Мареш. Агой, Лекса! Бить мили! Мале питка, просим.
Гашек(стоя за трактирной стойкой, радушно приветствует посетителя). Добри ден. Рад вас познавам! Ярослав Гашек. Можете звать запросто Ярда.
Мареш. Мареш, учитель местной школы и воспитатель в певческом союзе «Сокол».
Гашек. Велице рад те познавам, пан Мареш! Дозвольте угостить вас в честь приятного знакомства?
Мареш. Простите, не в моих правилах злоупотреблять алкоголем. Я ведь все-таки воспитатель в «Соколе». Всегда заказываю только одну малую питку.
Гашек. Так что случится, если вы закажите вторую маленькую питку. Тем более за мой счет.
Мареш (нерешительно). Еще одну можно только одну.
Гашек. Я налью две питки, Лекса? Мне и моему другу, учителю Марешу. Какое пиво предпочитаете, пан Мареш?
Мареш. Пльзненское.
Гашек. Не ошибусь, если скажу, что вы сочувствуете национал-демократам.
Мареш (удивленно). Да, я член национал-демократической партии. Как вы догадались?
Гашек. У меня большой опыт по этой части. До войны мы с друзьями основали партию умеренного прогресса в рамках законности. Я выступал в разных трактирах с предвыборными речами и обещал каждому проголосовавшему за нас карманный аквариум в подарок. Еще в ту пору я установил четкую зависимость между партийной принадлежность людей и их пивными пристрастиями. Ведь почему у христианских социалистов было так мало приверженцев в Праге? Потому что они собирались там, где продавалось пиво виноградское или коширжское. Если бы христианские социалисты перебрались в трактиры с пивом великопоповицким, то и католический дух глубже проник бы в нутро неверующих. А дали бы им смиховское пиво они грудью встали бы за веру отцов! Любопытно, что национально-социальная партия собиралась в трактирах с надписью над входом: «Выдержанное смиховское пиво»; а уже под этой вывеской значилось совсем маленькими буковками: «Местная организация национально-социальной партии».
Мареш(заинтересовано). Никогда о этом не задумывался. А вы не пытались проследить подобную зависимость от более крепких напитков.
Гашек. Конечно, пан Мареш! Еще по одной?
Мареш. Я не против.
Гашек. Две больших и еще по кружечке грога, раз вы не возражаете. Так вот, пан Мареш. Между политикой и выпивкой существует прямая связь. Страшно представить, что произошло бы, если бы на собраниях и лекциях запретили подавать алкогольные напитки. Это означало бы конец политических партий. Политика отошла бы в область минувшего, ибо на такое собрание являлся бы только оратор, да и тот с бутылкой коньяку в кармане.
Мареш. Вы забавно рассказываете, пан списователь. Я вижу, вы не такой ужасный красный комиссар, как о вас говорят.
Гашек. Уже говорят?
Мареш. Само собой. Все Липницы и весь Немецкий Брод гудят как пчелиный улей от известия, что к нам пожаловал агент Коминтерна пан Гашек. Но если вы не будете разводить здесь большевистскую пропаганду, то все утихнет и вас никто не обидит.
Гашек. А что вы знаете о Коминтерне?
Мареш. Это сборище жидов полностью изобличено в статьях «Народной политики». Я могу вам многое поведать о том, с каким дьявольским коварством они орудуют в нашей мирной республике.
Гашек. Любопытно. Я с удовольствием послушаю, но прежде мне надо отлить после пива Пани Инвальдова, дайте мне первый класс. Сколько это стоит?
Инвальдова (ворчливо). Вот еще выдумали! Какой первый класс? Мы в Праге что ли, чтобы брать деньги за посещение сортира?
Мареш. У нас тут свобода в этом отношении, пан Гашек. Позвольте я вам покажу, где нужник, мне тоже туда нужно. Заодно и поясню про Коминтерн.
Гашек. Пойдемте, пан Мареш. Сортир лучшее место для политических споров. Вся политика вытекает из отхожего места.
(Гашек и Мареш идут к дверям, Мареш что-то убежденно втолковывает своему собеседнику)
Мареш. Я вам объясню. Существует всемирный жидовский заговор, а Коминтерн это их главная синагога
(Гашек и Марш выходят из трактира)
Инвальд. Ну все! Учитель Мареш оседлал любимого конька.
Панушка. Боюсь, что кончится мордобоем!
(Панушка как в воду глядел. Слышен шум, крики, звуки ударов. В трактир вбегает Мареш, он держится за покрасневшую щеку. Его преследует разгневанный Гашек)
(Панушка как в воду глядел. Слышен шум, крики, звуки ударов. В трактир вбегает Мареш, он держится за покрасневшую щеку. Его преследует разгневанный Гашек)
Мариш(испуганно кричит). Убивают!.. Полиция, полиция!
Гашек. Кто вы такой, чтобы оскорблять Ленина и Троцкого? Вы знаете их? Вы знакомились сих трудами?
