Зёрна говорят, что ты будешь счастлив в браке и жена не украсит тебя шлемом Вулкана. Знаешь это украшение?
И Уленшпигель продолжал в тоне проповедника:
Женщина, дающая до брака задаток, всем раздаёт потом свой товар даром.
Девушка, желая выказать свою предусмотрительность, спросила:
И всё это видно в волшебных зёрнах?
Там виден и ключ, шепнул Уленшпигель ей на ухо.
Но молодой человек уже скрылся с ключом.
Вдруг Уленшпигель увидел, как воришка схватил со стойки длинную колбасу и спрятал её себе под плащ. Колбасник не заметил, и вор, очень довольный собой, подошёл к Уленшпигелю с вопросом:
Что ты продаёшь тут, каркающий пророк?
Мешочки, которые скажут тебе, что тебя повесят за чрезмерную любовь к колбасе, ответил Уленшпигель.
Вор бросился бежать, а колбасник кричал:
Ловите вора!
Но было уже поздно.
Всё это время богатые евреи внимательно слушали разговоры Уленшпигеля и, наконец, подошли:
Что ты продаёшь, фламандец?
Волшебные мешочки.
А в чём их волшебство?
Они предсказывают будущее, если пососать их.
Евреи пошептались между собой, и старший сказал:
Ну, так посмотрим в мешочек, когда придёт наш мессия; это будет великим для нас утешением. Купим одну штуку. А что ты хочешь за мешочек?
Пятьдесят флоринов, отвечал Уленшпигель. Если это для вас дорого, проваливайте. Кто не купил поля, тому и навоз ни к чему.
Видя по Уленшпигелю, что он не уступит, они уплатили ему, взяли один мешочек и побежали в свой квартал, где вокруг них собралась целая толпа евреев; те уж услышали, что один из двух стариков купил мешочек, предсказывающий день и час прихода мессии.
Всем хотелось бесплатно пососать мешочек. Но старик, по имени Иегу, купивший мешочек, объявил, что сам хочет пососать.
Дети Израиля! возгласил он, держа мешочек в руке. Христиане издеваются над нами, гонят нас, преследуют позорными кличками. Филистимляне хотят пригнуть нас ниже земли. Они плюют нам в лицо, ибо бог ослабил тетиву наших луков. Долго ли, о бог Авраама, Исаака и Иакова, будет длиться это испытание, ниспосланное нам вместо блаженства, и скоро ли прольётся свет в эту тьму? Скоро ли снизойдёшь ты на землю, божественный мессия? Когда спрячутся христиане в пещеры и ямы из страха пред тобой и твоим грозным явлением в час, когда придёшь ты покарать их?
И евреи кричали:
Приди, мессия! Соси, Иегу!
Иегу пососал, выблевал и жалостно возопил:
Истинно вам говорю это навоз, а фламандский богомолец мошенник.
Тут евреи набросились на мешочек, разорвали, увидели, что в нём лежит, и в ярости бросились на рынок ловить Уленшпигеля. Но он не ждал их.
L
Один обыватель в Дамме не мог уплатить Клаасу за уголь и потому оставил ему в залог своё лучшее добро: арбалет с двенадцатью отлично выстроганными стрелами, чтобы уж бить без промаха.
В часы досуга Клаас постреливал; не один заяц был им загублен и обращен в жаркое за чрезмерное пристрастие к капусте.
Клаас ел в таких случаях с жадностью, но Сооткин смотрела на безлюдную толпу и говорила:
Тиль, сын мой, вдыхаешь ли и ты запах подливы. Наверное, голодает где-нибудь. И, погружённая в свои мысли, она готова была оставить для него вкусный кусочек.
Если он голоден, отвечал Клаас, сам виноват; пусть вернётся, будет есть, как мы.
Клаас держал голубей. Кроме того, он любил щеглов, скворцов, коноплянок и прочих пискунов и визгунов, их щебетание и возню; и он охотно стрелял кобчиков и ястребов, истребляющих эту певчую братию.
Однажды, когда он во дворе отмеривал уголь, вдруг прибежала Сооткин, показывая ему большую птицу, кружащуюся над голубятней.
Клаас схватил арбалет со словами:
Ну, пусть теперь чорт спасёт господина ястреба.
Он прицелился и следил за движениями птицы. Спускались сумерки, и Клаас мог различить в небе только тёмную точку. Наконец он выстрелил; во двор упал аист.
Это очень смутило Клааса, а Сооткин была огорчена и кричала ему:
Злой человек, ты убил божью птицу.
Она подняла аиста, увидела, что тот ранен только в крыло, смазала и перевязала его рану и сказала:
Милый аист, нехорошо, что ты, наш любимец, вздумал парить по поднебесью, точно ястреб, наш враг; так не одну стрелу выпустит народ в ложную цель. Болит у тебя крылышко, аист милый? Как терпеливо ты переносишь мои заботы. Видно, ты знаешь, что наши руки руки друга.
