Мне пришлось ещё раз обвести мавра вокруг пальца, и для этого я использовал ловушку, в которую он попался в силу природной своей простоватости, которая была свойственна всем маврам.. Его звали Измаил, а мавры обращилась к нему просто Моли или Мули. Я ему говорю:
«Мули! Наш господин оставил ружья на баркасе. Но хозяин забыл дал указание запастись порохом и зарядами. Не сможешь ли ты добыть чуток пороха и дроби, так здорово было бы поохотиться и подстрелить на обед несколько альками? (Птица, схожая с куликом) Хозяин хранит порох в трюме корабля, я видел!»
«Ладно! ответил он, Сейчас принесу!»
Он приволок здоровенный ящик примерно с полутора фунтами пороха, а может даже и больше, да в придачу -мешок, полный дроби и пуль, всё вместе весом не менее шести фунтов. Всё это имущество мы аккуратно сложили в баркас. Кроме того, в каюте моего хозяина я обнаружил ещё какое-то количество пороха, который всыпал в большую бутыль, предварительно вылив из неё остатки вина. Итак, сделав солидные запасы всего необходимого, мы тут же отправились из гавани ловить рыбу. Сторожа, дежурившие при входе в гавань, нас прекрасно знали и потому не обратили на нас совершенно никакого внимания. Очутившись в миле от берега, мы опустили парус и принялись за рыбную ловлю. Ветер, вопреки моим ожиданиям, был северо-восточный. Подуй он с юга, я легко достиг бы испанской территории или, в крайнем случае, доплыл до Кадикского залива. Но тут я решил, что, откуда бы ветер ни дул, любой порыв нам на благо, лишь бы он унёс меня из этого проклятого места, предоставив всё остальное воле Провидения.
После долгой пустопорожней ловли (кое-какая мелочь попадалась на удочку, но я не спешил снимать её с крючка или незаметно выбрасывал в море.) я обратился к мавру:
«Что-то нам сегодня не фартит, наш хозяин будет не в восторге от этого, надо двигать дальше!»
Не подозревая подвоха, этот лопух согласился и, усевшись на носу посудины, стал ставить паруса. Я, сидя за рулём, отвёл судно на милю дальше и стал дрейфовать, точно вознамерившись приступить к рыбной ловле. Затем, передав мальчишке руль, я оказался у него за спиной, наклонился позади него, как будто что-то увидел или намереваясь что-то поднять и, вытянув руки, стремительно схватил его туловище и сбросил мальчишку за борт. Он вынырнул из воды, как пробка из бутылки, ибо с раннего детства прекрасно умел плавать, и стал во весь голос умолять взять его вместе с собой на баркас, клятвенно уверяя в своей преданности и готовности ехать со мной хоть на край света. Он продолжал преследовать баркас так быстро, что при полном штиле настичь баркас ему не было раз плюнуть. Оценив ситуацию, я кинулся в каюту, схватил хозяйское охотничье ружьё и взял пловца на мушку, покривая:
«Послушай! -закричал ему я, Я пристрелю тебя, если ты не прекратишь упорствовать и не отстанешь! Отвали подобру-поздорову будешь жив и здоров! Не мне учить тебя плавать, сам доберёшься до берега, на море штиль, дуй отсюда и я не трону тебя даже пальцем, но если ты ещё хоть на дюйм приблизишься к баркасу, у тебя будет приличная дырка в голове! Я решил стать свободным!»
Тут он понял, что шутки плохи, и повернул назад, к берегу. Он был отличным пловцом, и у меня нет никаких сомнений, что он превосходно доплыл до берега. Может быть, стоило взять его с собой, да я засомневался, не предаст ли он меня
Когда он отплыл уже на достаточное расстояние, я наконец получил возможность заняться Ксури и сказал нему:
«Ксури! Если ты останешься верен мне, обещаю, я сделаю из тебя большого человека, но если ты не поклянешься мне в этом с чистым сердцем, и притом Мухаммедом и своим отцом, то мне ничего не останется, как бросить тебя в море!»
Мальчик улыбнулся так искренне, так естественно отвечал мне, что ему нельзя было не поверить: он тут же поклялся мне в верности и готовности отправиться за мной хоть на край света.
Пока мавр-пловец не скрылся из глаз, я наблюдал за ним, а потом направил баркас прямиком в открытое море, держась против ветра, чтобы наблюдатели с земли подумали, что я направляюсь к проливу, как сделал бы всякий благонамеренный человек. Да и в какую здравую голову могло прийти плыть на юг, к воистину варварским брегам, где бесчисленные толпы негров способны тут же окружить пловцов на своих яликах и утопить, а окажись мы на берегу на берегу растерзать на куски свирепые хищники и самые безжалостнейшие порождения рода человеческого дикари-людоеды!