Панушка(встает между повздорившими). Тихо, тихо! Ярда, успокойся!
Инвальд. Не надо скандалов в моей господе!
Инвальдова. У нас тут не Прага!
Мареш (плаксиво). Он дал мне пощечину я этого так не оставлю я воспитатель в «Соколе»
Инвальд. Вы бы, пан воспитатель, не приставали ко всем подряд в сортире с политическими разговорчиками.
Гашек(постепенно успокаиваясь). Добро я погорячился Вы приличный человек, пан Мареш. Только начитались клеветнических статеек в «Сучке». А что до пощечины, то дайте мне по морде и будем квиты.
(подходит к Марешу и подставляет щеку)
Мареш (боязливо). Я до вас не дотронусь, пан комиссар.
Гашек. Я настаиваю Ну! Или вас силой заставить меня побить?
(Мареш кончиками пальцев касается щеки Гашека и падает к нему в объятия)
Гашек. Все, все! Мир! Друзья навек!
Мареш (испуганно). Да, да. Друзья, пан красный комиссар.
Гашек. Выпьем за примирение!
Панушка (решительно). Нет, Ярда! На сегодня хватит! Тебе надо отдохнуть и привести себя в порядок.
(Уводит из трактира Мареша. Супруги Инвальдовы тоже уходят по хозяйственным делам. Гашек остается в одиночестве)
Явление 4
Гашек.
Гашек ходит по опустевшему трактиру, жестикулирует и разговаривает сам с собой.
Гашек. Устроил скандал. А что делать? Не выношу, когда бездумно ругают большевиков. Ведь я не сразу пришел к коммунистам, сначала был анархистом и пацифистом. Как и многие из моих земляков, которых погрузили в телячьи вагоны и отправили воевать против их воли. На дверях вагона кто-то выцарапал стишки: «Три тонны удобренья для вражеских полей. Сорок человечков иль восемь лошадей». Солдаты, эта «серая скотинка» не собиралась отдавать свои жизни за интересы Габсбургов. Все мечтали поскорее сдаться в плен, что нам и удалось проделать во время сражения у Хорупан. Пока я дрых в окопе, русские начали наступление. Меня разбудил старший писарь Ванек, до войны владелец москательной лавки в Кралупах. Надпоручик Лукаш торопил всех с отступлением, он в особенности волновался за жизнь, своего денщика Франты Страшлипки, который таскал вещмешок с офицерским провиантом. Я отстал, чтобы поправить обмотки на больных ревматизмом ногах, мы выждали немного, вылезли из окопов и дали деру к русским. Страшлипка так и убежал с чемоданами обер-лейтенанта, потом мотался с его барахлом по всей России. То был самый смешной из всех бородатых, анекдотов, которыми бедняга потчевал маршротиху. Пес надпоручика Лукаша прибился к нам, он тоже изменил Габсбургской монархии, почуяв запах свободы.
Потом был лагерь для военнопленных, грязь, вши, тиф. Через некоторое время в лагере начали набирать желающих сражаться против австрийцев. Были сформированы чешские дружины. Я вступил в ряды первого полка имени Яна Гуса, участвовал в кровопролитных боях под Зборовым, даже заслужил крест святого Георгия четвертой степени. Пожалуй, никто в Чехословакии не знает, что Ярослав Гашек георгиевский кавалер. Дружина превратилась в бригаду, потом в дивизию и, наконец, в корпус.
Пока мы воевали на фронте, в России грянула революция. Царя сбросили, Временное правительство совсем недолго продержалось. Революционный вихрь подхватил меня. Вот это размах, вот это смелость! Я осознал, что только пролетарская революция даст свободу моей угнетенной родине. Меня избран в Чехословацкий революционный комитет рабочих и солдат. Ездил в Москву, дважды слушал выступления товарища Ленина, имел долгую беседу с Яковым Свердовым. Мне, бывшему анархисту, все больше импонировали большевики. Я стал коммунистом, был принят в Российскую коммунистическую партию большевиков.
Между тем Советская Россия была вынуждена заключить мир с Тройственным союзом. Чешские легионы пошли на поводу у продажных буржуазных политиканов, прихвостней Антанты, которые решили перебросить корпус во Францию, чтобы чехи сражались на стороне империалистов. Немногие легионеры выступили против. С честью скажу большевик Гашек был в их числе. Тогда-то впервые прозвучало словечко «предатель». Мне говорили: «Твое поведение, брат Гашек, это прямое предательство интересов собственного народа.» А я уверен, что все было наоборот. Легионеры предали мировую революцию, которую могли принести в Чехословакию на своих штыках. Чехи превратились в белочехов, пособников Колчака. Красный чех Ярослав Гашек оказался белой вороной. Легионеры видели во мне предателя, а революционная власть подозревала во мне тайного белочеха. Не хочу вспоминать, но это преследует меня. Гоню эти воспоминания наяву, они приходят во сне.