Он размышлял об этом в стремительно мчавшейся по городу БМВ.
В машине их было четверо. За рулем сидел человек кавказской национальности один из тех, у кого хотелось попросить документы: черные грязные волосы, трехдневная щетина, неприятный взгляд из-под лобья. На заднем сидении расположились мужчина и женщина, казавшиеся обеспокоенными. С ними у Павла уже состоялся предварительный разговор. Четвертым был Павел.
Разговор разговором, но главное он поймет лишь тогда, когда увидит больного собственными глазами.
Вежливое расшаркивание с заведующим и ординаторами.
Павел Андреевич
Павел Васильевич, очень приятно.
Александр Александрович, очень приятно.
Петрович, лечащий врач, мне очень приятно.
Ольга Владимировна, старшая сестра.
Обоюдные сетования на сложности в работе, неприличную зарплату, пересказ двух-трех интересных случаев, традиционная рюмка коньяку, и еще одна на все ушло минут пятьдесят, не меньше. Наконец, дело дошло и до конкретного пациента. Бегло пролистав историю болезни и убедившись, что диагноз злокачественного процесса у больного подтвержден данными гистологического исследования исследованием кусочка ткани, взятого непосредственно из опухоли, Павел прошел в палату.
Ему было лет тридцать. Он лежал, повернувшись лицом к окну, словно ему ни до чего не было дела, кроме как до солнца, что мягко касалось лучами его ровной смуглой кожи, и, на первый взгляд, производил впечатление абсолютного здоровяка.
Здравствуйте.
Родственники, их было семь-восемь человек, и мужчины и женщины, расступились
Таким я тебя и представлял. Здравствуй, Руслан. Меня зовут Павел Андреевич, широко улыбнулся Павел.
Добрый день, Павел Андреевич.
Руслан лежал, укрытый до пояса чистым разноцветным пододеяльником. Толстым мускулистым рукам, рельефным грудным мышцам, покрытым обильной растительностью, позавидовал бы любой профессиональный спортсмен. В глазах его поблескивали живые огоньки.
Павел присел на край кровати и отбросил пододеяльник с ног больного. Он успел подумать, такие глаза не встречаются у слабых, больных, импотентов и злых
Что, доктор, ничего хорошего?
В палате вдруг наступила тишина. Притихли родные. Лечащий врач и зав. отделением, сопровождающие Павла, молчали, не считая корректным прежде времени задавать вопросы консультанту. Молчал Павел, привыкший за долгие врачебные годы скрывать свои мысли не хуже хорошо игрока в покер. Притаился Руслан, уже спросивший о самом важном он внимательно наблюдал за реакцией нового доктора, приехавшего ради него из другой, наверное, лучшей, больницы.
Действительно, правая нога молодого кавказца пугала. Ни у кого не повернулся бы язык сказать, что все хорошо, все в порядке. Огромная опухоль, блокировав кровеносные и лимфатические сосуды ноги, распирала бедро изнутри сразу же под паховой складкой. Правая голень по своему объему равнялась бедру. Отек распространялся и выше опухоли, и на мошонку, смешно деформируя ее. Правое яичко, покрытое блестящей, без характерных морщин, перерастянутой кожей, по размерам в два раза превосходило левое, оно, как бы втягивало в себя половой член, укорачивая его до детских размеров.
Те, кто стоял за спиной Павла, приблизились еще плотнее и он почувствовал жар их дыхания у себя на затылке. Сделалось неприятно, но он не обернулся, а только передернул плечами. Дискуссия, которую он вел сейчас сам с собой, внутри себя, поглощала его внимание. Ему было необходимо ответить на три вопроса, и сделать это быстро и точно, чтобы в дальнейшем по ночам его не мучили сомнения, не снились бы веселые глаза, безмолвно вопрошающие спрашивающие: Почему я умер?
Стоит ли связываться? Выполнять трудоемкую операцию, потребующую много физических и психических сил и его, и лежащего перед ним парня по имени Руслан. Второй вопрос какие шансы на выздоровление? Непосредственно после операции чтобы ушел из отделения сам: на костылях или прыгая на одной ноге, но сам! И долгосрочный прогноз? Впрочем, с этим яснее. Существует статистика: пятилетняя выживаемость при различных формах сарком не более двадцати процентов, двухлетняя около тридцати. Но два года тоже жизнь И, наконец, последнее. Какие у него, у Павла Родионова основания отказать пациенту, не перевести, не оперировать, не лечить. Больной его, больной определенно онкологического профиля. Выходит, ни каких обоснованных оснований отказать нет. Конечно, нет, а надежда она как известно, исчезает последней.
