Отчаяние охватило Антонину:
Вася! У меня болгарская «Плиска» есть!
Чего?! Загогуйла притормозил и опять развернулся, откинул в бок и одновременно назад свой чуб Григория Мелехова, лишив Антонину остатков самообладания, и повторил, понизив голос до хрипотцы интимного регистра:
Чего?
Давай, Вась, тогда у меня посидим, музыку послушаем, немного коньяка выпьем?
В это время в конце коридора открылась дверь, и послышалась музыкальная заставка вечерних новостей.
Нет, музыку слушать не будем, вдруг испуганно поправила себя Антонина.
Первой новостью после музыкальной заставки было сообщение о том, что глава государства отбыл с дружественным визитом в столицу Германской демократической республики правую половинку города Берлина. Антонина облегченно вздохнула:
Лучше просто культурно проведем время, а?
Загогуйла опять откинул кудрявый чуб, раскрыл украшенный орлами, крестами и кинжалами портсигар, привезенный ему в подарок двоюродным братом Стасом из колонии общего режима, достал из него и сунул в рот небольшую туго свернутую коричневую сигару, выигранную в очко месяц назад у фарцовщика Жоржика Кукина.
Ну, давай.
Только я сейчас, Люську попрошу, чтобы это Я сейчас, подожди пока в коридоре, ладно?
Ну я подожду, Василий щелкнул никелированной зажигалкой и чуть отстранился от высокого желтого пламени.
Антонина стремглав бросилась на свой этаж, Загогуйла положил сигару обратно в портсигар, сунул зажигалку в маленький кармашек джинсов, достал пачку беломора и долго чиркал спичками у окошка под плакатом со строгим капитаном милиции, любовно перезарязаряжающим пистолет Макарова и запрещающим в общежитии образцового порядка пьянство, курение, азартные игры и прочий разврат с космополитизмом.
* * *Да ты что, дурында?! С Васькой?! Да он всю общагу уже оприходовал, одна ты осталась, да председатель профкома Ольга Львовна, наотрез отказывалась немного погулять Люся.
А ты, как же?.. почему-то спросила Антонина, вместо того, чтобы продолжать плаксиво уговаривать подругу покинуть помещение.
Люся Кренделькова вдруг вспыхнула и неестественно скривила маленький ротик:
Ой, да нужен мне твой Васька, у меня таких Васек как грязи зимой, как штабелей нерезаных, как собак э Если ты думаешь, что я о себе беспокоюсь, то ты глубоко ошибаешься!
Люся вдруг шмыгнула носом и резко поменяла первоначальное решение:
Ладно, давай семьдесят копеек, я в кино схожу, пока ты тут развлекаешься. Любка Лесопосадкина говорила, что в «Победе» двухсерийный фильм про настоящую и оттого несчастную любовь идет, она уже три раза ходила и каждый раз ревела как эта Люся вдруг озадачилась фонетическому казусу: вроде бы стерлядь, но вроде бы на букву «бэ»
* * *Не суетись, Тоня, мы люди простые, нам закуска почти ни к чему, Василий снисходительно следил за бегающей от холодильника к столу и обратно Антониной.
Ну как же без закуски, не соглашалась Антонина и выкладывала на стол все запасы, по радио говорили, что для здоровья очень вредно пить без закуски и вообще пить
Василий поморщился:
Да сядь ты, хватит мельтешить.
Антонина села и тут же стала накладывать Василию в тарелку вчерашний салат.
Ничего не забыла? помрачнел Загогуйла.
Нет, все как положено, сначала у меня зеленого горошка не хватало, но Люсе как раз Верка-буфетчица две банки за полфлакона лака для ногтей дала.
Я говорю, на стол ничего не забыла поставить? заметно занервничал Василий, горошек, ё-моё!
Ой! вскрикнула Антонина, бросилась к платяному шкафу, распахнула дверцу, выпустив густое нафталинное облако, и достала из зимнего сапога фабрики «Скороход» бутылку коньяка.
Василий приободрился и произнес свой любимый тост про девушку, ступающую в море и приподнимающую при этом платье.
А я никогда на море не была, взгрустнула Антонина и сделала маленький глоточек из скособоченной, но хорошо протертой рюмки.
При чем тут на море не была! Василий раздраженно отставил свою рюмку, взял чайный стакан, налил половину и одним махом вплеснул в свое горло, тут смысл в другом, кулема!
В чем, Вася? робко спросила Антонина, приготовившись совсем обмякнуть от мужской последовательной мысли.
Ну в том, что она идет, а вода все выше, а платье надо поднимать и поднимать, ну и видно ноги там, живот, грудь и вообще.
А кому видно, разве она при людях в воду заходит? удивилась Антонина.
