Nympholiada. Тайна, «подсказанная» Лувром. Роман в стихах - Сергей Лемехов 3 стр.

Племянник, продолжая дело князя,
Любил всё меньше женщин, но зато
У киевлян никто и отродяся
Сравнимой жадности не видел до него.

Неодолимо в тёмные леса
Наживы страсть беднягу заманила,
Да изодрав смолёные власа,
Как волка палкой дó смерти забила.

Хоть молод Игорь был еще тогда,
Успел жениться и дитём разжиться.
Княгиня Ольга больше никогда
Ни с кем решила ложем не делиться.

И Святополка обучала с малых лет:
«Будь книгами и мыслями согрет,
Никто не может жадностью разжиться 
Плохой конец постигнет лихоимца».

У Святополка жизнь текла по временам:
Набеги ратные, пирушки по ночам.
Да верил мало старым киевским богам
И тяготился общей тягой к чудесам.

Не уважая от души кровь и злодейство,
Едва не принял самым первым иудейство.

Княгиня Ольга, зная языки,
Имела светлый ум, а мужики
Врагов искали, зная, как сразиться,
И кровью внешнею  «разбойною»  упиться.

Желая эту практику пресечь,
Она пыталась христианством Русь увлечь,
Наивно веря, будто верой вековою
Научит чаще россов думать головою.

Ей не пришлось, старея от тоски,
Дождаться христианства на Руси.
А вера новая как солнце засветила,
Когда Владимира звала к себе могила.

Он нес в себе немалые грехи:
Учителя его  соха да пастухи;
Природе силы щедро отдавал,
От дев и неги отдыха не знал.

В палатах жил, но было, часто было 
Его на Днепр на закате уводило,
Где по весне до утренней зари
Не умолкая пели соловьи.

Любил Владимир сочные луга,
Когда Венерой зажигается заря.
Ей оставаясь доблестным слугою,
Князь Соломона воскрешал собою.

Природу женскую примите фигурально
Широким клином разбежались берега,
И тянут в омут, дабы досконально
Понять, где выбег начала у них река 
Река неутолимости желаний,
Что заставляет океан страстей
Вскипать волной сердечных замираний
На запрещения спасительных идей.
А на рассвете утомлённый путник
Покинет ту, что в омут завела.
Разлука у любви  надежный спутник,
Но сердцем сохраняются слова:
«Всей этой ночи радостный залог;
Согрей, когда снега луга укроют,
И в нужный срок появится росток,
А край наш приумножится тобою»
Так, поэтично соблазняя дам,
Готовился Владимир к холодам.
Поняв Спасителя буквально: «Возлюби!»,
Числом прибавившись назойливой родни.

Но с хитростью синайского еврея,
Толкал на Север князь своих, где холоднее,
Прося, чтоб мать притом не забывали,
Колоколами денно-нощно знать давали!
Велел креститель выучить псалмы,
Застроить церквями приглядные холмы.
Вот где пространство стало бедности с руки:
Тогда не только внуки  даже правнуки,
В колонны выстроив нередкие полки,
Их от Днепра на север повели.

Вошло в традицию: как только тает лёд,
Так начинается очередной Исход.
И не боясь колючего Борея,
В повозку прыгала нередко Саломея.
А вместе с ней, от холода бледнея,
Туда же ехала и вся семья еврея.

Нельзя определенно побожиться,
Но опыт их не мог не пригодиться.
Ведь Родина, на север прирастая,
Войн не вела, норвегов вытесняя.

Лет двести не терялся южный след,
Пока бурьяном не порос от внешних бед.

История чингизского похода
Не принесла Орде желанного дохода.
Спасительно, что наши города
В конце концов устроил Калита.
А беды дальше колесом катились,
Хоть русские старательно крестились.
Да, через триста лет ушла Орда,
Но тёмной оставалась вся страна:
Князья и малодумные бояре
Терзали русичей в монашеском угаре.
Сполна досталось и татарам, и евреям;
По счету русских за покорности злодеям.

Оставим их  они не интересны,
А поспешим туда, где мир телесный
С духовным уживался, и сейчас
Непреходящей красотой чарует нас.

Флоренция! Какое это место!
Сандаловые камни под ногой,
Безоблачное небо без протеста
Расположиться молит под собой.
Сухой прозрачный воздух помогает
Найти в тени спасительный сосуд,
А молодые лозы предлагают
Расслабленной душе ночной приют.

Не торопитесь в ту же ночь
познать блаженство.
Оставьте всё на долгое «потом».
А, забываясь сном, любое место
Приметьте под луною за окном.

