Всё рифмуется - Галина Маркус 2 стр.

Ни покоя, ни воли. Но радость и отдых бывают.
Пусть неполные даже, они остаются собой.
Но не скрещивай веток 
 чем меньше желаний в трамваях,
тем надежней они доставляют заблудших домой.

Не гниют и не сохнут упавшие вовремя листья,
чуткий мистик мазками украсил сухой тротуар.
Я, наверное, сплю, но решаю задачи  по Пристли 
и сюжеты пишу для гуляющих осенью пар.

Вот садятся они на скамью и не знают, бедняги,
от кого разговор их зависит, куда их пошлют.
Я сегодня добра, как добры после отпуска маги,
и надрыва не будет  шлифуйте свою колею.

Ни покоя, ни воли  ни вам, и ни мне. Все мы дети
той суровости места, той нежности строгой небес.
Но ведь отдых бывает на этой печальной планете.
Я бы вас отпустила  вот честно!  на радость себе.

Но, увы, не могу  вы так грезите счастьем кольцовым,
это  пошлый сюжет. Поднимайтесь, закончен привал.
Бросьте, я не злодей, а любитель хороших концовок.
Ни покоя, ни воли! Но всё, что останется  вам.

Осенние души хранятся в стеклянных сосудах,
что свет пропускают сквозь стенки  сюда и отсюда,
в открытых сосудах  ведь осенью души летают,
и медленно кружат их бледные легкие стаи.

Их мало кто видит  они ведь почти невесомы,
а кто-то, заметив, их примет за бабочек сонных,
за тихие ноты, что осень играет чуть слышно,
когда у нее наступает минута затишья.

Бывает, они, заблудившись, становятся робки,
в глухие сосуды их ловят и прячут под пробкой.
Зеркальные стены для душ беззащитных  не место
И там пребывают они под домашним арестом.

Стократ отражаясь, теряются в бездне безликой,
и сами себе на суде предъявляют улики,
и сами себе назначают, увы, приговоры,
себя от себя взаперти охраняя сурово.

Спасите осенние души, ищите повсюду,
верните домой и храните в хрустальных сосудах
Когда до краев преисполнятся света и слова,
их осень расплещет и снова наполнит, и снова

Так ждать автобуса! Как будто он корабль,
последняя надежда Робинзона,
от острова «Какой сырой ноябрь»
к родному континенту «Вот и дома».

Глядеть в пустой туманный горизонт,
секундной стрелкой делая зарубки,
боясь, что никогда он не придёт,
голодной болью мучиться в желудке

Во всем ветрам открытом шалаше
из битого стекла  нещадно мерзнуть
без мыслей. И бесчувственно уже
стихами разбавлять тоску и прозу.

Обманываться  сколько можно раз!
Чужое судно  даже не заметит
Дождаться! Неоправданный экстаз.
Автобус приплывёт. Корабль приедет.

Бежать к нему, цепляться  не уйдёшь! 
и видеть, как посмотрит обречённо
к скамеечке примёрзший грязный бомж,
на острове никем не приручённый.

Она в переходе не просит подачек,
тележку толкает упрямо вперёд,
в которой когда-то возила на дачу
рассаду (кормилец, зарос огород).

Всегда деловито-ворчлива. Пальтишко
почти что по моде, пускай велико;
И даже кроссовки порвались не слишком,
зато ведь и пара нашлась целиком!

Чуть свет на работу спешит, как и прежде,
дебелым развалинам  вечный пример.
Годков пятьдесят отпахала прилежно,
назначили пенсию: тысяча рэ

«А вы, современные, жить разучились,
с одежкою вместе кладёте еду
в пакете одном Мне на барскую милость
рассчитывать глупо. Сама всё найду!»

Контейнер у ЖЭКа, помойка у дома
Прошляпишь  и дворники всё заберут!
Топ-топ Семенят, семенят по району
костлявые ножки. Продуман маршрут.

Ко мне обернулась она неохотно,
насквозь её взгляд подозрительный жёг.
Но стольник взяла  как налог подоходный.
Ступай, мол, себе. За тобою  должок.

Нам Оле-Лукойе вручает с утра по зонту 
зелёному или в цветочек, с погнувшейся спицей.
Тому, кто ночами не спит  вот и сказка не снится,
и птицам, которые могут устать на лету 

всем тем, кто пытается как-то набрать высоту,
вручает с утра по смешному цветному зонту.

Мы кнопками щёлкаем, прыгаем, делаем взмах,
в полёте стихи сочиняем и мысленно спорим,
и точно к крыльцу приземляемся к нашей конторе,
с трудом привыкая к опоре при первых шагах.

Но мы на земле ощущаем беспочвенный страх
и ждём, когда кнопкою щёлкнем и сделаем взмах.

А есть у него ещё черный и будничный зонт
для тех, кто летать не умеет и сказок не любит.
И мрачные люди бредут по болотистой хлюпи
и думают, как бы скорее закончить ремонт.

 Всем тем, кто склонился под грузом нелёгких забот,
вручает волшебник надёжный брезентовый зонт.

Бывает, зонтами случайно меняемся мы,
и вот надо мною  бесцветный, бескрылый, убогий.
И я черепахой горбатой ползу по дороге,
в толпе посреди деловитых слепых горемык,

и пусть спасены от дождя, от тюрьмы и сумы,
но там, под зонтами, бывает, меняемся мы.

А может, тогда попытаться совсем без зонта?
И полностью вымокнув, вдоволь заляпавшись грязью,
подняться хотя бы чуть-чуть. Ведь когда-нибудь разве
мы сможем забыть, что умели немножко летать?

Ах, Оле-Лукойе, ответь, ты научишь нас  да? 
взмывать над дождём без цветного смешного зонта

Вот такой вот вариант жизни-рая:
еду я, смотрю в окошко трамвая.
Не болит. И ничего не тревожит
(вы со мною, разумеется, тоже).
Мы листаем потихоньку пейзажи,
небо к вечеру становится краше.
Заливает весь трамвай теплым светом.
Проезжаем мы весну, осень, лето
Проезжаем, не спеша, клены, замки,
деревенские дома и полянки,
небоскребы и холмы, водопады, 
 дальше, дальше, остановок не надо.
Проложил и над землей кто-то рельсы,
едем мимо облаков, едем вместе.
Тут и вовсе не темно  ночью звездной.
Оставляем позади все, что поздно,
не стремимся догонять то, что рано.
Залечились навсегда наши раны.
Мы не помним больше муторных будней,
и слова просты, и смыслы не мутны.
Растворяется стекло, воздух свежий,
и сбылись давно все наши надежды.
И кондуктор все билеты проверил,
здесь дается не по таксе,  по вере.
А при входе тут снимаются маски,
и не выглядит никто по-дурацки.
Мы и целое одно, и соседи.
Ну давайте же поедем поедем