Пока мавр-пловец не скрылся из глаз, я наблюдал за ним, а потом направил баркас прямиком в открытое море, держась против ветра, чтобы наблюдатели с земли подумали, что я направляюсь к проливу, как сделал бы всякий благонамеренный человек. Да и в какую здравую голову могло прийти плыть на юг, к воистину варварским брегам, где бесчисленные толпы негров способны тут же окружить пловцов на своих яликах и утопить, а окажись мы на берегу на берегу растерзать на куски свирепые хищники и самые безжалостнейшие порождения рода человеческого дикари-людоеды!
Но едва стало смеркаться, как я резко изменил курс, устремившись теперь к юго-востоку, планируя не слишком удаляться от берега. Хороший свежий ветер, спокойное и чистое море так сильно пополняли паруса, что мы шли стремительным галсом, так что узрев на следующий день в три часа пополудни сушу, я уразумел что мы находимся не менеее чем на сто пятьдесят миль южнее Салеха, далеко вне пределов владений и марокканского султана, и всех остальных туземных владык ни один человек не попадался там нам на глаза.
Что бы там ни было, но ужас, внушаемый мне маврами, был столь велик, как и страх снова угодить им в руки, что я долгое время не имел сил ни убавить ход, ни пристать к берегу, ни стать на якорь.
Так в течение пяти суток, подгоняемый попутным ветром, я без остановки гнал наш баркас, но едва ветер переменился и стал южным, благая мысли пришла мне в голову: «Если кому-то и приспичило гнаться за нами, то не на такое расстояние, они наверняка уже давно бы вернулись домой!»
От таких мыслей во мне тут же стала вздуваться непомерная смелость, и я решил бросить якорь в устье маленькой речушки, названия которой я так и не узнал, точно так же, как и то, в какой стране текла эта ручушка, на каких широтах текла, и какой народ столовался там.
Ни одного человека не было вокруг. Я радовался, потому что мне никого не хотелось видеть. Единственное, в чём я очень нуждался, была пресная вода.
В эту бухточку мы попали под вечер, с тем, чтобы, когда смеркнется, доплыть до берега и там осмотреться. Но только стемнело, как до нас стали доноситься такие жуткие звуки, явно исторгнутые из глоток каких-то диких тварей неясной породы, что мой бедный маленький напарник чуть не помер от страха и стал умолять меня переждать ночь на баркасе, и только днём покинуть укрытие..
«Ладно, Ксури, сказал я ему, допустим, мы не пойдём сейчас, но никто нам не гарантирует, что днём мы не увидим людей, которые по своей сути не окажутся ужаснее львов».
«Тогда мы пиф-паф в них из ружьё, сказал Ксури, похохатывая, чтобы бежать их далеко!»
Обученный невольниками -англичанами, Ксури кое-как научился говорить на ломаном английском, Я был так доволен оптимизмом и весёлостью этого малыша, что для укрепления духа дал ему хлебнуть пару глотков из бутылочки, хранившейся в шкафу нашего бывшего владельца. Совет мальчишки, в сущности, был очень уместен, и я ему вполне последовал. Мы тихо бросили маленький якорь и всю ночь прокемарили, будучи меж тем настороже. Я говорю «прокемарили» потому, что ни минуты сна у нас не было, ибо мы часами видели тени каких-то гигантских зверей неизвестной породы, и всё время вскакивали. Они неслышно подкрадывались к берегу и с шумом кидались с берега в воду, наслаждаясь дикими играми, и, освежившись, выли и визжали так ужасно громко, что я, сказать по правде, иной раз онемевал от ужаса.
Ксури пугался страшно, да и я, честно говоря, тоже, но мы оба испугались ещё больше, когда нам стало слышно, что одна из этих огромных тварей с шумом плывёт по направлению к нашему баркасу. В кромешной темноте мы не видели эту тварь, но, судя по громкому сопению, могли предположить, что это огромное свирепое чудище. Потом Ксури говорил мне, что это был лев, у меня не было причин спорить с ним. Только одно запечатлелось в моей памяти Ксури, умоляющий меня убраться отсюда подобру-поздорову.
«Нет, Ксури, нет! крикнул я, Стоит нам только вытравить канат и отойти подальше в море, звери не будут гнаться за нами!»
Только я успел это сказать, как увидел чудище: оно было буквально в нескольких футах от нас. На мгновение я застыл от ужаса. Однако, придя в себя, я метнулся в каюту и схватив ружье и, выскочил наружу и недолго думая, выпалил в зверя, который завертелся на месте и поплыл обратно к берегу.
Трудно описать какой ужасный вой, шум, страшный рык и грохот поднялись на берегу и в джунглях при грохоте, произведённом моим ружьём. Я подумал, что здешние звери прежде не слыхивали ничего подобного. Это окончательно уверило меня в том, что нам ни при каких обстоятельствах не следует приближаться к берегу ночью, хотя и днём, вероятно, это будет очень рискованно, потому что для нас нет никакой разницы быть съеденными зубастыми хищниками или попасть на обед добрым дикарям. И то, и другое представлялось нам одинаково ужасным исходом.