От этой мысли нетрудно было перейти и к самому «истреблению» Артамон представлял себе эту сцену неоднократно, и всякий раз в подробностях. После ухода Никиты и Катенина он даже достал пистолет и принялся целиться в зеркало, прикидывая расстояние. «Рука не дрожит это хорошо. Нужно упражняться больше, чтоб и с тридцати шагов не промазать». Лицо, глянувшее на него из зеркала, было бледным и интересным, только глаза сделались круглыми, как у кота.
Как ни крути, выходило, что дело несложное, хоть во дворце, хоть на бале, хоть во время прогулки или на параде. Обставить его более или менее драматически маски, кинжалы, плащи и прочее зависело от обстоятельств и от того, следовало ли исполнителю покушения пасть на месте жертвой или бежать, спасая свою жизнь. Нужно сказать, оба исхода Артамон воображал с удовольствием и с трепетом, а в тех случаях, когда трепет переставал быть приятным, напоминал себе, что он недаром тезка Артемию Волынскому. Смущало его лишь то, что, в случае жертвы, придется, во-первых, навеки проститься с Верой Алексеевной, а во-вторых, вновь причинить ей боль утраты. Но и тут, поразмыслив, Артамон успокоил себя. Вере Алексеевне наверняка приятно будет помнить его как героя а если жертвы не понадобится, тем более а если даже и понадобится, может быть, до тех пор они успеют составить счастье друг друга, и, когда пробьет роковой час, она сама благословит его
У него голова шла кругом.
«Вот теперь можно и предложение делать, блаженно подумал он. Мне, право, есть чем гордиться. И потом, Егор Францевич говорит, мне вот-вот выйдет в ротмистры. По крайней мере, не с пустыми руками, для успокоения совести. Конечно, окружить Веру Алексеевну роскошью я не смогу, но неужели она откажет мне из-за того, что я небогат? Она не тщеславна, кажется, и не привыкла к блеску Пускай нас ждет бедная жизнь, но она будет счастливой!»
Он неосторожно взмахнул рукой, словно споря с кем-то незримым, и случайно спустил взведенный курок. Зеркало разлетелось вдребезги: пистолет оказался заряжен. В комнате повисло облако дыма. Артамон выругался от неожиданности, обернулся и увидел на пороге брата Александра тот, обомлев, смотрел на него с раскрытым ртом.
Ты что?..
Господа, имейте совесть, сказали из соседнего «нумера». Кто там пули в стену садит?
Я нечаянно, Митя.
Впрочем, Александр Захарович, вернувшийся с вечера, был настроен благодушно и на чудачества брата не сердился.
Ну, слава Богу, хоть не убился. А ты зря в собрание не поехал, было премило. Александр Захарович даже о приятном рассказывал мерно и не повышая голоса, словно читал нотацию. О тебе справлялись, между прочим tu avais du succès autrefois[11]! Ты вообще становишься каким-то анахоретом, ездишь на вечера черт знает куда, где никого не бывает ну что ты улыбаешься?
Так, Саша ты рассказывай, рассказывай. Я очень рад за тебя.
Брат подозрительно взглянул на него.
Того и гляди, тебя совсем забудут в свете, нехорошо послушай, Артамон, я так не могу, ей-богу. Или прекрати скалиться, или выкладывай, что у тебя на уме. Не то я сейчас лягу спать, и попробуй только меня разбудить.
Нет, Саша, честное слово, ничего такого так что же в собрании?
Александр Захарович, все так же мерно, принялся рассказывать. Артамон слушал, улыбался знакомым именам Брат казался ему совсем юным, а себя уж он считал положительным семейным человеком, обремененным совсем иными делами и заботами, нежели улыбки светских барышень. Роль степенного отца семейства Артамон примерял на себя так же легко, как и роль героя. Улыбаясь и кивая брату, греясь в лучах чужой радости, он думал о своем, но тут напомнила о себе и собственная молодость, и степенному отцу семейства стало решительно невозможно усидеть на месте. Захотелось сбежать по лестнице, взбудоражить спящие улицы, махнуть галопом далеко за город или хотя бы распахнуть окно и крикнуть что-нибудь на весь двор
Теперь, после разговора с Никитой, после легкомысленной и счастливой болтовни Александра Захаровича, хранить тайну казалось невозможно, да и незачем. Артамон подумал, что наконец всё для себя решил. Определенность, которой он ожидал несколько месяцев, наконец настала, и нужно было немедленно что-то сделать, не то он чувствовал он принялся бы хохотать как сумасшедший.
Когда Александр Захарович начал рассказывать про кем-то изобретенные новые фигуры в мазурке, Артамон не выдержал он обхватил брата и заскакал с ним по комнате.
Когда Александр Захарович начал рассказывать про кем-то изобретенные новые фигуры в мазурке, Артамон не выдержал он обхватил брата и заскакал с ним по комнате.
В стену постучали.
Вы с ума спрыгнули, господа? Утра шестой час.
