Лиля: Ужасные вещи говоришь: родное дитя в могилу свести.
Савелий: Откуда ты про всё это знаешь, Василий?
Василий: Спившийся бывший сотрудник ОГПУ, заимевший цирроз печени, когда вернулся по болезни домой, мне поведал про эти бесчинства. Не справился с мыслями своими, застрелился.
Лука (вздрогшим голосом): И нас это ожидает?
Савелий: Не неси чепухи. И ты не баламуть, Василий! Запугаешь вконец девицу нашу.
Василий: Она ж наполовину глухая?
Савелий: Глухая, не глухая, а всё слышит, всё понимает.
Лиля: Не стоит спорить, что есть, то есть
Василий: Вот я и говорю, нарассказывал мне жутких историй, а что правда, что нет, думаю, узнаем сами по прибытию.
Лука: Не доведи Господь попасть в такую рутину! Хотя уже второй месяц едем впроголодь и мёрзнем до костей. Намедни, в голове состава эшелона четверых выносили, да схоронили неподалёку за снежным ухабом, только и было слышно, как скрябки3 бились об промёрзлую землю.
Василий: Ясно, как день, много люда мрёт от дизентерии.
Савелий: Василий, расскажи и ты, как с нами тут оказался?
Не успел начать своё повествование Василий, взгляды общавшихся между собой собеседников устремились на невысокого ростом мальчика, лет пятнадцати, который прытко спрыгнул с самого верхнего яруса деревянных нар, и уткнулся в прорезанную дырку с жестяной обивкой в одном из углов вагонной площадки. Его начало истошно рвать и лихорадить, потом ребёнок забился в конвульсиях, и через непродолжительное время перестал шевелиться.