Оправившись, аист ел, что ему хотелось; особенно любил он рыбу, которую Клаас ловил для него в канале. И всякий раз, когда аист видел его возвращение, он широко разевал свой клюв.
Аист бегал за Клаасом как собачонка, но ещё больше любил оставаться в кухне, грелся у огня и колотил Сооткин, хлопотавшую у печки, по животу, как бы спрашивая: «Нет ли чего для меня?»
И было так забавно видеть, как важно расхаживает по домику на своих длинных ногах этот вестник счастья.
LI
Но вновь вернулись тяжёлые дни; печально и одиноко работал Клаас в поле, ибо больше там не было работы. Сидя дома одна, Сооткин плакала, чтобы еда не опротивела мужу, придумывала разные приправы к бобам, которые приходилось есть изо дня в день. При муже она пела и смеялась, стараясь разогнать тоску, а аист стоял подле неё на одной ноге, уткнув голову под крыло.
Перед домом остановился всадник; он был в чёрной одежде, очень худой, а лицо его было печально.
Есть кто-нибудь в доме? спросил он.
Бог да благословит вашу мрачную милость, ответила Сооткин. Что ж я, призрак, что ли, что вы, видя меня здесь, спрашиваете, есть ли кто в доме?
Где твой отец? спросил всадник.
Если это моего отца зовут Клаасом, то он там, сеет хлеб; там и найдёшь его.
Всадник уехал. И Сооткин печально пошла за хлебом, чтобы в шестой уже раз взять у булочника в долг. Вернувшись с пустыми руками, она была изумлена, увидев, что Клаас едет с поля с победоносным, сияющим лицом на коне чёрного человека, а тот идёт с ним рядом и ведёт коня под уздцы. Клаас гордо прижимал рукой к бедру кожаную, видимо, туго набитую сумку.
Сойдя с коня, он обнял чёрного человека, похлопал его по плечу и, встряхнув сумку, воскликнул:
Да здравствует мой брат Иост, добрый отшельник! Сохрани его господь в радости, в сытости, в весельи и здоровьи! Иост благословенный, Иост щедрый, Иост сытно питающий! Аист не солгал.
И он положил сумку на стол.
На это Сооткин жалобно сказала:
Муж, у нас сегодня есть нечего: булочник не дал в долг хлеба.
Хлеба? воскликнул Клаас, раскрывая сумку, из которой хлынуло на стол золото. Хлеба? Вот тебе хлеб, вот масло, мясо, вино, пиво! Вот ветчина, мозговые кости, дрозды, каплуны, паштеты из цапли, лакомства, как у самых важных господ, вот бочка пива, вот бочонки вина! Где булочник, который нам откажет в хлебе? Болван! Ведь мы ничего не будем покупать у него.
Но, милый, сказала ошеломлённая Сооткин.
Ну, слушай и радуйся, продолжал Клаас: Катлина не осталась в Антверпене ждать, пока кончится срок её изгнания. Неле перебралась с ней в Мейборг, весь путь они сделали пешком. Здесь Неле рассказала моему брату Иосту, что, несмотря на нашу тяжёлую работу, мы часто живём впроголодь. Как мне сообщил этот почтенный посланец, и Клаас указал на чёрного всадника, Иост выступил из святой римской церкви и предался лютеровой ереси.
Еретики это те, которые служат Великой Блуднице, ибо папа римский предатель и торгует святыней, возразил человек в чёрном.
Ах, господи, воскликнула Сооткин, не говорите так громко, а то из-за вас сожгут и нас всех.
Итак, продолжал Клаас, Иост поручил этому почтенному посланцу передать нам, что вступает в войско Фридриха Саксонского[77], набрав и вооружив для него пятьдесят солдат. Так как он идёт на войну, то ему не нужно много денег, которые, в случае неудачи, попадут только в руки какого-нибудь негодного ландскнехта. Поэтому он приказал: отвезти брату своему, Клаасу, эти семьсот червонцев вместе со своим благословением; передай ему, пусть живёт во благе и думает о спасении души.
Да, сказал посланный Иоста, для этого настало время, ибо господь будет судить каждого и воздаст ему по делам его.
Конечно, сударь, сказал Клаас, но пока что могу же я порадоваться доброй вести. Прошу вас побыть у меня; мы отпразднуем эту радость, поглотив великолепные потроха, жаркие, окорока, которые так заманчиво и привлекательно, я проходя видел, висели у мясника, что у меня от жадности зубы повылезли изо рта.
Увы, безумные, сказал чёрный человек, они предаются наслаждениям, между тем как око господне следит за их путями.
Слушай, посланец, сказал Клаас, ты хочешь или не хочешь выпить и закусить с нами?
Посланец ответил:
Когда падёт Вавилон[78], тогда настанет для верных пора предаваться земным радостям.