Мы, Митя, подумали, что уж не стоит и ложиться.
Вы-то подумали, а нам каково?
С другой стороны отозвались:
Мы уж решили, что Сашка не собаку, а коня в нумер привел.
Астраханского верблюда.
Слона.
Из соседнего нумера пришли поручики Злотницкий и Волжин. Явился и Сергей Горяинов.
Если не даете спать, дайте тогда выпить.
За шкапом корзина стояла глянь, нет ли бутылки.
Кстати о конях, эскадронный обещал загонять на дистанции. Отчего у конногвардейцев верста три минуты, а у нас три с четвертью?
Черт его знает.
Я тебе скажу почему. У Петюшки Арапова гунтер, а у меня ганноверский тяжеловес. Эскадрон равняется по тихоходам. Вот тебе и три с четвертью. Зато на пяти верстах они за нами не угоняются.
Vivat les chevaliers-gardes[12]!
Послушайте, господа! вдруг выпалил Артамон. Я хочу одну вещь сказать господа, я женюсь.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
Шутишь? наконец спросил Волжин.
Да что вы все как сговорились, за шутку держите! обиделся Артамон. Натурально, женюсь, на его вот сестре, на Вере Алексеевне.
И молчал до сих пор?! Ты-то, Сережа, что ж?
Будешь тут молчать он меня мало не к барьеру грозил поставить, если разболтаю.
Ай, Артамоша, молодец! гаркнул Злотницкий. Хвалю! Вот это по-нашему влюбился, так нечего медлить!
Друг! Артамон! Прощай, свобода!
Я медлить не люблю-ю-ю! сатанинским басом пропел Волжин. Сейчас мы денщика того за шампанским.
Господа, шестой час утра, какое шампанское? пытался слабо протестовать Александр Захарович. Хороши мы будем на плацу, нечего сказать.
Ничего, Саша, мы в меру. Могий вместити Артамон, а мальчишник? Непременно мальчишник! Господа, качать капитана!
Идите к черту! Уроните или об потолок стукнете
Александр Захарович оттянул брата в сторону.
Послушай, ты говорил с отцом?
Покуда нет, да вот поеду в Тамбов
Frateculus meus[13], я тебе решительно удивляюсь или, пожалуй, не удивляюсь, вечно ты все делаешь навыворот. И уж сразу «женюсь». Ее родителям, я полагаю, ты тоже еще ни слова не сказал? Ну а как откажут?
Кому, мне? удивленно спросил Артамон.
Александр Захарович только развел руками, а потом не удержался и весело хлопнул брата по плечу.
Что папаша-то скажет, ты подумал? Черт какой-то ты этакий невозможно тебя не любить.
Твоими бы устами
Рыцари, подвиги, дамы все это так и кружилось в голове Артамона, и на следующий день ему пришла в голову блистательная идея. После учений он подошел к Злотницкому и, стараясь говорить как можно беззаботнее, спросил:
А что, Юзе, можешь мне наколоть буквы, как у тебя?
Злотницкий носил на руке наколотые порохом инициалы M.D., уверяя, что сделал татуировку в Париже, в честь красавицы актрисы, подарившей его своей благосклонностью.
Э-э, да ты, капитан, гляжу, бесишься всерьез. Что хочешь?
Вот так. Артамон пальцем показал на кисти. Латинскими буквами «Вера».
Уж сказал бы сразу «верую», пошутил Злотницкий. Знаешь, чего тебе недостает? Рыцарского щита с гербом твоей прекрасной дамы.
Вечером к Злотницкому набилась компания выпить еще раз за жениха, позубоскалить Артамон выслушивал товарищескую болтовню благосклонно. Он не сомневался, что слухи уже дошли до Никиты, но не нашел кузена в явившейся к нему с поздравлениями толпе. Впрочем, и без Никиты доброжелателей хватало. Принесли шампанское, гитару, и пошел кутеж видимо, товарищи решили устраивать мальчишник при каждой возможности. Злотницкий, еще сохранявший относительную трезвость, велел поставить на стол побольше свечей и принялся за дело: сначала накалывал иголкой контур каждой буквы, от большого пальца к указательному, потом острием прорывал кожу между точками и затирал ранки порохом.
Это, верно, чтобы в ином месте не забыть, сострил Волжин.
Гуляки примолкли острота вышла чересчур соленой даже для подвыпившей компании.
Вашу шутку, не поворачиваясь, медленно и внятно проговорил Артамон, я считаю в высшей степени неуместной. А вы сами как думаете?
Поручик, словно пригвожденный к месту этим вопросом, беспомощно покрутил головой. Дело, которое он, очевидно, рассчитывал свести к пикантной болтовне в мужском кругу, вдруг начало обретать для него нешуточный оборот. Ссору развел Александр Захарович. Он обнял брата за плечи, быстро сказал ему на ухо: «Полно, не сердись, видишь, он в стельку пьян», а поручику посоветовал: