Сестра!
Белокурый парень в несколько шагов нагнал девушку и встал перед ней, загораживая проход.
Неужели я что-то не то сказал? Прости меня, если я чем-то тебя обидел
Просить прощения ты будешь перед нашей матерью, которая и подослала тебя ко мне с этими въедливыми вопросами о чужаке. Будешь извиняться за то, что не сумел раздобыть для нее никакой ценной информации. А мне от твоего раскаяния ни горячо, ни холодно.
Светлые брови Манса взмыли вверх.
Матриарх ни о чем меня не просила. Сегодня за весь день я вовсе ее ни разу не видел Неужели ты правда считаешь, что я не мог по собственной воле прийти к тебе, как только узнал о твоем возвращении? Неужели для того, чтобы побеседовать с тобой мне нужно обязательно быть именно чьим-то посланником?
На лице Лантеи отразилось легкое замешательство, но девушка быстро взяла себя в руки, не позволяя расслабляться. Она как никто другой знала, что дворец матриарха представлял собой змеиное логово, где шпионаж процветал с давних времен, а за каждым гобеленом могли скрываться целые толпы любопытных слушателей. И поверить в неожиданную бескорыстную привязанность брата ей было сложно.
Сколько тебе сейчас лет, Манс? Двадцать три? Двадцать четыре? Лантея тяжело вздохнула, потирая шею. Ты младше меня всего на пару лет, уже прошел обряд совершеннолетия, но по-прежнему забываешь, что любые слова всегда должны быть подтверждены действиями, поступками, степенью заработанного за долгие годы общения доверия. За всю жизнь мы с тобой практически не разговаривали друг с другом, обучались каждый своему, сидели в разных частях дворца. И что ты теперь от меня хочешь? Чтобы я в приливе сестринской любви бросилась тебе на шею, рассказав все о своей жизни?.. Между нами стоят диаметрально противоположные цели, молчание двадцати с лишним лет, традиции матриархата И все это не получится разрушить простым радушием, Манс.
Это вовсе не так, сестра, возразил юноша.
Я только пришла из-за гор, из дальних краев, где не существует разделения, сковавшего общество наших Барханов по рукам и ногам. Там дети воспитываются вместе, там никогда не возникло бы подобной нашей ситуации, брат И, если бы я могла, то изменила бы действительность хетай-ра, заставила их посмотреть на иную модель существования, отречься от загнивающих традиций. Но Пока что это не в моих силах. И пропасть между нами бездонна.
Манс встрепенулся, а на его лице появился лихорадочный румянец, алыми кляксами растекшийся по щекам.
Достаточно возвести над ней мост, и этот разрыв перестанет быть важным, твердо сказал брат. Я знаю, как долго ты планировала свой уход из Бархана. Как желала попасть в земли за песками. И, поверь мне, сестра, я рад, что тебе удалось совершить задуманное. Что твой поход оказался успешным, и заработанный опыт послужит для нашего народа. Потому что это именно то, чего не хватало Бархану Я ведь просто хочу помочь тебе, Лантея. Хочу, чтобы ты знала, что в этом городе есть тот, кому можно доверять. И ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
Я не нуждаюсь в помощи, немного грубо и резко ответила девушка. Прости меня, Манс, но даже если все твои слова искренни, мне сложно в них поверить.
Белокурый юноша отвел глаза в сторону. Уверенный ледяной взгляд сестры прожигал в Мансе дыру, и все, что он смог сказать напоследок, было:
Я все понимаю, Лантея. Но я действительно рад, что ты все же вернулась домой. Вернулась в целости и сохранности. И Просто знай, что я безмерно горжусь своей сестрой.
После этой фразы хетай-ра развернулся, оставив растерявшуюся девушку стоять в коридоре одну, и мгновенно исчез в одной из длинных анфилад, а его шаги еще долго отдавались эхом в полумраке.
Лантея какое-то время стояла, опершись рукой о стену, и думала над всем, что сообщил ей младший брат. Чувство неловкости долго не хотело ее отпускать: неожиданное признание Манса в симпатии и готовности помочь можно было с одинаковым успехом приравнять как к обыкновенному обожанию, свойственному очень многим мальчикам и юношам в Бархане, воспитанным в атмосфере почитания женского пола, сестер и матерей, так и к льстивому подхалимству. В последнее Лантее верилось охотнее, поскольку использование Манса в качестве орудия слежки за непокорной дочерью матриархом казалось самым вероятным развитием событий.
Я только вернулась домой, а этот дворец уже начинает давить мне на голову, пробормотала себе под нос девушка и неспешным шагом двинулась дальше по коридору.
