Во-первых моя душа сейчас чувствует только дикую боль пониже спины, а во-вторых, что мне это даст? уточнила я, стоя, как цапля на одной ноге и никак не отваживаясь занести вторую для следующего шага, острых ощущений у меня и так с избытком.
Ты примешь свою смерть, ответил Урмас, помолчал несколько секунд и с кривой усмешкой добавил, и тебя перестанут мучить фантомные боли.
О да, мощный стимул! схватилась за нещадно саднящий копчик я и осененная внезапной догадкой спросила, а у тебя что, тоже ощущения не те? Нет призрачной легкости бытия?
В демонстративном молчании второй пилот с искаженным от боли лицом закатал рукав форменного кителя и по-прежнему без единого слова показал мне опухшее, покрасневшее запястье. Аналогичные действия Урмас повторил со вторым рукавом, и я увидела такие же симптомы.
Растяжение? сообразила я, запоздало понимая, по какой причине Урмас не помогал мне вставать, надо снег приложить
Идем! проигнорировал мой совет второй пилот, ты опять забыла, что мы покойники, и у нас ничего не может болеть.
Словно назло мне в поясницу будто иголку вонзили, и я вынуждена была поковылять за Урмасом по усеянной обломками авиалайнера земле. Ох, не люблю я всю эту эзотерику: душа, тело, смириться со смертью, пятое, десятое. Мне бы холодный компресс, таблетку обезболивающего или мазь какую-нибудь, на худой конец, но где тут в преисподней такой роскошью обзаведешься? Вот и приходится прибегать ко всяким «народным средствам» сомнительной эффективности.
В довершение ко всему, по мере продвижения вперед меня с каждой минутой все сильнее мутило, а когда я случайно наткнулась взглядом на обезображенные останки Ирины, напоминающие сейчас разорванную надвое тряпичную куклу, над которой вдоволь наиздевался обладатель садистских наклонностей, меня все же вырвало. Я узнала Иру только по туфлям, вернее, по одной туфле дорогой итальянской обуви, без сноса служившей СБЭ уже на протяжении трех лет. Тогда, в Милане, меня задушила жаба, я и пожадничала, а Ирина выложила за туфли баснословные деньги: за прошедшее с того дня время я сменила минимум пять пар, а СБЭ по злой иронии в этой обуви и умерла.
Всё? нетерпеливо осведомился Урмас, уставший ждать, пока меня слегка отпустит. Невзирая на ледяные нотки в голосе, лицо его было бледным и почти испуганным похоже, самообладание он сохранял буквально из последних сил, и блевпакеты были жизненно необходимы не только мне одной, идем дальше.
Дай хоть отдышаться! я машинально втянула ртом воздух и тут же закашлялась от попавшего в легкие дыма, чем вызвала у второго пилота новый приступ раздражения.
Откуда ты здесь вообще взялась? нервно выплюнул Урмас, что же ты при жизни такого натворила?
Скрыла от КВС, что на сегодня тебе выписали больничный! честно поведала я, я виновата не меньше тебя.
Ты знала? остолбенел второй пилот, и сразу побледнел еще на несколько тонов, после чего его кожа приобрела пугающее сходство с вымоченной в отбеливателе скатертью.
Да, вчера я видела тебя в клинике на Меженском Бульваре, у меня там подруга работает, подтвердила я, благоразумно не распространяясь по поводу цели своего визита к косметологу, а когда ты появился на брифинге в аэропорту, я подумала, что произошла ошибка, и промолчала. Если бы я знала, что тебе станет плохо в полете, да еще и эта чертова дверь заклинит, я бы никогда не
Хватит! перебил меня Урмас, я считаю, что дело не в этом. Ты попала сюда из-за тех слов, которые ты кричала мне, когда мы падали. Ты в аду лишь потому, что полюбила такого человека, как я.
Хочешь сказать, что ты был в сознании и всё слышал? растерялась я, и до меня постепенно начала доходить страшная правда о случившемся. Но истина оказалась настолько жуткой, что я не могла в нее поверить, предпочитая прятать голову в песок. Я неподвижно стояла среди исковерканных обломков самолета, перемешанных с человеческими останками, и мой воспаленный рассудок упорно отказывался воспринимать эту ужасающую действительность. А Урмас тем временем продолжал вколачивать в мой разум раскаленные докрасна гвозди:
Тогда, на кухне, я подсыпал в кофе Стеклову мочегонное, а после того, как он вышел из кабины, я принудительно заблокировал дверь. Затем я задал автопилоту параметры снижения и увеличил скорость. Ну так что, ты меня всё еще любишь?
ГЛАВА IX
ГЛАВА IX
Нет, всё, что я видела, слышала и ощущала до этого момента на самом деле вовсе не было адом: чистилище, своеобразный «предбанник», подготовительные курсы называйте, как хотите, но ад как таковой наступил для меня именно после не укладывающегося в голове признания второго пилота. И еще сегодня я своими глазами узрела истинное обличие дьявола, имя которому было Урмас Лахт.
На протяжении целого года я неизменно испытывала психологический дискомфорт в присутствии Урмаса: я краснела и бледнела от смущения, теряла дар речи в смятении чувств, у меня дрожали руки, когда я приносила еду в кокпит, а от одного лишь взгляда серо-зеленых глаз земля плыла у меня под ногами. Рядом с Урмасом опытная стюардесса превращалась в по уши влюбленную девчонку, страстно мечтающую с визгом повиснуть на шее у предмета своего обожания, стиснуть его в объятьях и больше никогда и ни за что не отпускать. Моя любовь к Урмасу была чиста, светла и бескорыстна, даже жгучая ревность по отношению к Симоне отродясь не выходила за рамки дозволенного. Семейное будущее Урмаса стояло для меня превыше собственного счастья, я фактически отпустила его, отказавшись от намерения раскрыть свою душу в Штутгарте. Мне достаточно было просто знать, что Урмасу хорошо с Симоной, что он доволен жизнью, что у него всё отлично складывается на работе, и лишь изредка наслаждаться совместными рейсами, где нам обычно не выпадало даже пары минут наедине. Слабый уголек тлеющей в моем сердце надежды пробудить во втором пилоте ответные чувства потух еще вчера, после того, как я увидела в сети фотографии Симоны на фоне новенькой машины, но это совсем не означало, что факел моей любви угас вместе с наивными чаяниями я продолжала преданно любить Урмаса до своего последнего вздоха, я, можно сказать, умерла с его именем на губах, и что же произошло в итоге? Сбылись мои самые смелые иллюзии, воплотились в явь взлелеянные бессонными ночами мечты, и мы с Урмасом навеки остались вдвоем. Только вот вместо нежной и трогательной привязанности друг к другу нас объединяют лишь общие грехи, а сформировавшийся в моем воображении образ идеального мужчины оказался маской дьявола во плоти, виртуозно затаившегося в ожидании часа своего страшного триумфа. И этот человекнет, такое чудовище не достойно называться человекомэтот монстр еще смеет спрашивать меня, люблю ли я его до сих пор?
Я тебя ненавижу! вложив в свои слова всю разом вскипевшую внутри ярость, прошипела я, если бы мы оба не были мертвы, я своими руками убила бы тебя! А потом я бы покончила с собой, потому что не смогла бы и дальше нести груз вины за гибель самолета.
У тебя всё? сухо уточнил второй пилот, словно и не особо удивленный моей, в принципе, довольно закономерной реакцией, и его оскорбительное, противоестественное спокойствие окончательно вывело меня из себя. Я мигом позабыла про боль в пояснице и в бешенстве заколотила кулаками Урмасу в грудь. Разочарование и боль придавали мне доселе невиданные силы, в душе у меня бурлил и клокотал переполненный котел отчаянной злости. Я ненавидела Урмаса, ненавидела себя, ненавидела весь этот несправедливый мир, где жизни ста пятидесяти пассажиров полностью зависели от прихоти одного невменяемого летчика, стремящегося побыстрей отправиться в преисподнюю, чтобы невозмутимо бродить среди смятых в лепешку обломков лайнера в поисках собственного трупа.
Будь ты проклят, Урмас, истерически вопила я, не прекращая со всей мочи лупить второго пилота по щекам, я не знаю, зачем ты это сделал, но тебе нет оправдания! Убийца! Тварь! Нелюдь!
За все то время, пока я бесновалась в неуправляемом порыве испепеляющего гнева, Урмас не проронил ни слова. Белый, как полотно, он молча замер в отрешенной неподвижности, и на его худощавом лице не отражалось ровным счетом никаких эмоций. В его глазах стояла ледяная пустота, а плотно сжатые в тонкую ниточку губы ни разу ни приоткрылись для ответной реплики. Казалось, второй пилот толком меня не слушал, а лишь устало ждал, когда я закончу извергать поток обвинений, и мы все-таки займемся делом. В обреченном понимании этого уже ставшего очевидным факта, я вдруг совершенно по-детски разревелась: так рыдает до смерти перепуганный ребенок, потерявший родителей в запутанном лабиринте международного аэропорта и впервые ощутивший свою жалкую беззащитность. Сегодня рухнул оземь не только самолет сегодня вдребезги раскололся мой уютный мирок. Я больше никогда не увижу маму, никогда не поднимусь на борт авиалайнера, никогда не налетаю своих заветных часов, не поболтаю с Леськой за косметическими процедурами, теперь у меня вообще ничего не будет только одна и та же картина перед глазами как вечное напоминание об одной единственной ошибке, допущенной мной в пылу любовной лихорадки. Что ж, если всё действительно уже кончено, и адскому пеклу суждено стать мне родным домом, придется признать правоту Урмаса и взглянуть на свой труп: похоже, иного способа примириться со случившимся просто не существует.