Но много лет тому назад
Не знал никто про утро это,
Про то, что будет и парад,
И кто погибнет этим летом.
И вот пришёл опять рассвет
И мы пришли туда с рассветом,
Где было лишь начало бед,
Где мы потом прошли с победой!
Мы им сегодня принесём
Не только нашу боль и свечи,
За них молитву вознесём,
Живущих, в душах наших вечно
И будут долго у могил
Гореть огни и день и вечер.
Хватило б только наших сил,
Чтоб никогда не гасли свечи
Грехи мои
Мне снятся только те, кто не прощён
Был мной. И те, кто так и не простили
Меня когда-то. Я, видно, обречён
Вновь по ночам бродить в пустой квартире
И ждать приход их, чтобы их спросить,
За что они меня всю ночь терзают?
Почти готов я даже их простить,
Вот только, жаль, они того не знают
Но снятся мне опять совсем не те,
А те меня давным-давно простили,
Ночь коротать оставив, в темноте,
Вот только, жаль, грехи не отпустили
А их вокруг меня, похоже, сонм
Толпою так и лезут, лезут, лезут,
Готовые опять испортить сон,
Но спорить мне с собою бесполезно
Вертинский
В турецких кабаках, в английских пабах
Играла скрипка. Там Вертинский пел.
Пел о любви к России и о бабах,
Которых долюбить сам не успел.
О юнкерах, погибших в Петрограде,
О матерях, о вдовах, о стране.
Он пел о них, совсем не денег ради,
Он пел для тех, кто с ним на этом дне
Россию бросив, тоже оказался,
Кто пил от безысходности своей.
Он им в любви к России признавался,
Последний здесь российский соловей
Его печальный голос им надежду
Давал в тот миг, и веру и любовь,
Но чтобы жить когда-нибудь, как прежде,
Им Бог велел пройти сквозь смерть и кровь,
Не растеряв в боях тяжёлых чести
Быть русским офицером даже здесь.
И о России петь с Вертинским вместе
И знать и помнить, что Россия есть!
Играла скрипка дни, а, может, годы,
Старели офицеры, он старел,
В Россию уходили пароходы,
Кого-то увозили на расстрел.
А он всё пел и пел о той России,
Потерянной, казалось, навсегда.
И вдруг их всех, оставшихся, простили,
Петь даже разрешили иногда
Но там была уже не их Россия,
Не их Санкт-Петербург, не их Москва,
Зато земля родная в их могиле,
И русские, и звуки, и слова.
А скрипка буржуазная не в моде
И песни о России не поют.
Вертинский? Кто он? Нет, не помним, вроде,
А сами под Вертинского же пьют
Двадцатый век прошёл. И вновь свобода
Вернулась к нам, как он всегда хотел
Но на другие песни нынче мода,
Выходит, что не то Вертинский пел?
Романс самоубийцы
Револьвер на столе и последняя пуля,
И сегодня она предназначена мне.
И друзья за столом крепко, видно, уснули,
Редко так удаётся им поспать в тишине.
Но, похоже, их сон я сегодня нарушу,
Или, может быть, жизни дать ещё полчаса,
Напоследок излить спящим им свою душу,
Напоследок сказать, что ещё не сказал
Но зачем умирать, если можно остаться,
И вино недопитое, вместе с ними допить?
И не надо опять в своей жизни копаться,
Бесконечно решая, быть мне здесь иль не быть?
Вот уж утро опять в наши окна прорвалось,
У иконы мою затушило свечу,
Ни минуты на жизнь больше мне не осталось,
Но ведь я умирать молодым не хочу!
Револьвер уберу. Спрячу пулю подальше,
Пригодится она, может быть. Но не мне
А я буду себе среди лжи, среди фальши,
Говорить каждый день о прекрасной стране.
О прекрасных друзьях, пусть немного продажных,
Пусть немного трусливых, но где взять их других?
Застрелиться под утро, может быть, и отважно,
Но, увы, не оценят. Ни друзья, ни враги.
И ко мне не придут, надо мной не поплачут,
И меня позабудут все, конечно, потом.
Что ж, не буду испытывать ни судьбу, ни удачу,
Да и пуля последняя в барабане пустом
Летний снег
Летний снег белый пух на аллеях
Побелела от пуха земля,
Ни себя и ни нас, не жалея,
Разметелились вдруг тополя.
И в февраль наш июнь превратился,
Только вместо морозов жара.
Белый снег белый пух закрутился
Для него это только игра.