Я только вернулась домой, а этот дворец уже начинает давить мне на голову, пробормотала себе под нос девушка и неспешным шагом двинулась дальше по коридору.
В западном крыле дворца, где располагались личные комнаты женщин, хетай-ра быстро отыскала свои старые покои. Два помещения, соединенных небольшим переходом и лестницей, представляли собой спальню и рабочий кабинет, обставленные без особенной роскоши. Там практически ничего не изменилось с момента ее побега: толстый слой пыли на драпировках, куча исписанного и изрисованного пергамента, разбросанного на столе, старые ножи для тренировок и кипы зачитанных книг из личной библиотеки правительницы. Видимо, после того как Лантея покинула Бархан, в ее личные покои слуги так и не рискнули заходить, все еще памятую о нелюбви дочери матриарха к незваным гостям на ее территории.
Наскоро самостоятельно сменив постельное белье и кое-как отряхнув от пыли некоторые личные вещи, девушка устало упала на подушки, подтянув к себе поближе принесенный фонарь. Некоторое время она просто в молчании наслаждалась танцем запертых в сосуде светлячков. Оглушающая тишина дворца, погруженного в сон, давила ей на уши, но еще больше давили нелегкие мысли, спутанные в единый клубок проблем. Отношения с верным спутником трещали по швам, мать и сестра, кажется, готовы были растерзать блудную дочь, вовсе не обрадовавшись ее возвращению, а младший брат вел себя подозрительно, судя по всему, пытаясь втереться в доверие к Лантее, следуя чьему-то приказу.
И нельзя было надеяться ни на кого в этом городе, кроме себя самой.
Взор хетай-ра упал за кровать, где неряшливой грудой были свалены старые письма тети, которые Чият присылала племяннице после ухода из Бархана. В дорогу она забрала одного из почтовых орлов и, приучив его к новому месту, часто отправляла обратно в пустыни с длинными и обстоятельными письмами для юной Лантеи, где тетя красочно описывала свое путешествие, рассказывала о Залмар-Афи и своей новой жизни. В этих посланиях было столько восторга и вдохновения, что девушка часто зачитывала пергамент до дыр, проникаясь эмоциями Чият.
С нежной грустью взяв в руки некоторые из потрепанных писем, хетай-ра вгляделась в ровные строки. Иероглифы, выведенные знакомым аккуратным почерком тети, на секунду всколыхнули в груди Лантеи приглушенную печаль. Теперь это было все, что осталось племяннице на память от Чият старые письма, тонкая лента и терпкая горечь утраты.
Разве должно было все случится именно так? Нежно любимая тетя умерла вдали от родного дома, в одиночестве, в своей прогнившей избушке посреди дикого леса. И это был именно тот конец, который она предпочла для себя, когда могла все рассказать племяннице и провести последние отмеренные ей богиней дни в обществе Лантеи, которая бы позаботилась о больной. Девушка никак не могла найти объяснение поступку Чият, и оттого у нее на душе становилось все тоскливее. Будто это была ее вина, что тетя решила так поступить
Провалявшись некоторое время на кровати и постоянно неосознанно поглаживая зеленую ленту, повязанную на запястье, хетай-ра в конце концов собрала силы в кулак и приняла сидячее положение. Нужно было привести себя в порядок, осмотреть раны и обдумать собственные дальнейшие действия: как можно было вернуть утраченное доверие Ашарха и что следовало рассказать городскому собранию о мире за песками.
Сбросив свою изорванную и испачканную одежду, Лантея облачилась в легкий шелковый халат и принялась ощупывать собственное тело. За ухом ныла длинная ссадина, полученная еще во время сражения с горными тварями на Мавларском хребте. Затягивалась она неохотно, и кожа по краям слегка опухла, пронзая голову резкой болью каждый раз, когда девушка касалась пальцами этой царапины. Где-то на макушке еще не рассосалась твердая шишка, оставленная рукоятью гладиуса Саркоза, когда общинник пытался оглушить свою противницу. Можно было сказать, что удача тогда оказалась на стороне хетай-ра, ведь выйти из подобного сражения с единственной шишкой это даже звучало удивительно. Особенно если учитывать, что сражаться Лантее приходилось кухонным ножом.
Слегка распустив халат и оголив плечи, девушка вгляделась в ожоги, которые теперь до конца жизни должны были служить для нее дурным напоминание о посещении Италана. Во многих местах уже отходили корки, темными бляшками образовавшиеся поверх заживавшей кожи. Там, где струпья оторвались, виднелись бордовые шрамы, которые еще совсем нескоро должны были побелеть до обычных рубцов.