Деревенские занятия детей
Хозяйственные поручения занимали у нас, детей не все время. Мы располагали свободным временем для своих собственных занятий. Эти занятия в дошкольный период и в каникулярное время, когда мы начали учиться (учение происходило в Мензелинске), заключались большею частью в свободных играх. Игрушек у нас было немного. Лишь изредка привозили нам из города, большею частью зимой с ярмарки, коней из папье-маше, маленькие пистолетики с бумажными пистонами и ружья с пружинным заводом, стрелявшие пробкой. Покупные игрушки существовали у нас недолго и поэтому в нашей детской жизни большого значения не имели. Мы находили источники развлечений сами и не скучали. Зимою наши игры сосредотачивались в катании на санках и главным образом в создании разного рода построек из снежных глыб, вырезаемых нами лопатой из сугробов вокруг усадьбы. Сугробы вокруг дома и палисадника были огромные. Они полностью засыпали изгородь и ворота, вследствие чего на санях ездили поверх сугробов и помимо ворот. В старых деревьях акации, окаймлявших палисадник с юга, сугробы достигали их вершин. Мы называли сугробы «Уральским хребтом». В нем делались нами внутренние ходы и галереи. В этих галереях было тепло, и нам они доставляли удовольствие своим уютом. Участниками игр были наши сверстники из деревни Нижний Тимерган. На коньках мы не катались, потому что коньки были редкостью, да и льда хорошего не было, но на лыжах мы научились ходить рано, и с большой охотой пользовались ими для прогулок по соседним равнинам. Таких, как теперь, длинных лыж мы не имели. У нас были широкие, но короткие лыжи с бичевками для управления при ходьбе. Лыжные палки тогда тоже не использовались. Когда мы стали постарше и научились владеть топором и рубанком (эти инструменты всегда были в хозяйстве), то были в состоянии делать такие же лыжи сами.
Вечера зимою проходили в особых занятиях. Книга не была предметом нашего внимания в Нижнем Тимергане даже тогда, когда мы научились читать. Происходило это потому, что учились мы в Мензелинске и зимой приезжали в Нижний Тимерган лишь на отдых. У нас было твердое убеждение, что местом учения является Мензелинск. Там мы учились прилежно, Нижний Тимерган же рассматривался нами как место для отдыха, развлечений и участия в домашних работах. По вечерам мы обычно собирались в нашей просторной домашней кухне. В кухне жили постоянные рабочие. Наиболее долго жил у нас и работал крестьянин из деревни Ямяково Асалай Гирей. Он дружески относился к нам и мы были сильно привязаны к нему. По вечерам он занимался разного рода хозяйственными делами: чинил сбрую, вил веревки из мочал и пакли или обтесывал что-нибудь топором. Вместе с ним и мы сучили веревки для своих санок, бичевки для лыж, вытесывали топором или простым ножом нужные нам предметы. Такого рода занятия сильно нас увлекали, и мы не замечали, как проходили вечера. Иногда по вечерам к нам в кухню приходили наши сверстники из деревни Нижний Тимерган. Большим нашим приятелем был мальчик Аким Жигалов.
Наши возможности летом были более широки. Мы могли бродить по окрестностям усадьбы. Однако наши путешествия ограничивались ближайшей местностью, в радиусе не более двух, трех километров. Местом наших прогулок были перелески, ближайшие рощи, луга, поля и выгоны. Деревни нас не привлекали. Кроме Нижнего Тимергана, расположенного поблизости от нашей усадьбы, других деревень мы не знали. Только изредка мы проезжали через них при поездках с отцом.
Больше всего нас привлекала вода. Речка Вязовка с ее прудом на огороде были тем местом, где нас легче всего было найти. В теплое время мы часто купались в пруду. В промежутках между купанием, а также в прохладные дни занимались постановкой игрушечных мельничных колес ниже плотины пруда. Когда мы были нужны старшим для какого-либо хозяйственного поручения, за нами посылали в огород к берегу речки, зная наперед, что там вернее всего можно нас найти. В нашем хозяйстве было большое количество плотничьего и столярного инструмента. На нашем дворе или на гумне, в риге, летом всегда что-нибудь строилось. Делались и чинились телеги, сани, кадки и прочие изделия, необходимые в хозяйстве. На лето приглашались опытные мастера по дереву. Глядя на их работу, мы копировали их и сами делали для себя маленькие тележки, санки, мельничные колеса, как ветряные, так и водяные. Словом, во всем подражали старшим. Наряду с большим хозяйством, в деятельности которого мы по временам участвовали, как исполнители отдельных поручений, у нас, детей, было свое хозяйство, но игрушечное. Тем не менее оно сильно увлекало нас. Если в большом хозяйстве чинилась молотилка и начиналась молотьба, то и мы делали себе игрушечную молотилку с барабаном, с зубьями на нем и с приводом. На ней мы тоже молотили, но только не хлеб, а метелки подорожника, заменявшие нам хлеб. Если в большом хозяйстве строили сарай, то и мы строили для себя из разных обломков жердей и досок игрушечные домики, в которых проводили время. Уменье в детстве владеть топором, пилой, стругом, долотом и буравчиком доставляло нам много удовольствия и независимость от старших в наших увлечениях. У моего брата, Пантелеймона Владимировича, первоначальное умение владеть плотничным инструментом превратилось впоследствии в настоящее мастерство.
