Заставил же ты меня выслушать эту историю!
Она тебе кажется не любопытною?
Пошлою, потому что это весьма обыкновенная история.
Для меня в ней другой интерес Но ты идешь?
Мне пора, пора. Вот тебе мой адрес. В одиннадцать часов, не позже, ты должен быть у меня Теперь, если хочешь, поедем вместе, пока тебе одна дорога.
Ты довезешь меня до господина Макарова, в Мещанской: господину Макарову поручил я на сохранение мой гардероб. Прощай, Иван Моисеич, до свидания! Видишь, ты заметил, что у меня дела поправляются. То-то! Я к тебе, Иван Моисеич, через недельку, на днях, может быть до свидания
Таким образом кандидат Зарницын выходил из трактира «Нового Китая» с совершенно восстановленным духом и вообще настроенный, как следует, по-праздничному. Усевшись с Рожковым на извозчика, он обратился к своему приятелю с вопросом:
Как ты думаешь Ты ни к какому заключению не пришел после того, что выслушал историю господина Переулкова?
Пришел.
Именно?
Пришел к тому заключению, что не он первый и не он последний в Петербурге бедный муж, да утешит его эта аксиома!
Не то! И в другом смысле говорю: мне кажется, что она, эта история, имеет связь с моею маскарадною историею, которую я тебе рассказывал.
В самом деле?.. И то может быть!
III. Новый год
В квартире Рожкова собрался избранный кружок своих людей, самых близких и родных, как следует для скромной, сердечной встречи Нового года. Рожков мог гордиться тем, что все, бывшие в эту замечательную ночь в его гостиной, питали к нему беспредельное сочувствие от жены, обворожившей гостей его своею неистощимою любезностью и сохранившей к нему страстную, энергическую привязанность, до Бориса Александровича, который заступал место отца родного и походил более на патриарха, нежели на Бориса Александровича.
Полночь приближалась. Гости вели оживленный разговор о каких-то «семи в червях», должно быть, очень важных червях, потому что Борис Александрович очень горячились, пристойно, величественно, с улыбкой на устах, но все-таки было заметно, что горячились, и нет сомнения основательно горячились. Собеседники с глубоким сочувствием слушали рассказ его о «семи в червях» и прерывали его в самых патетических местах замечаниями о том, что это случается редко, очень редко, но действительно случается, даже с ними однажды случилось. Тут собеседник, с которым «это случилось», рассказывал, каким образом, при каких необыкновенных обстоятельствах и в какую незабвенную пору жизни его все это случилось, чем сопровождалось, кто да кто был при том и может подтвердить, что все это не сказка. Даже дамы принимали горячее участие в «семи в червях», и они-то исключительно рассказывали такие случаи со всеми подробностями и были молчаливо, значит внимательно, выслушиваемы. Мужчины по привычке излагали дело вкратце и не успевали изложить его до конца, как были прерываемы другими лицами из своей братии, жизнь которых тоже была ознаменована точно таким же редким и весьма достопримечательным происшествием. Вообще, по всему видно было, и сюжет оживленного, горячего разговора окончательно определял, что общество, собравшееся к Рожкову для встречи Нового года, было общество избранное, европейски образованное, имеющее свои положительные, независимые стремления в жизни, и если уж говорить, хорошо поговорить, провести время в умной беседе, то знает, о чем и поговорить.
Изредка в пылу разговора гости и хозяева бросали заботливый взгляд на часы. Стрелка приближалась к двенадцати. Зарницын еще не являлся, и Рожков с досадою подумал: «Опять закутил!» В это время он услышал звонок в передней и вышел в залу.
Пришел наконец Зарницын, почти непохожий на прежнего Зарницына: такую совершенную благовидность приняла его давешняя растрепанная, небритая и нравственно расстроенная личность. По наружности решительно нельзя было узнать в нем петербургского пролетария.
Ну что же ты Экой ты, братец! Ну, можно ли так! Чуть не опоздал, заметил Рожков, встречая своего университетского товарища.
Я, однако ж, торопился прождал у Федорова, у того, знаешь, у которого были на сохранении мои «домашния обстоятельства», и потом, представь себе, представь, иду я к тебе это было часа два тому
Что ж мы стоим здесь? Идем
На секундочку: там нельзя этого говорить
А! Ну-ну, только потише. Я, наконец, почти завидую тебе твоей независимой жизни, хотя и не каюсь, что женился, я счастлив! Ну что же такое, что? Опять интрижка
На секундочку: там нельзя этого говорить
А! Ну-ну, только потише. Я, наконец, почти завидую тебе твоей независимой жизни, хотя и не каюсь, что женился, я счастлив! Ну что же такое, что? Опять интрижка
И какая Иду я по Невскому я терпеть не могу ездить на извозчиках
Без подробностей, идем, я тебя познакомлю с женою.
