизившемуся молодому охраннику. Покуда взрослые дяди общаются!
Теперь он обернул воловью шею в мою сторону, устремив пустой бесцветный взгляд исподлобья, уперевшись ладонями в стол:
Мы раньше не встречались. Я бы запомнил лоха
Он прибавил пару крепких словечек в конце словесного оборота. Здесь нейтральная территория. По неписаным законам, разборки, убийства с ножом, в городе запрещены, тем паче в баре, кроме драк на кулаках. За это сейчас в условиях карантина без суда и следствия ставят к стенке, правых и виноватых.
Но его нож, пока спрятанный в рукаве, почти готов острием вверх вонзиться под мои ребра. Он не пожалеет меня.
Знаю заранее. Уже конец зародившийся бойне.
О начале речи не идёт.
Чего молчишь, ущербный. Базар не вывозишь
Я кладу ладонь на пятерню похожую на ковш, которым черпают воду и улыбаюсь. Это непросто, заставлять себя улыбнуться, раздвинуть губы в ухмылке. Очень непросто. По многим причинам Моя улыбка вышла не ахти какая, но я правда, поверьте мне, старался. Гримаса, да хоть куда фотографируйся, и вешай фото на стенд погибших героев за отчизну. В каждой школе есть такой. Он прибит к стене, обтянут ватманом, поверх него парят звездочки или повешен флаг. Хотя здоровяк не оценивал мои старания, он поднял одну ладонь со стола, задумчиво почесал щёку с щетиной, которая выросла за день.
Кречетов, отойди от персоны! вдруг произнес кто-то над нами довольно громко и внятно, с нотками угрозы, также морального подавления всякой агрессии.
Я удивленно поднял вверх голову, дабы узреть что это, или кто. Явившийся бог для правосудия, или мой пьяный глюк, знающий откуда-то приёмы НЛП. Нет, видение оказалось вполне обычным подростком. Только необычайно высоким, чрезвычайно худым, но его худоба не выглядела как изрядная дистрофия, скорее как мальчишеская стройность, которая даётся в детстве лишь отъявленным шалопаем.
Комбинезон из джинсы, кожаная курточка с заклепками и молниями, которая была распахнута, лишь усиливали впечатление, что он молодой человек, только слегка постаревший, который будто провел неделю в борделе, находящимся где-нибудь в Амстердаме, на бульваре красных фонарей.
Позволишь присесть?
Валяй сынок, отозвался я, поражаясь его дерзости, сразу переходить на «ты».
Его длинные волосы, стриженные почти под каре закрывавшие уши, взметнулись по сторонам, когда он резко подвинул свободный стул к себе, и уселся.
Я с любопытством разглядывал негаданного гостя к столу, который ладонями неловко поправлял упавшие пряди рыжеватых волос на лоб, как бы зачесывая их назад к затылку.
Его прическа не была женским «каре», или старорусским «горшком», которым стригли бояре своих холопов.
Было нечто иное на его голове.
А на лице два шрама: один на подбородке, другой над бровью, немного сломанный нос, которой придавал ему вид стреляного воробья. Здоровяк меж тем почтительно улыбнулся, также задом удалился поминутно кланяясь.
Фредди, коротко представился он, я нисколько не удивился: Фредди так Фредди, мне какое дело, пусть назовётся Люцифером, лишь бы не мешал.
Джоник.
Да? Джоник?
Он удивлённо привстал, потом присел, радостно хлопнул себя по джинсовым ляжкам:
Вот так встреча! Наконец-то!
Не понял вас. Ты меня знаешь, вьюноша? спросил я его.
Его лицо вспыхнуло и покоробилось, будто от тяжкого оскорбления, но потом выражение смягчилась:
Нет, пока нет. Слышь, а чего повязка на глазу?
Долго рассказывать, Фредди.
Что ж. Ладно. Я легенда. Наверно.
Но я не из того кино «я легенда», где всё вымерли.
Совсем наоборот. Людей вокруг до хрена и больше.
Джон, Джоник. Кто не слышал позывной, лучшего следопыта былого фронтира. Мои заброски и глубинные рейды, стали классикой, занесены в учебники. Шучу. Мне остается только шутить, когда больше нет одного глаза.
Что вы знаете о жизни, люди на блюди.
Когда вам отрезают глаз. Похожее чувство.
Чтобы пройти ад и выжить надо отдать за вход и за выход.
Было дело, я чуть не подох в одной из вылазок.
Напарник притащил меня к своим, потом вертушка, госпиталь. А черная повязка поперек лба, результат недавнего случая. Она теперь закрыла шрамированную впадину на лице.