Для него это только игра.
А мы ходим, и день весь чихаем,
Столько снега, что глаз не открыть,
Ну, а пух всё летает не тает
Срок пришёл и ему как бы быть!
Тополиная буря промчится
И за ней вслед примчится гроза,
Приберёт всё и дальше умчится,
И исчезнут все вмиг чудеса.
Станет сразу немного пустынно,
Там где пух, собирал я, как снег.
На кустах вместо снега малина,
И июнь продолжает свой бег
Ордена
Давно закончилась война
Лежат в коробках ордена
И ждут они, как наши деды,
Последний свой парад победы.
Чтобы порадовать и нас
На их груди в последний раз,
Потом торжественно пройти
В последний раз по их пути
И памятью о них остаться,
Чтоб никогда с ней не расстаться.
Чтоб мы, смотря на ордена,
Не забывали, что война
Весьма тяжёлая работа,
День каждый до седьмого пота
А если дед без орденов
То, чем порадовать сынов,
О чём же внукам рассказать?
Что воевал, чем доказать?
Уходят годы и война,
И вряд ли в этом их вина,
Что орденов так и не дали.
И покупаются медали,
Ведь, как ни как, награда всё ж!
Простим им маленькую ложь,
Ведь дело не в медали даже,
И орденом, каким неважно,
Был награждён, а, может, нет,
Тот или тот столетний дед
Они ж прошли сквозь смерть и беды
Спасибо всем им за Победу!
Домовой
Мой старый дом все, кто со мной жил в нём,
Разъехались: кто в рай, кто за границу
И каждым утром, каждым божьим днём
Встречаю в лифте лишь чужие лица.
А лица те, лишь смотрят, и молчат,
И, здравствуйте, мне никогда не скажут,
И даже никуда не настучат,
Что был я здесь, кому они докажут?
Что шлялся тенью по чужым подъездам,
Что бедностью своей всех здесь пугал,
Что их детишкам сказки про партсъезды
На сон грядущий слушать предлагал?
Что без конца смотрел, как здесь живут
И вспоминал, как жили здесь когда-то,
Зашёл б к соседям, только не зовут
Тогда пойду к себе, в свой мир, обратно
В свою квартиру, где теперь не я,
Чтоб на шкафу привычно поселиться.
Внизу в кроватях не моя семья,
Вот только мне в чужом раю не спится
Мы ищем то, чего не знаем сами
Что наша жизнь реальность или сон?
Никто мне не ответит, не докажет,
Что я не я, и он совсем не он
А, может, и ответ не так и важен,
Когда не зная сути бытия,
Мы ищем то, чего не знаем сами
Чья жизнь во мне? Твоя или моя?
Выходит, нет различий между нами.
Мы лишь программы в этом наша роль,
Что заложили в нас, в то и играем,
Сегодня я бедняк, а ты король,
Пока живём. А после умираем?
А, может, отключают просто нас
И через век другой опять настроят
На чью-то жизнь. Уже в который раз,
Нас не спросив, а нас она устроит?
Я не хочу, быть может, бедняком
И королём изрядно надоело
Тебе быть снова. Как же мне знаком
Сомнений смысл, когда сидишь без дела!
Вот только есть проблема как узнать,
Что это мы в обличие том новом?
Да и откуда нам о прошлом знать,
Чтобы поверить, что живём мы снова
Интеллект
Мы просто роботы, а тот, кто нас придумал,
Не просто гений, а вселенского масштаба,
А гении, увы, сродни безумным,
Не принимающим ни гордецов, ни слабых.
Они всегда чуть-чуть немного выше,
Всех тех, кого мы почитаем в небесах.
И если мы из рук их тоже вышли,
То и для нас посильны чудеса!
А, если мы к тому же их потомки,
Безвестных гениев, а, может, и богов?
А, может, славы прошлой их обломки,
Увидевших в нас главных их врагов?
А если так, то скоро круг замнётся
И пропадёт за ними и наш след,
И вместо нас совсем другой проснётся,
Не человек уже, а Интеллект
Мы время жить себе не выбираем
В тех прошлых жизнях кем я только не был:
Ростовщиком, садовником, поэтом,
Бездельником, который дам любил,
Но был плохим любовником при этом.
То прошлое уже не повторить,
И, слава Богу, больше я не буду
Обманывать одних, других растить,
Да и писать сонеты слишком трудно.
Тогда же кем мне быть на этот раз,
Судьбу, какую Бог мне приготовил?