Я билась головой об стенку и дико хохотала. Для себя я твердо решила: если мне суждено выжить, я непременно продам сюжет этого безумного трагифарса крупнейшим телекомпаниям страны и до конца своих дней буду получать авторские отчисления. Представьте сами: неудавшаяся самоубийца, зажатая в узком коробе вентиляционной шахты настолько плотно, что более или менее безболезненно она может пошевелить только головой, изо всех сил борется за жизнь, с которой еще недавно страстно мечтала расстаться. Судьба иронизировала надо мной с воистину гениальной изобретательностью, она словно мстила мне за опрометчивое решение покончить с собой, раз за разом прокручивая перед моими глазами жуткие картины неминуемой смерти в этом чудовищном капкане и заставляя ненавидеть себя уже просто за то, что у меня вообще возникла мысль о суициде. Ну, как я могла не оценить столь высокохудожественный образец черного юмора? Конечно же, я оценила его сполна, и мой смех в тот момент был невероятно искренним и громким!
В конце концов мой перегруженный эмоциями мозг все-таки не выдержал и отключился. Резко и неожиданно, будто чья-то невидимая рука с размаху дернула рубильник. А возможно, причина крылась и вовсе не в эмоциях, а в чрезмерном усердии, проявленном мной при бесчисленных попытках героически прошибить стену головой: в одной известной с детства сказке после третьего щелчка даже поп-толоконный лоб в ящик сыграл, а что уж говорить о хрупкой девушке?
Мне показалось, что сознание вернулось почти мгновенно, но за период моего непроизвольного отсутствия в реальном мире произошло немало событий знакового содержания. Как выяснилось, воздушное пространство вентиляционной шахты великолепно выступило в роли проводника моих душераздирающих воплей. Разбуженные среди ночи жильцы средних этажей долго не могли сообразить, откуда исходят истерические завывания, и, по-видимому, всерьез рассматривали вариант с усмирением разбушевавшегося Полтергейста посредством троекратного прочтения «Отче наш», пока кто-то из наиболее технически подкованных членов семьи не додумался приложить ухо к решетке вентиляции. Похоже, в отключке я пребывала довольно долго, так как в то время, когда я пришла в себя, за стенкой вовсю работали спасатели.
На смех меня уже больше почему-то не прибивало, но на призывы извне я откликнулась вполне успешно, подтвердив тем самым, что я еще жива. Спасатели начали разбирать кладку с удвоенной скоростью, однако, то ли они еще не до конца проснулись, то ли звук моего голоса распространялся по чересчур извилистой системе координат, но первый блин вышел у них таким откровенным комом, что даже мне, пребывающей, между прочим, буквально между жизнью и смертью, стало стыдно за их квалификацию. В итоге, к монотонному стуку и скрежету в огромном количестве присовокупилось громогласно озвученное возмущение хозяина квартиры, в которой спасатели в кратчайшие сроки раскурочили кухонную стену, не угадав при этом с этажом.
У меня так сильно болели ссадины на руках и ногах, что я толком не уловила дальнейшее развитие события. В голове у меня словно срабатывало примитивное реле: когда становилось совсем невыносимо больно, мозг выключался, немного отпускало включался снова. Цикл возобновлялся столько раз, что я постепенно перестала вообще осознавать происходящее вокруг, я как будто проваливалась в черную дыру, почти задыхалась, но в последнюю секунду выныривала на поверхность, чтобы судорожно схватить посиневшими губами сухой, царапающий легкие воздух.
В чем-то мое невнятное состояние определенно сыграло мне на руку. Во всяком случае, я была временно избавлена от расспросов и допросов по поводу причин моего нахождения в несколько не подходящем для ночных прогулок месте. Меня аккуратно вытащили в чью-то сверкающую дорогим кафелем кухню, осторожно погрузили на носилки и вкололи обезболивающий укол, после чего меня совсем развезло, и очнулась я уже на больничной койке ближе к полудню.
Сквозь неплотно задернутые шторы настойчиво пробивались ослепительно яркие лучи солнечного света. А вот лицо склонившегося надо мной доктора напоминало Луну идеально круглое, испещренное причудливыми неровностями глубоких морщин. Слегка диссонировали с лунным рельефом густые кустистые брови и неровно подстриженные усы, заметно тронутые сединой.
Как вы себя чувствуете, Ида? участливо поинтересовался луноликий эскулап, хотите пить?
Сквозь неплотно задернутые шторы настойчиво пробивались ослепительно яркие лучи солнечного света. А вот лицо склонившегося надо мной доктора напоминало Луну идеально круглое, испещренное причудливыми неровностями глубоких морщин. Слегка диссонировали с лунным рельефом густые кустистые брови и неровно подстриженные усы, заметно тронутые сединой.
Как вы себя чувствуете, Ида? участливо поинтересовался луноликий эскулап, хотите пить?
Я отрицательно помотала головой. В качестве ответной реакции голова мерзостно закружилась, но ярко выраженных болевых симптомов я практически не ощутила. Зато мой взгляд упал на перебинтованные, словно у мумифицированного египетского фараона руки, и настроение моментально покатилось под откос. И как я с таким «декором» пойду на похороны Эрика, хотелось бы мне знать?
Что, плохо? врач отнес мою недовольную гримасу на счет физических страданий и решительно потянулся за одноразовым шприцем, сейчас я вам еще укол поставлю, потерпите, пожалуйста!
Все чудесно, бодро сообщила я и демонстративно приняла сидячее положение. Доктор заботливо подоткнул мне под спину подушку и подозрительно всмотрелся в мое напряженное лицо. Да смотри, сколько душе угодно, только уколами меня пичкать не надо!
У меня ничего не болит, готовьте выписку, я тоскливо обозрела белоснежные, как арктическая пустыня, бинты и печально добавила, на перевязку обещаю приходить по графику.
Ида, давайте не будем торопиться с выпиской. Я все понимаю, у вас свадьба сорвалась Но ваш жених тут с раннего утра под дверями дежурит, сейчас я его позову, одну секундочку!
Я кровожадно облизнулась. Макс! Пусть чертова вентиляция обломала мне кайф от публичного провозглашения собственной свободы от предрассудков и условностей, но я, в принципе, совсем не против отправить его в пеший эротический тур прямо здесь и сейчас. Врач опять не понял, с чего вдруг я снова начала корчить устрашающие рожи, но, вероятно, в очередной раз списал мое неадекватное поведение на последствия полученных травм.
Макс ворвался в мою одноместную палату, будто ураганный порыв в распахнутое окно, одним прыжком преодолел расстояние от двери до моей кровати и замер в неподвижности, испугавшись моего испепеляющего взгляда. Смотри, смотри, дорогой, а я ведь еще даже рта в твоем присутствии не открывала!
Внушительным размерам посвященного Максиму Терлееву фанатского сообщества позавидовали бы и голливудские звезды. Также я имею все основания полагать, что женская половина американской Фабрики грез не избежала бы приступа зависти по отношению к избраннице главной надежды футбольной сборной нашей страны. Бурно развивающийся роман Иды Линкс и Макса Терлеева уже год как не сходил с первых полос газет и с экранов телевизоров. Наши отношения обсуждались в прайм-тайме, наши фотографии украшали обложки журналов, на нашу свадьбу съехалось столько гостей, что нам стоило немалого труда подыскать для проведения торжества достаточной вместительности ресторан. Мое свадебное платье, обошедшееся в баснословную сумму, шил тандем знаменитых дизайнеров, а обручальное кольцо было по индивидуальному заказу изготовлено одним из ювелирных домов Европы. Кстати, медовый месяц мы планировали провести в Париже, где Макс специально зарезервировал номер для новобрачных.
Макс, бесспорно, был талантлив в своей сфере. Целеустремленный, напористый, работоспособный и весьма интеллектуально развитый для футболиста, он все делал добротно и основательно. Он жил по плану, тренировался по плану, забивал по плану и жениться на мне он собирался, скорее всего, тоже по плану. Для меня Макс был чужероден почти до омерзения, но он идеально вписывался в мой тщательно культивируемый имидж. Внешне мы казались прекрасным дополнением друг друга, нас называли самой гармоничной парой, и, готова поспорить, Макс и сам в это верил. Здоровая жена была необходима ему, в первую очередь, для продолжения рода («ах, моя мама так мечтает о внуках!»), красивая жена была нужна для поддержания мужского самомнения («ах, никому в нашей команде и не снилась такая девушка»), а обладать умом и строить карьеру жене следовало, в основном, для того, чтобы в период между бесконечными сборами ее не тянуло налево от скуки и безделья («ах, жена Семенова каждую ночь зависает по клубам и неизвестно еще, чем она там занимается!»). Стоит ли отдельно упоминать, что я устраивала Макса по всем параметрам?