Руслан, не буду обманывать тебя, начал Павел. Ты прав, ничего хорошего. Ты видишь и чувствуешь это получше меня. Да и твой лечащий врач давно не скрывает этого. И ты понимаешь, что-то не так, ведь тебе не становится лучше, Павел на секунду замолчал переводя дух. Руслан отмалчивался. И тебе кажется, что все очень плохо, хуже некуда!
Павел снова прервался. Сейчас ему придется убеждать, и никто из присутствующих в этой палате не должен почувствовать его внутренние сомнения в том, о чем он скажет своему пациенту, ждущему от него слов надежды.
И ты ошибаешься! решительно продолжил Павел, добавив в голос настойчивые нотки агрессии. Да, плохо. Плохо, но не смертельно. Неоднозначно, сложно. А было бы просто не сидел бы я здесь и не объяснял всего этого тебе. Давно бы поставили тебя на ноги. Но нет, тебе нужен такой специалист, как я. Онколог. Ведь мы, доктора, Руслан очень узкие специалисты. Всю жизнь лечим что-то одно. Но зато свою болезнь знаем от и до. Досконально!
Ногу отрежете? тихо спросил Руслан, заставив Павла на секунду запнуться.
С ногой, Руслан, предстоит расстаться! Никто не предложит тебе другого, более верного лечения. И нигде! Ни в Америке, ни в Японии. И никто! И нигде. Ты готов?
Павел заметил непроизвольное движение Руслана, стремящегося приподняться болевой импульс, посланный из зоны роста опухоли в ответ на мышечное сокращение, тут же исказил его черты, и сделал вид, что не заметил.
Изменить ничего нельзя! Ногу сохранить нельзя! И операция будет тяжелой. И для тебя, да и для меня. Это я тебе обещаю, Павел улыбнулся. Ведь предстоит удалить всю бедренную кость, вычленив ее из сустава. Кроме того, чем больше тканей мы удалим, тем лучше. Надежнее. Потому что твоя опухоль злокачественная, а, значит, она способна распространяться в организме, как бы передвигая свои клеточки по тканям и сосудам. Я думаю, и это тебе следует знать.
Павел говорил все тише и мягче.
А теперь самое главное! Тебя можно вылечить. Ты не умрешь! Ты будешь здоров. Да, без ноги. Но разве это главное? Ты сильный, я вижу. Нет, не потому что у тебя сильные руки, а грудь, как у быка. Ты сильный по-другому. Дьявольски сильный. Ты даже пока сам пока не знаешь насколько. Поэтому, ты проживешь и без ноги. Да черт с ней, с ногой. Уже два месяца ты не можешь подняться с постели и пойти как раз потому, что она у тебя все еще есть. Она мешает тебе, мучает, болит. Токсины, что опухоль выбрасывает в кровь постоянно, каждую секунду, отравляют тебя. Они действуют на твои почки, на печень и сердце. А не будет ноги и через неделю тебя в кровати не удержать! Гарантирую. Парадокс? Да. В некотором роде. Согласен?
Согласен, сказал Руслан и улыбнулся по-настоящему искренне.
Согласны, повторили за ним все, кто находился в палате, будто требовалось единодушное решение.
Отлично, Павел устало поднялся. Подобные разговоры всегда отнимали у него много сил. Завтра тебя переведут к нам. И мы еще раз с тобою поговорим. Предстоит обсудить детали. И с вами тоже, кивнул он в сторону сплоченно стоявших родственников, не выделяя никого. До свидания.
И, пройдя сквозь вновь расступившуюся стенку, он вышел из палаты.
В ординаторской выпили на посошок. Заведующий отделением был рад, что Павел легко согласился забрать на себя сложного пациента, и с удовольствием наливал по этому поводу.
Надо оперировать. Павел это прекрасно понимал, но внутреннее нежелание выполнять подобную операцию бушевало у него в душе.
Операции, связанные с удалением конечностей, никто не любит выполнять, но не в силу их трудоемкости и длительности. Это как раз пустяки. Об этом хирург не задумывается. Все дело в той противоестественной картине, что возникает перед глазами участников операции, когда удаленная нога или рука, пусть часть голень, стопа, кисть, отсеченные последним движением скальпеля, падают на пол на заранее расстеленную клеенку. В кровавых брызгах мертвый орган живого человека как немой свидетель: врачи сейчас, здесь сделали что-то не то унизили, искалечили, изуродовали совершенное человеческое тело, подобие божьего.
И противный склизкий комок перекатывается в желудке, вызывая тошноту, а сотни острых иголок вонзаются в сердце. Вот так чувствует себя хирург под жаркими операционными софитами.
Глава V
Руслан, я к тебе
Наконец-то, меня заметили. Тишина, как будто выключили звук. Чего они так перепугались? Меня? Странно! Смотрят, как на привидение. Ну просто немая сцена!