Да, возможна и пародия: «Мячей резиновых эскадры / неслись, гонимые Невой / Не так был страшен облик Тани, / как вой» (жанр «порошок»).
Точная пушкинская формула сверх-баланса: «шум внутренней тревоги»! (А. Белый в своей книге «Ритм как диалектика и Медный всадник» неоднократно подчеркивал, что эта пушкинская цитата имеет одно из самых максимальных значений (в баллах) в его интонационно-ритмическом анализе произведения [Белый 1929].)
Но есть и не трагедия, а, напротив, забытая и вдруг явившаяся (на страшной войне) гармония (о чем говорит и вторая, авторская, позиция кода среднего регистра 1+4,14): «Заведет, задует сивая / Лихая борода: / Ты куда, моя красивая, / Куда идешь, куда / И ведет, поет, заяривает / Ладно, что без слов, / Со слезою выговаривает / Радость и любовь» (А. Твардовский «Василий Теркин»).
И опять усеченные строки как искусственно обломанные у Пушкина и предельно усеченные в жанре «порошок». Кажется, что сверх-сбалансированные строчки позволяют их легко дробить, укорачивая. Им идет пауза: «Боже мой! / Как я ошибся, / как наказан». Голос становится все глуше, растворяется в тишине безысходности.
Это мы видим и в прозе мастеров: «Человек стоял у окна в ванной, заложив руки назад, смотрел в небо, был неподвижен, протянул руку, написал на запотевшем стекле «смерть, клизма, не ком-иль-фо» и стал раздеваться» (Б. Пильняк «Повесть непогашеной луны»); «Литература как орел взлетела в небеса. И падает мертвая. Теперь-то уже совершенно ясно, что она не есть «взыскуемый невидимый град» (В. Розанов «Уединенное»); «Отчего сегодня так тихо (и ведь вместе так вьюжно!) там? Казалось бы, по тому, что мы туда посылаем, там должны бы истекать кровью. Между тем там улыбаются» (Б. Пастернак «Несколько положений»).
И странная улыбка: «Так мы ж работаем не для пользы, а друг для друга» (А. Платонов «Чевенгур»). У Гоголя логические нелепости смешны, а тут почти страшны, ибо по-своему трогательны. Фирменный прием А. Платонова, недоступный другим писателям в нашей выборке: под видом среднего регистра запрятывать нижний (иногда так глубоко, что приходится отмечать как средний регистр вот в чем бесовщина приема!).
А здесь почти юродский выкрик героя, развратившего целую планету, но потом, после духовного переворота, как бы воскресшего для новой жизни: «Я иду проповедовать, я хочу проповедовать, что? Истину, ибо я видел ее, видел своими глазами, видел всю ее славу!» (Ф. Достоевский «Сон смешного человека»). Он не врет и, возможно, не самообманывается? Потому что в финале, во фразе про найденную девочку и новую жизнь, мы помним, был баланс индикатор искренности.
Искренности истерика-юрода.
Ибо, напомним, особенность Достоевского в том, что «в каждом голосе он умел слышать два спорящих голоса, в каждом выражении надлом и готовность тотчас же перейти в другое, противоположное выражение; в каждом жесте он улавливал уверенность и неуверенность одновременно; он воспринимал глубокую двусмысленность и многосмысленность каждого явления» [Бахтин Проблемы]. М.М. Бахтин приводит слова Кирпотина: «Конец романа означал для Достоевского обвал новой Вавилонской башни» [там же].
«Сон смешного человека» пошел у нас в категорию «токсичные тексты»
Супер-баланс, в отличие от просто баланса, не связан с совестью: это мучающие обстоятельства, то, что тревожит на самом дне души иногда безысходность.
Часто и то, что человек не хотел бы знать о себе и о мире, мечтал бы «развидеть». То, что он хочет скрыть от самого себя, но не может и кричит.
Или, потеряв голос, шепчет.
И есть несколько счастливых исключений; например, Твардовский, вытаскивающий себя и читателя из трагедии в светлое состояние души. Не потому ли Бунин так ценил «Василия Теркина»?
Самое время перейти к заказным текстам, пропаганде и панегиристам-тираноборцам-в-душе: «И я хочу благодарить холмы, / Что эту кость и эту кисть развили: / Он родился в горах и горечь знал тюрьмы. / Хочу назвать его не Сталин, Джугашвили!» (О. Мандельштам «Ода»). Опять восклицательный знак: пафос. (Код затекста 14,2 среднего или даже высшего регистра соответствует содержанию текста. Но строфа кажется в «Оде» самой фальшивой из всех.)
А Сталин, в своем сверх-балансовом отрывке, занят привычным делом борьбой; задает риторический вопрос: «Не ясно ли, что люди, рассматривающие эти вопросы, как вопросы фракционные, разоблачают себя до конца, как пошляков и перерожденцев?» («О некоторых вопросах истории большевизма»).
А Сталин, в своем сверх-балансовом отрывке, занят привычным делом борьбой; задает риторический вопрос: «Не ясно ли, что люди, рассматривающие эти вопросы, как вопросы фракционные, разоблачают себя до конца, как пошляков и перерожденцев?» («О некоторых вопросах истории большевизма»).
Не действует тут, в конфронтационных текстах, закон сверх-баланса как главной болевой точки личности?
Советские пословицы («От ленинской науки крепнут разум и руки»), как и серые, стертые советские лозунги ничем не отличаются от прочих таких же пропагандистских. А традиционные пословицы (там нет конфронтации и классовой борьбы)?
В абсолютном балансе тоже разница не видна: этот жанр не про концепт и не про кредо. А в сверх-балансе? «Хрен редьки не слаще» (код 4,2), «Любовь слепа» (код 4,4). И больше в выборке из 159 пословиц такого нет (1 %). Можно ли считать это криком души, если и остальные тексты такого же рода?