Больше всего нас привлекала вода. Речка Вязовка с ее прудом на огороде были тем местом, где нас легче всего было найти. В теплое время мы часто купались в пруду. В промежутках между купанием, а также в прохладные дни занимались постановкой игрушечных мельничных колес ниже плотины пруда. Когда мы были нужны старшим для какого-либо хозяйственного поручения, за нами посылали в огород к берегу речки, зная наперед, что там вернее всего можно нас найти. В нашем хозяйстве было большое количество плотничьего и столярного инструмента. На нашем дворе или на гумне, в риге, летом всегда что-нибудь строилось. Делались и чинились телеги, сани, кадки и прочие изделия, необходимые в хозяйстве. На лето приглашались опытные мастера по дереву. Глядя на их работу, мы копировали их и сами делали для себя маленькие тележки, санки, мельничные колеса, как ветряные, так и водяные. Словом, во всем подражали старшим. Наряду с большим хозяйством, в деятельности которого мы по временам участвовали, как исполнители отдельных поручений, у нас, детей, было свое хозяйство, но игрушечное. Тем не менее оно сильно увлекало нас. Если в большом хозяйстве чинилась молотилка и начиналась молотьба, то и мы делали себе игрушечную молотилку с барабаном, с зубьями на нем и с приводом. На ней мы тоже молотили, но только не хлеб, а метелки подорожника, заменявшие нам хлеб. Если в большом хозяйстве строили сарай, то и мы строили для себя из разных обломков жердей и досок игрушечные домики, в которых проводили время. Уменье в детстве владеть топором, пилой, стругом, долотом и буравчиком доставляло нам много удовольствия и независимость от старших в наших увлечениях. У моего брата, Пантелеймона Владимировича, первоначальное умение владеть плотничным инструментом превратилось впоследствии в настоящее мастерство.
Привязанность к речке, присущая всем детям, превратилась у меня в особую страсть. Из всех ребят я был единственным, исследовавшим течение речки Вязовки до впадения ее в Мензеля. Став постарше, я с еще большой настойчивостью и страстью хотел отыскать исток речки Вязовки, но найти его мне не удалось. Он находился в большом Сомовском лесу, куда я не мог пойти один, а сопровождать меня было некому. К сожалению, никто не разделял моей страсти. Бывая на мельницах по реке Мензеля по поручению отца, я с огромным наслаждением просиживал часами возле берега реки или расспрашивал кого-либо о верхнем течение реки Мензеля. Меня интересовало, откуда она началась, и какие речки в нее впадают. При разговорах с мельниками на всех мельницах мне приходилось слышать, примерно, одно и тоже: «Падает наше дело, воды становится в Мензеля меньше. Сохнет наша река, а все оттого, что леса повырубили и берега распахали!» Эти горестные слова с детских лет стали звучать в моей душе с болезненной силой.
Так как мы выросли в обстановке постоянной деятельности, то слова по поводу обмеления рек и вырубки лесов привели меня к решительным действиям. Предметом этих действий была речка Вязовка. По ее берегам остались лишь деревья черемухи и серой ольхи, да в нескольких местах сохранились кусты ивняка. В пределах нашего огорода речка производила размывы берега, и это было предметом постоянных огорчений отца. Вот тут и началась моя лесокультурная деятельность. Проводя значительную часть времени на речке, я заметил, что срезанные прутья ивняка, даже части этих прутьев, быстро укореняются, если один конец у них погружен в сырой песок. Я начал упорно работать по разведению ивняка. Увлекательное занятие поглощало все мое время и дало хороший результат. Мне было тогда около десяти лет. В 1898 году, когда я уезжал из Нижнего Тимергана, чтобы больше в него не возвращаться, в тех местах, где я разводил ивняк, образовались значительные заросли. В них можно было укрыться от солнечного жара. Впоследствии я занимался разведением леса, как лесничий, на значительных площадях, но первый свой опыт лесоразведения на берегах речки Вязовки я помню до сих пор подробно. В те далекие детские годы запала мне в душу страстная любовь к лесу. Разведением деревьев стали увлекаться у нас в усадьбе и другие члены нашей семьи. Сестра Поля была первая, применившая наше увлечение для расширения нашего сада. Однажды весною, по ее просьбе, были выкопаны в лесу и привезены в усадьбу маленькие деревья липы и березы. Их посадили возле дома для расширения сада. Однако насколько удачно у меня шло разведение ивняка, настолько трудным оказалось у нас разведение деревьев при помощи пересадки. Оглядываясь на прошлые годы, я вижу, что неуспех посадок заключался в том, что деревья высаживались поздней весной в облиственном состоянии. В те времена приемы посадки деревьев в Прикамском крае были мало известны. Поэтому посадка деревьев возле домов не была распространена, отчасти, вероятно, потому что сопровождалась неуспехом.