Флоренция не ведает приливов 
Она вдали лазурных берегов,
Но, как Неаполь, сказочно красива
Заросшими фасадами домов.

Едва рассветный луч лица коснётся,
Счастливый путник может увидать:
Хрустальный водопад из окон льётся
Росу вьюнам жемчужную подать.

А на холмах зеленых кипарисы
Среди широких лавровых дубрав,
Пирамидальных тополей карнизы
На сходах проявляют гордый нрав.

Едва ли после этого возможно
Уроки пуританства соблюдать,
Тем более, когда совсем несложно
По сердцу наслажденья выбирать.

Один пример по теме обсужденья
Поможет всё наглядно доказать:
Флоренция эпоху Возрожденья
Имела честь Европе открывать.

Какие люди жили и творили!
Буонарроти, Винчи, Рафаэль
И всё, что они в Городе ценили,
Оставили для будущих людей.

Быть может, кто-то скажет, что евреи
Талант не прилагали к той затее.
По сути, не имея возразить,
Просил бы фактам дать о том судить.

Итак, окно, весна и Леонардо.
Взгляд зачарованно куда-то устремлён;
Идя по направлению, веранду
Приметили, где распустился клён?

 Да чтоб ты провалился, старый олух!
Да чтоб тебя и в дантевском аду
Пороли розгами и посыпали солью
Занозы на распаренном заду!
Да чтоб тебя Не Вас, синьор да Винчи.
Приветствую! Какой чудесный день;
А мы тут по-соседски с падре Линчи
Толкуем, мирно, разгоняя лень.
Минуты не пройдет  я свою Лизу
Направлю за холодным молочком.
Вы пять секундочек, не более, поспите,
Пока я дошепчуся с мужичком

Да чтоб тебя за гнусные намеки
Ошпарили козлиным молоком,
А после по макушке в синагоге,
Свинячьим надавали пятачком!
Возможно ли такое оскорбленье
На честную еврейку возводить?!
Я прибиралась там, не более. Сомненье
Молитвами должны Вы усмирить.
Сегодня к вечеру, когда Вы без намеков,
Я, может быть, успею Вас простить,
Желая дополнительных уроков
О христианских нормах жизни получить.
Ну, уходите, уходите же скорее 
Мне Лизоньку пора давно будить;
Для нас обоих было бы вернее
Её от вашей брани оградить.

 Вот скверное жидовское отродье
Нет, нет, синьор да Винчи, я не Вам.
Да чтоб еще не раз мне приложиться
К её неувядающим бокам!

Вы понимаете, Господь-спаситель учит
Не гневаясь заблудших обращать.
Кто заслужил свое и так получит,
Но я пытаюсь свет ей показать.
Храни Вас Бог, синьор, а мне пора
В храм поспешать, не то Ну и жара.

Несложно будет вам предугадать,
Как слово падре к ночи отзовется,
Желая ощутимо показать,
Откуда свет спасения прольется.

«Но что это? Мелькнула занавеска
Отчетливо за кружевами грудь,
Не показалось? Нет! Святой Франческо,
Позволь мне нынче щечку ущипнуть

Но поспешу водой ополоснуться,
Ароматическим посыпать порошком,
Себя и кудри, что природой вьются.
Костюм немодный и висит мешком
Да чёрт с ним. Мне позволена небрежность 
Она меня который год ведёт
Путями, где так часто, часто нежность
Все деньги забирает в оборот.

Но мне ведь тоже кое-что осталось,
И долгим эхом в жизнь отозвалось»

 Ты, Лиза? Подожди, приму сосуд.

 Как Вы, синьор, красиво изъяснились.
Кувшин  простой предмет среди посуд,
А Вы ему как вазе поклонились.
Должно быть, это Ваш особый дар 
Увидеть в глине или белом камне
Творений будущих почетный пьедестал
А мы бедны, просты, как окон ставни.
Вам, верно, есть зачем кувшин ласкать,
И от меня глаза хоть чем-нибудь занять.

 Нет, Лиза, нет Психея, Идеал!
За достижимость я бы все, что мог, отдал!

 Когда бы, сударь, я Вас плохо знала,
Решила: соблазняете меня,
Да по такому случаю немало
Происхождение расскажет за себя.
Ведь я еврейка, а не христианка 
Среди грибов ненужная поганка.

 Я не желаю это принимать!
Зачем терзаешь душу мне слезами?
Я докажу. Дай мне нарисовать,
Какими сам на всё смотрю глазами.

 Вы, право, так настойчивы, а я
Ещё глупа  готова согласиться.
А матушка? Боюсь я за себя
И ей могу по дому пригодиться.
Поверьте, Ваши тёплые слова
Заставили в груди ключи забиться,
Когда бы, сударь, я теперь могла
Вы их на слух, вот здесь, под сердцем
Лучше нам проститься.