Постой же, доскажу. Иду я, знаешь, ну, в отличном расположении
Боже мой, меня ждут
Вдруг встречаю чудо! Я за ней, то есть за ним, за моим чудом, она, то есть оно, чудо-то, с картонкой понимаешь!
Ничего не хочу понимать после! Идем воскликнул Рожков, схватив Зарницына за руку.
Зарницын сделал несколько шагов и, приостановившись в дверях залы, из которой открывалась анфилада комнат с группами гостей Рожкова, вдруг подался назад.
Да что это с тобою, Зарницын? Ты, никак, с ума сходишь! заметил Рожков, глядя с изумлением на своего приятеля.
А! Ничего, ничего! Маленькое потрясение Это со мною случается. Идем
Зарницын отправился вслед за Рожковым, прошел две комнаты и очутился в третьей, где мелькали однообразные черные фраки и разноцветные дамские платья.
Вот, Варинька, мой лучший друг. Дмитрий Алексеич Зарницын ученый муж и страх мужей! Рекомендую. Я совершенно неожиданно встретил его после четырех лет Прошу полюбить
Варинька покраснела, смутясь на мгновение и молча поклонилась лучшему другу своего мужа В то же время часы зашипели и медленно стали бить полночь
Разговор умолк. Все, присутствовавшие в этой комнате, сгруппировались вокруг большого стола, на котором стояли бокалы с длинными шейками. Никто не обратил внимания на вновь появившееся лицо Зарницына, а появилось оно каким-то особенным, замечательным образом. Притом же Зарницын успел оправиться от своего мгновенного беспамятства; он тихонько присоединился к группе, устремившей внимательные очи на Бориса Александровича, который стоял отдельно от нее, собственно, ни на кого не глядя, но, так сказать, пребывая в торжественном самосозерцании.
С последним ударом часов пробка хлопнула и покатилась по полу. Благородная струя полилась в бокал Борис Александрович, подняв бокал, окинул все собрание величественным взглядом
Вообще, в лице Бориса Александровича, особливо в эту торжественную минуту, было много патриархального. Его сияющая лысина куда, лысина! можно даже сказать его почтенное чело покраснело или, справедливее, просияло еще более от сильной деятельности мозга, приготовлявшего приличную случаю речь.
Господа! произнес наконец Борис Александрович. За здоровье и благоденствие всех благородных людей, за успехи и процветание доброй нравственности
Послушай, как ты находишь мою жену? шепнул Рожков Зарницыну. Скажи откровенно, без лести.
Да, я нашел ее нашел отвечал смущенный Зарницын, действительно нашедший свою маскарадную незнакомку.
И семейной жизни, продолжал Борис Александрович со страстным одушевлением.
Да что! заметил Рожков шепотом, лукаво ущипнув Зарницына. Ты нынче скуп на любезности, ты бережешь их
За укрепление чистых, нравственных уз, связующих всех нас, так сказать, в одно семейство! продолжал Борис Александрович, совершенно воспламенившись своею ораторскою речью и даже начиная понимать глубокий смысл своей речи.
Для расхода в маскараде, отвечал Зарницын вполголоса.
И, наконец, заключил Борис Александрович, за преуспеяние всего человечества на пути истины и добродетели с наступающего Нового года!
Ур-р-р-р-ра! закричали двадцать голосов, весело выпивая свои бокалы и, значит, встречая Новый год в добром здоровье, взаимном согласии и совершенно приятном расположении духа.
1848Всеволод Соловьев (18491903)
Во сне и наяву. Святочные рассказы
Мы встречали Новый год у Анны Николаевны Лубянской. Собрался небольшой, бесцеремонный кружок, и все чувствовали себя как дома. Наша хозяйка была премилая женщина. Она овдовела месяцев четырнадцать тому назад и теперь уж сняла свое траурное платье. У нее были две прехорошенькие, молоденькие дочери и сын, высокий, бледнолицый, скромный юноша, заметно обижавшийся, если его называли юношей.
Самой Анне Николаевне, вероятно, уже исполнилось сорок лет, но никто бы не мог сказать этого так она была моложава, свежа и красива. Она принадлежала к числу тех счастливых женщин, на которых время и жизненный опыт действуют особенным образом, то есть нравственно развивают, а не старят.