Да откуда я знаю! Василий налил себе еще полстакана и тут же выпил.
Вась, ты совсем не закусываешь, Антонина придвинула к Загогуйле тарелочку с нарезанной ровными кружками любительской колбасой, а если кто и есть на берегу, девушка, ведь, в воду заходит, и вода ее скрывает, а когда девушка будет из воды выходить, она платье опять будет вниз спускать.
Ну тебе только анекдоты рассказывать, в смысле эти, забыл как называются! Василий проглотил кружок колбасы и опять налил себе полстакана и опять тут же выпил.
Тосты?
Чего тосты?
Тосты мне не надо рассказывать?
Тосты Василий потянулся за бутылкой, но почувствовал, что не улеглась еще предыдущая доза, ты, наверное, как Сонька Иванова, тоже под подушкой книжки держишь?
Нет, у меня под подушкой ночнушка, покраснела и отчего-то расстроилась Антонина, я ведь не библиотекарша, чтобы государственные книги под подушкой прятать. Вась, а может, на гитаре сыграешь?
Ну давай, Загогуйла взял гитару, брезгливо посмотрел на розовый бант, повязанный на конце грифа, ударил по струнам и запел мимо аккордов песню про молодого вора, которого злые менты везут на расстрел.
Антонина почему-то представила, что молодой вор это сам Васька Загогуйла и, подперев кулаком щеку, пустила по ней крупную слезу.
Василий закончил песню, ударив по звонким струнам три раза подряд, и, удовлетворенный достигнутым результатом, обнял Антонину правой рукой, а левой принялся расстегивать декоративную пуговку на ее груди.
А ты молодец, понимаешь в искусстве, не то что эти соплячки практикантки, им все итальянцев из Сан-Ремо подавай.
Вась, не надо, Антонина прикрыла пуговку ладонью.
Да чего не надо-то?! раздраженно спросил Загогуйла.
Вась, не надо ее расстегивать, жалобно попросила Антонина.
Да ладно, чего как маленькая? удивился сопротивлению Загогуйла.
Вась, она не расстегивается, она для красоты пришита.
Василий чертыхнулся и полез к Антонине под юбку. Люсина кровать ойкнула, потом взвизгнула, затем, недолго повздыхав, напряженно затихла, держа в своих пружинных объятиях непривычную тяжесть двух взрослых тел.
Вась, ты меня хоть немного любишь?
Ну Это Конечно Вот давай за любовь выпьем.
Василий налил себе остатки коньяка, выпил, спел еще одну песню про то, как молодого вора не дождалась любимая, покурил в открытую форточку, побарабанил пальцами по столу и хлопнул себя ладонями по выпирающим коленным чашкам:
Ну ладно, Тонь, побегу, надо еще и то, и это, и туда, и сюда. Дел полно, а времени в обрез, жизнь проходит, Тоня, ничего не успеваю! В общем, побежал.
Антонина сняла с Люсиной кровати простыню, тщательно застирала небольшое вишневое пятнышко, прогладила утюгом и аккуратно заправила постель. Потом достала из-под своей кровати радиоприемник и чуть повернула ручку громкости. Приемник равнодушно шипел, Михаил Сергеевич осуждающе молчал.
Глава третья
Близость счастья номер два
20 мая
Антонина аккуратно сложила в железный шкафчик синий комбинезон, отдельно повесила оранжевый жилет, взяла полотенце и пошла в душ. Тщательно намылив свое тело детским мылом, Антонина смыла пену и вытерлась махровым полотенцем. Застиранный желтый утенок на бледно-голубом фоне легко впитал влагу и на мгновение стал таким же ярким и молодым, как тогда, когда мама Антонины Валентина Петровна принесла его в целлофановой упаковке из иглинского промтоварного магазина и, несмотря на протесты дочери, положила вместе с другими вещами в большую брезентовую сумку «Ничего, ничего, выучишься в Уфе на медсестру, вернешься к нам в Иглино фельдшером, станешь работать доктором, тогда будешь и мать-старуху бесплатно лечить и полотенцев ей сколько надо надаришь». Антонина потом всю дорогу до Уфы думала: «Почему бесплатно, когда и так бесплатно?» Но думала недолго, потому что сожитель мамы шофер почтового фургона Колька-баянист высадил ее на краю города около троллейбусного депо 2 и напутствовал: «Учись, Тонька, на шофера это самая лучшая в мире специальность. Тут среди троллейбусников женихов знаешь сколько? А то придумали с мамашей: медсестра, фельдшер! Это мне, что, через всю Уфу на Зорге тащиться, а потом обратно?!» И уехал в Тимашево к Лильке-почтальонке, у которой упился самогоном и в тот же день помер.