 Не уходи, позволь, молю, позволь
К источнику волнения склониться
Едва-едва, легонько головой 
Услышать, что под грудию творится.

 Вы так настойчивы Пожалуй Боже мой!
Я удаляюсь, матушка грозится
В окно! Открылось ей, должно быть, всё,
Что на душе от Ваших слов творится!

«Как ловко я глупышку обыграл!
Мне кажется, появится надежда.
Должно быть, Эрос в ухо пошептал
Упомянуть, что спрятала одежда.
А с матушкой вопрос решится быстро 
Я денег ей за Лизу предложу.
Стараться если даже сноровисто,
Полгода больше, больше попишу!»

Вот так и появляются шедевры 
Венеры, Ариадны без одежды.

Спешу предупредить упрёки и волненья,
Какое право, мол, имею сам
Так вольно придавать канву решеньям
По тем делам, что излагаю вам.
Рассмотрим положительно резоны:
Флоренция  особая страна;
Республика, наукою ведома
И пуританством не поражена.
Банкиры чаще к власти приходили
И хлопотали мудро за неё
Да никогда кострами не учили,
Как правильно усвоить «житие».

Со всей Италии под них тянулись люди,
Кто собственною верой увлечён;
В стране, где католичеством повсюду
Особенный порядок заведён:
Из ста дворов едва ли был один,
Куда священник как к себе не заходил.
Власть светская имела мало права,
Чтоб отделяться от церковного устава.
Кто этим тяготился, не терпел 
Достичь стремился Медичей удел.
Тем более французская метла
Войною с севера напуганных гнала.

Поэтому не стоит удивляться,
Что многие еврейские дома
В Республику спешили перебраться,
Когда кругом такая кутерьма.
Но только ли они? Конечно, нет;
Все, кто бежал, для собственных судеб.
Лоренцо Медичи, играя роль патрона,
Сбирал со всей Италии людей,
Способных прославлять делами лоно 
Флоренцию  для царственных затей.

Авантюристы и евангелисты
Рекой в провинцию  Лоренцию  текли.
Литература, живопись, скульптура
Свободу мысли и фантазий обрели.
Их имена украсили равнину,
Преодолев барьер пяти веков,
Венеции, Милану и Турину
Роль отведя вторичных городов.
Ждать не пришлось великих результатов
И гениев, и сущих супостатов.
А первый среди всех  Макиавелли;
Ему бы жить при злобном Робеспьере
Мог флорентиец убеждать людей:
Свобода  равенство всех цветовых кровей!

Макиавелли, принцев поучая,
Себя как равный с ними проявлял,
Кто сам желал  тех далеко от рая,
Дорогою тернистой направлял.
Но феодальный строй предоминантен:
Бароны, герцоги имеют все права;
В одежде каждый ультраэлегантен,
А в голове готовые слова:
«Служите честно  может, не обижу,
А будете любезны  так повышу».
И каждый служит, служит кто как может 
Никто другой уж верно не поможет;
Неплохо быть, раз так, ростовщиком.

Но сколько их? От силы десять-двадцать,
А тут Флоренция, где каждый пятый дом
Нужду несёт, страшится депортаций.
Община? Это праздные слова,
Досужий вымысел, коль толком разобраться.
Да кто, в какой стране, где и когда
Хоть чем-то одарил единоверца?

Разбухнув, выменем Богатство струйки льёт 
Подрасцедившись, всё в себя сольёт.

И надо ли серьёзно удивляться,
Что женщинам несвойственно бояться
Себя в красивом обществе подать
Или на улице недорого продать,
Стараясь подкопить на жизнь по капле 
Сменить на туфли лыковые лапти.

Так вот: Флоренция в ту пору что Содом 
Доступность жизни, стиль определяла,
И, проливаясь денежным дождём,
В одеждах у «данаек» оседала.
А кто ещё? Приличный итальянец
На луковом бульоне посидит,
Но не откажется в приюте горьких пьяниц
Девчонку на часок перехватить.
Но не свою  набожны католички,
Да и забот потом не разгрести:
Исповедавшись, на алтарь наличность
За удовольствие вторично заплатить.

А на еврейках счет простой, не грешный,
И индульгенции не стоят никакой:
Порядок заведений всем известный
И самый ни на есть что деловой.
Но были бы напрасны утвержденья,
Что каждый волен «да» и «нет» сказать 
У всех свои по жизни убежденья,
Да деньги будут наперёд решать.

Не верите? Заглянем в прежний дом.